Благородство ни при чем

Маркус стоял спиной, устанавливая струю нужной температуры, и, разворачиваясь к ней лицом, задел бедром ее живот, предплечье его скользнуло по ее груди. У нее перехватило дыхание, и он улыбнулся.

– Дай я тебя помою, крошка.

Она кивнула, онемев от желания. Она не смогла бы сказать ему «нет», даже если бы прямо сейчас началось землетрясение. И дело даже не в том, что Дженни предупредила ее, что она может не торопиться. Вероника сознавала: не исключено, что ей представилась последняя возможность поделиться так полно своим телом с мужчиной, которого она любила. И эта мысль подстегивала ее.

Узнав, что она прятала от него ребенка, как он будет к ней относиться?

Но когда его намыленные руки заскользили по ее плечам и предплечьям, даже эти убийственные соображения стали таять в тумане чистого наслаждения. Он со знанием дела мылил ее руки, массируя ладони большими пальцами, пока ее бренная оболочка не загудела от неожиданно мучительной ласки. Хотя она бы куда сильнее удивилась, если бы тело ее не откликнулось на его прикосновения.

Разве она не успела понять, что с Маркусом все ее существо превращалось в одну сплошную эрогенную зону?

– Ты просто необыкновенный любовник, – призналась она, не в силах сдержать эмоций. Не надо было это говорить. Зачем тешить его и без того непомерное мужское самолюбие?

– Дело не во мне, малышка. Ты так отзывчива. Что бы я ни сделал, все для тебя хорошо. – Он снова намылил руки и стал массировать ее спину, вплотную прижавшись к ней спереди животом.

Она ощутила его эрекцию и застонала, опустив голову на его мускулистую грудь.

– Да, верно, как и то, что ни одна другая женщина не возбуждает тебя так, как я.

Она не знала, откуда взялось это чувство. При одной мысли о том, сколько женщин прошли через его руки, еепронзала острая боль. Она давно решила, что об этом лучше не думать. Так зачем сейчас поднимать эту тему?

Она не хотела портить момент беспричинной ревностью. До сих пор ей удавалось держать себя в узде. Он и не догадывался, как ее раздражало, что он столь опытен в искусстве любви, тогда как она совершенный новичок. Она запретила себе думать об этом, так как сравнение с женщинами из его прошлого может быть не в ее пользу.

Маркус перестал массировать ей спину и приподнял ее лицо за подбородок так, чтобы увидеть глаза. Она заморгала от раскаленного до синевы гнева в его взгляде.

– Когда я с тобой, другие женщины для меня не существуют. Я не испытываю на твоем теле то, что срабатывало с кем-то другим. Поняла? – Гнев, что горел в его глазах, отразился и в голосе.

Она снова попыталась кивнуть, но он крепко держал ее за подбородок, не позволяя опустить голову.

– Да.

Губы его были поджаты.

– Ни одна женщина не мучила меня своим уходом так, как ты. Мне никого не хотелось все то чертово время, покаты была не со мной, и если ты думаешь, что я от этого счастлив, ты просто дура. Ты ушла от меня не оглянувшись, а я все еще хочу тебя, и только тебя. И даже не смей сравнивать то, что у нас с тобой, с тем, что у меня было в прошлом.

Каждое слово его было как удар, но вместо обиды вызывало в ней бурный душевный подъем. Если он говорит, что до нее у него, считай, никого не было, значит, так оно и есть. Теперь она это знала, и это сознание было подобно разбушевавшемуся пожару, который превращает в пепел все мосты.

Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но он зажал его губами, вторгся в него языком. Он целовал ее с голодной страстью, и горячий пар, клубившийся в кабине, не шел ни в какое сравнение с жаром, охватившим ее тело. Она провела ладонями по его груди и почувствовала, как он дрожит. Тогда она вцепилась ему в плечи и прижалась к нему так тесно, как только могла.

Она хотела его. Прямо сейчас. Она не желала ждать. Ни одной секунды. Но не могла ему это сказать. Поскольку рот ее был занят – он прижался губами к ее губам так, словно они были приклеены самым сильным клеем. Она попыталась сообщить ему о своем желании, вжимая низ живота в его лоно. Он ответил на призыв, прижав ее спиной к стене душевой кабины, но входить в нее не стал.

