Страница 75 из 95
Милюков, ярый оппонент царизма перед Февральской революцией, ведет переговоры с великим князем Михаилом Александровичем о сохранении монархии, затем кончает тем, что в 1918 г. ведет переговоры с немцами — о борьбе против России. В 1916 г. он резко выступил против действий правительства и вмешательства в дела страны императрицы, произнеся в Думе (1.12.1916) нашумевшую речь «Что это — глупость или измена?». Милюков обвинил правительство в пособничестве врагу и измене.
Любопытна оценка, которую Милюков дал Николаю, императрице и их окружению: «Николай 11 был, несомненно, честным человеком и хорошим семьянином, но обладал натурой крайне слабовольной. Царствовать он вообще не готовился и не любил, когда на него упало это бремя. Этикет двора он, как и его жена, ненавидел и не поддерживал. Добросовестно, но со скукой выслушивая очередные доклады министров, он с наслаждением бежал после этих заседаний на вольный воздух — рубить дрова, его любимое занятие. Как часто бывает со слабовольными людьми — как было, например, и с Александром I, Николай боялся влияния на себя сильной воли. В борьбе с нею он употреблял то же самое, единственно ему доступное средство — хитрость и двуличность. Яркий пример того, как, лавируя между влияниями окружающих, он умел скрывать свою действительную мысль, мы только что видели. Я не знаю, как она сложилась бы, если бы около него не было другой сильной воли, которой он, незаметно для себя, всецело подчинился: воли его жены, натуры волевой, самолюбивой, почувствовавшей себя сразу изолированной в чужой стране и забронировавшейся от всех, кроме тесного круга единомыслящих. Оба супруга сошлись на одинаковом понимании своей жизненной цели как передачи сыну нерастраченного отцовского наследства… Оба не могли не заметить, что идут против течения и, благодаря императрице — «единственному человеку в штанах», как она рекомендовала себя позднее в письмах к Николаю, вступили с этим течением в борьбу, как могли и умели. Это привело к тесному подбору семейных “друзей”; в большинстве это были люди крайне невысокого культурного уровня. Вне этого тесного круга были одни недоброжелатели и “враги”. Это была неприступная крепость, доступная лишь воздействию потустороннего мира — в формах юродства и мистики, готовой воспользоваться приемами магии. Какой иной развязки, кроме случившейся, можно было ожидать от этой царственной психологии, скудной идеями и богатой лишь верой в судьбу, предрешенную Промыслом? В критический момент истории в России не нашлось иных людей, способных вывести ее на новый путь ее развития».
П. Н. Милюков выступал противником Первой мировой войны (на словах), однако потом, после победы Февральской буржуазной революции, встал на позиции поддержки правительства, гибельного курса «войны до победного конца».
Столь же примечательной личностью был и А.И. Гучков. Он выдвинулся как один из крупнейших деятелей либерального движения, в 1905 г., участвовал в создании «Союза 17 октября», став идеологом «октябризма». С 1906 г. он председатель ЦК этой партии, участник работы всех ее съездов и конференций. В политическом отношении его относят к сторонникам конституционной монархии, к апологетам «единой и неделимой» империи с сильной центральной исполнительной властью.
А. И. Гучков (1862—1936), выходец из купеческой семьи, окончил историко-филологический факультет Московского университета, учился в двух университетах Германии. В нем жил дух авантюризма. Гучков служил членом Московской городской управы, совершил путешествие в Османскую империю, охранял КВЖД в составе казачьего отряда, путешествовал по Монголии, Китаю, Тибету, Средней Азии, участвовал в Англо-бурской войне на стороне буров, взят в плен англичанами. Затем в ходе Русско-японской войны оказался в плену у японцев. Раненых солдат не покинул и оставался с ними в госпитале до конца. Такой человек повел себя решительно в политике. В 1907 г. А. И. Гучков избран депутатом III Государственной думы, возглавляя свою фракцию и комиссию Думы по обороне.
С марта 1910-го по март 1911 г. он являлся председателем III Государственной думы, крайне, резко критиковал деятельность Военного министерства и Министерства внутренних дел, Синода, великих князей, Распутина. Но и его высказывания в отношении своей же партии «Союза 17 октября» лестными не назовешь: «Девять десятых ее — сволочь, ничего общего с целью Союза не имеющая».
