Страница 9 из 11
– Я прочел ваш отчет, Венцель, – рука похлопала по тонкой кожаной папке, которую заместитель положил перед ним на стол. – Сейчас вы его просто повторяете. И если хотите получить хорошую оценку за то, что умеете заучивать собственные отчеты наизусть, считайте, что я вам уже ее поставил. Пока же мне хочется услышать, что вы делаете, чтобы ликвидировать так называемый отряд «Смерть врагу!».
– У них нет постоянной базы, герр оберштурмфюрер, – Венцелю привычнее было обращаться к начальнику по званию, присвоенному тому в СС. – По нашим сведениям, отряд, которым руководит указанный в отчете Родимцев, не совсем привычная нам вооруженная банда. Точнее, бандитами руководят специально подготовленные офицеры НКВД. Значит, нам приходится иметь дело с мобильной, не слишком большой группой, цель которой – террор в нашем тылу.
– Именно террор?
– В самом широком понимании этого слова, герр оберштурмфюрер. Прежде всего страдают бургомистры, жандармы, подразделения вспомогательной полиции, а также их семьи. Вообще, к смерти приговорены все, кто сотрудничает с немецкой администрацией. С учетом обстановки на фронте это имеет, как вы знаете, особый смысл.
Хайнеманн кивнул. Он хорошо знал, что имеет в виду Венцель. Еще полгода назад местные жители, завербованные на службу или поступившие добровольно, имели для рейха именно вспомогательное значение. Но сейчас фронт требовал большего внимания. Следовательно, в тылу для поддержания порядка оставалось все меньше немецких подразделений, не говоря уже о формированиях венгров и итальянцев. Потому, как ни прискорбно было Хайнеманну это признавать, значение местной полиции в тылу резко возросло. Особенно если район, пусть даже тыловой, более приближен к линии фронта, чем остальные. Из местных добровольцев в специальных школах формировались полноценные воинские подразделения. Полицейских обучали тактическим дисциплинам и вскоре бросали совместно с немецкими частями на активную борьбу с партизанскими бандами.
И все бы ничего, только вот местные добровольцы на поверку оказались самым настоящим сбродом. Толку от него было весьма мало. К тому же, отчасти запуганные такими вот группами, как отряд «Смерть врагу!», полицейские могли сложить оружие и влиться в ряды партизан, которые за это обещали амнистию и, по поступающим сведениям, в подавляющем большинстве случаев держали слово. Доходило до того, что оружие складывали целые полицейские кусты, когда действительно уходя в лес к партизанам, а когда – просто разбегаясь и прячась от всех.
Вот и получалось: своими активными и, следует признать, достаточно эффективными действиями, направленными не только против немецкой оккупационной администрации, но и против местной полиции, отряд, которым, как удалось выяснить, командует некий капитан Родимцев, наносит рейху существенный урон. Н-да, кто бы мог подумать, что придется так дорожить подразделениями расово неполноценных бойцов… К тому же вред, приносимый именно этим отрядом, с начала года и без того оказался существенным.
– Нашему отделу приказано покончить с ними в кратчайшие сроки, – проговорил Хайнеманн. – Вы это прекрасно знаете. Но кроме рапорта, где старательно перечислены все удачные операции отряда этого Родимцева, я ничего не вижу и не слышу.
Говоря «вы», криминалькомиссар имел в виду не только своего заместителя Венцеля. В кабинете был еще один человек, светловолосый, среднего роста, с выдающимся вперед подбородком и носом с аккуратной, словно вылепленной старательным художником горбинкой. На нем была форма капитана, и Хайнеманн знал: свой новый чин Отто Дитрих получил совсем недавно, за какие-то особые заслуги. И занимает достаточно видное положение в школе Абвера по подготовке террористов, вновь обустроенной в Харькове, после возвращения города. Официально Дитрих вербовал курсантов для школы из числа военнопленных. Но, будучи опытным полицейским, Хайнеманн понимал: есть у этого капитана какое-то свое, отдельное задание.
Перехватив взгляд криминалькомиссара, Дитрих, стоявший все время, пока докладывал Венцель, у окна и смотревший на противный мартовский дождик, выпрямился и одернул китель.
– Вы ждете ответа и от меня, герр Хайнеманн?