Она застонала, извиваясь. Она целовала его со всей страстью, на которую была способна, что копила в себе все эти восемнадцать месяцев, так, словно трижды за этот вечер не улетала на небеса в его объятиях. Она раскинула ноги, всеми доступными средствами демонстрируя свою готовность.

Он застонал и сделал невозможное – еще глубже вошел языком в ее рот, воспламенив его и все остальное тело заодно. Одна его сильная, мужественная и мыльная рука опустилась вниз и сжала ее ягодицу, приподнимая ее вверх навстречу ему так, что кончик его пениса уперся в самое сокровенное место на ее теле. Она вздрогнула всем телом и вскрикнула возле самых его губ.

Своей мужской плотью он ласкал этот чувствительный бугорок, доводя ее до самозабвения. Она кричала, не замечая того.

Непонятно, как это вышло, но теперь ее пальцы вцепились в его волосы, она оттащила его голову назад, заставив прервать поцелуй.

– Сейчас, Маркус! Войди в меня сейчас же!

Она с трудом выдавила эти слова из себя – горло сжимал спазм, и ей совсем не понравилось, что с таким трудом давшиеся ей слова не имели на него никакого воздействия. Он продолжал свои мучительные ласки, усугубив сладкую пытку и накрыв ее мокрую и скользкую от воды грудь свободной ладонью. Он сжал ее, и ей показалось, словно ее пробило током.

– Маркус… – Она была готова убить его… но после того, как он ею овладеет.

Он играл с ее соском, сжимая ягодицу, усиливая ощущения тем, что терся пенисом о чувствительный бугорок.

– Хорошо тебе, крошка?

– Прошу тебя, войди в меня. – Куда еще яснее? Она схватила его голову и прижала его губы к своимгубам для еще одного душераздирающего поцелуя. Он приподнял ее чуть-чуть, чтобы можно было войти в нее. Она раздвинула ноги и, согнув их в коленях, обхватила его, сцепив лодыжки у него за спиной, чуть выше его великолепных ягодиц.

И после этого она опустилась, вбирая в себя его всего – на всю длину и толщину за один толчок.

И так ей стало хорошо, что слезы полились из ее зажмуренных глаз, мешаясь с водой, поливавшей их из душа. Она замерла, и он тоже, сплавившись губами и телами, боясь шевельнуться. Ей хотелось навечно остаться в этом положении, слитой с ним воедино, пусть на краткий миг согретой сознанием, что сейчас он принадлежит ей весь целиком.

И тогда он начал движение. Только один долгий медленный толчок. Ей хотелось больше таких неторопливых и протяжных толчков, которыми он словно запрессовывал себя в ее тело, соединял ее с собой той связью, которая для нее была невозможна ни с одним другим мужчиной на земле.

Она едва не выпалила ему в тот миг, что любит его, но остатки разума спасли ситуацию, и она простонала:

– Маркус…

Он выругался, и она открыла глаза.

У него было выражение лица человека, который смотрит на виселицу.

– Я забыл про кондом.

Внутренние мышцы ее сжались вокруг него, всего на миг, но этого было достаточно, чтобы дать знать о том, что тело ее было на волосок от оргазма. Она хотела сказать ему, чтобы он не беспокоился на этот счет.

Отчаянно хотелось.

Но воспоминание о девяти месяцах беременности, проведенных в одиночестве, вызвало к жизни совсем иные слова.

– Сходи за ним.

Он кивнул и отстранился, и недовольный стон вырвался у него из горла, когда тела их разъединились.

Он поставил ее на ноги, и она осела, проехав спиной по стене. Она не была уверена в том, что сможет продержаться на ногах до его возвращения. Она чувствовала себя как после изнурительной тренировки. Он раздвинул стеклянную дверь душевой кабины и мокрый, со стекающей с тела водой, помчался в спальню, не потрудившись ни дверь закрыть, ни полотенцем вытереться. Не прошло и нескольких секунд, как он вернулся с уже открытой пачкой.

Он не стал ждать, пока она поможет ему надеть презерватив, но сделал это сам с проворством гонщика. Красивый рот его свела судорога желания. Глаза его потемнели и стали синими почти до черноты, и на скулах его краснели пятна. Он без лишних предисловий схватил ее и высоко приподнял по стене, перед тем как войти в нее с ласкающей душу жадностью.