В годы Первой мировой войны Гучков занялся организацией госпиталей, снабжением медикаментами, оборудованием, помощью армии (в роли уполномоченного Российского общества Красного Креста). Он являлся членом Особого совещания по обороне государства, создателем и председателем Центрального военно-промышленного комитета. Именно Первая мировая война и убедила его в необходимости смены власти в России. Он говорил об этом 25 октября 1915 г. на заседании президиума Прогрессивного блока, объединившего многих деятелей Государственной думы и Государственного совета в оппозиции к власти. «Режим фаворитов, кудесников, шутов», — так называл он правящие круги России в 1915 г.
В августе 1916 г. Гучков в беседе с генералом М. Алексеевым оценил самодержавие как «слабую, дрянную, слякотную власть». Однако войдя в правительство, нанес армии удар, которого не смогли нанести даже японцы и немцы, вместе взятые. П. Н. Врангель отмечал: «Первые шаги Александра Ивановича Гучкова в роли военного министра ознаменовались массовой сменой старших начальников — одним взмахом пера были вычеркнуты из списков армии 143 старших начальника, взамен которых назначены новые, не считаясь со старшинством. Мера эта была глубоко ошибочна. Правда, среди уволенных было много людей недостойных и малоспособных, сплошь и рядом державшихся лишь от того, что имели где-то руку, но тем не менее смена такого огромного количества начальников отдельных частей и высших войсковых соединений одновременно и замена их людьми, чуждыми этим частям, да еще в столь ответственное время, не могли не отразиться на внутреннем порядке и боеспособности армии».
Накануне
Напряжение в стране все нарастало. В январе 1917 г. вступило в силу постановление о хлебной продразверстке и в столице встал «хлебный вопрос». Цены на хлеб стали расти, кое-где возникли очереди, некоторые стали выпекать белый хлеб в домашних условиях. И хотя, по свидетельству Г. Каткова, 12-дневный запас муки для булочных столиц «не падал ниже средней нормы», по городу ползли панические слухи. В результате хлеб в булочных исчез, напрасно газеты убеждали людей не поддаваться панике. Хлебные «хвосты» росли… Как верховная власть, так и оппозиционные политики не придали этому никакого значения. Керенский утверждал, что разум толпы просто затемнен «желанием погрызть корку черного хлеба». Императрица презрительно брюзжала: «Это — хулиганское движение; мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба. Если бы погода была еще холоднее, они все, вероятно, сидели бы по домам». И ушла на могилу Распутина, повторяя, словно заклинание: «Все будет хорошо, солнце светит так ярко». Следствием плодящихся слухов и бездействия власти стала крайне нервозная политическая атмосфера. Ее подогревали и «телефонные страсти».
Компрадорская буржуазия уже в силу своей природы склонна к предательству. И лучший тому пример Россия. Русская буржуазия решила, что война — самое удобное время для захвата власти в стране. В начале «Великой войны», как она любила выспренно заявлять, буржуа приступили к организации династического переворота в России. Конечно, никто из этих господ и не помышлял о прекращении войны, тем более не предлагал осуществить кардинальные социально-экономические реформы в стране. Решили идти по накатанной дорожке, как давно заведено было в России. Правда, вначале попытки Гучкова, Милюкова, их сторонников привлечь кого-то из высших офицеров к планам отстранения Николая II от государственных дел успехом не увенчались: большинство генералов, даже сочувствующих идее переворота, в тогдашних условиях наотрез отказались от участия в заговоре. Хотя известно, что осенью 1916 г. определенные круги уже составили и план — «выкрасть царя из Ставки, перевезти в Москву и заставить присягнуть конституции». Впоследствии Гучков скажет, что русское общество в лице руководящих кругов в тот момент еще недостаточно полно сознавало «необходимость этого переворота» и предоставило возможность «слепым стихийным силам… выполнить эту болезненную операцию» — свержение самодержавия. Признания ключевого деятеля Временного правительства ясно указывают на то, кто на самом деле был главным инициатором и фактическим руководителем антимонархического переворота, т. е. смены власти.