– Приказ касается всех, Дитрих. Вы не в моем прямом подчинении. Но, насколько я успел понять, работаем если не вместе, то в одном направлении.
– Именно так, герр оберштурмфюрер, – согласно кивнул Дитрих. – Как раз сегодня я собирался прояснить некоторые… ну, скажем так, обстоятельства.
Они оба, как и Венцель, отлично понимали, о каких обстоятельствах идет речь.
Венцель сообразил, что должен выйти. Разговор касался только Дитриха и Хайнеманна. Конечно, вскоре заместитель начальника полиции тоже все узнает. Он не обиделся, не разозлился – Венцелю с некоторых пор даже нравилось владеть минимумом информации. Излишняя осведомленность накладывала определенную ответственность. Чего заместителю криминалькомиссара уж точно не хотелось.
Когда за Венцелем закрылась дверь, Отто Дитрих расположился напротив хозяина кабинета, обезоруживающе улыбнулся.
– Держу пари, герр Хайнеманн, вас тоже беспокоит желудок. Я прав? – И, не дождавшись ответа, кивнул сам себе: – Я прав. Не удивляйтесь, мы с вами ужинали вчера в одном месте. Просто я сидел за столиком в углу, рядом с большим фикусом. Я знаю в Остланде места, где местные повара отлично умеют жарить говядину. Но, увы, оно не здесь, не в Богодухове…
3
Москва, март 1943 года
Линия фронта на участке от Харькова до Орла отдаленно напоминала перевернутую латинскую букву S.
Когда начальник штаба Воронежского фронта, докладывая о положении дел, водил по карте указкой, Тимофей Строкач не отметил этой особенности. Но сейчас, оставшись в кабинете один и обдумывая услышанное, цеплялся за любую причудливую и не имеющую совершенно никакого значения деталь. Находя необычное в таких привычных, казалось бы, картинах, как вот хоть карта боевых действий, начальник УШПД[3] стимулировал себя на поиск таких же, по возможности нестандартных решений. Этого как раз и требовало подавляющее большинство ситуаций.
Получив месяц назад звание генерал-полковника, а вскоре после этого отметив сорокалетие, Строкач пока еще не привык ни к генеральскому статусу, ни тем более – к возрасту, который в условиях военного времени вполне может сойти за стариковский. Хотя начальник разведотдела фронта, генерал-майор Корнеев, был всего лишь на два года старше, всякий раз при встрече переходил на категоричный начальственный тон, держал Строкача, как и остальных, на определенном расстоянии. В штабе поговаривали: Тарас Корнеев вообще считал, что УШПД не умеет работать и не в полной мере оправдывает оказанное доверие.
Вряд ли он, как и большинство офицеров его уровня, захотели и смогли бы понять: Тимофею Строкачу, как и всей руководимой им структуре, приходится не просто работать параллельно с партийными, армейскими органами, армейской разведкой и даже с НКВД. Зачастую свои решения и действия они между собой не согласовывали, за что не далее как месяц назад Строкача отчитал лично Берия. Зная, во что может вылиться недовольство всесильного Генерального комиссара госбезопасности, начальник УШПД предпочитал во время разноса больше помалкивать. Стравив пар, Лаврентий Павлович сменил гнев на милость, признав недостаточное внимание и со своей стороны. Вот и выглядело нынешнее совещание некоей попыткой начать, наконец, согласованные и эффективные действия, как это указано в специально созданной Берией директиве.
Правда, нет таких директив и приказов, которые заставили бы фронтовых генералов изменить отношение к тем, кто руководил партизанской войной во вражеском тылу. Тот же Корнеев не вполне представлял себе специфику этой войны. Особенно когда дело касалось четкого выполнения определенных приказов. Ведь не объяснишь, что выполнить задачу вовремя и успешно партизаны могут лишь в том случае, если налажено обеспечение, как в регулярных частях. Только регулярной радиоразведки, на важности которой так настаивал Тарас Федотович, здесь явно недостаточно.
3
УШПД – Украинский штаб партизанского движения, создан в июле 1942 года для руководства партизанским движением на территории оккупированной Украины. Подчинялся ЦК КП(б)У и Центральному штабу партизанского движения. До октября 1942 года находился в Саратове, после был переведен в Москву.