Найти и уничтожить

И на одинаковом расстоянии от смерти.

…Рядового Дробота должны были судить и расстрелять.

Такой приговор пророчил ему начальник особого отдела батальона майор Никодимов. Хотя мог быть и другой вариант: штрафная рота, где сержант должен смыть вину кровью. Или, скорее всего, погибнуть в бою – Роман знал, что штрафников бросали на опасные участки фронта первыми, зачастую не выдавая оружия. Те отчаянно шли врукопашную, рвали немцев руками и зубами, получая больше шансов выжить, чем оставшись в траншее, – в спины штрафников смотрели безжалостные пулеметы, и этого тоже никто не скрывал. Потому остаться в живых Роману Дроботу в обозримом будущем не светило. Ругая себя последними словами за неподходящие мысли, он все-таки вынужденно признавал закон вывихнутой логики военного времени: плен на какое-то время нарушил планы военного трибунала и продлил ему жизнь.

В особом отделе батальона Дробот оказался по доносу. Кто из товарищей проявил бдительность, Роман не знал и теперь уж точно никогда не узнает. Точно так же, как потом не мог объяснить даже самому себе, зачем с его языка сорвалось: «Опять драпаем, вашу мать!» Конечно, с учетом резко изменившейся в конце февраля ситуации на фронте трудно пояснять майору НКВД, что не ругал он матерно командование Красной Армии, членов Военного Совета, партию и лично товарища Сталина, как значилось в доносе, который ему вслух зачитали.

Повидав с осени сорок первого более чем достаточно для того, чтобы научиться сдерживаться и контролировать себя, здесь Роман не выдержал. Чуть ли не впервые за долгое время в нем проявился профессорский сынок, который, будучи битым, старался сохранить достоинство и требовать хотя бы элементарной справедливости. Если бы тогда перед ним сидел не майор в новенькой форме, с недавно введенными погонами с одной звездой на плечах вместо эмалевого ромба на вороте, а тот же старший лейтенант Дерябин, «Ворошиловский стрелок» из Ворошиловграда, Дробот и не подумал бы пререкаться. Но майорское звание почему-то убедило: начальник особого отдела – грамотный, толковый, понимающий человек, способный разобрать, что сказано сознательно, а что вырвалось по глупости, на эмоциях, просто от усталости. Ведь и впрямь вскоре после Сталинграда немцы вновь теснят, Красная Армия отступает, оставляя только-только отбитые у врага города и села. Как же так, бойцы же еще слишком хорошо помнят, как отступали летом сорок второго под презрительными взглядами стоявших вдоль дорог женщин и стариков.

Майор выслушал внимательно. Дал рядовому выговориться. После чего подвел жирную черту: подобные настроения – пораженческие, товарищ, вернее, уже гражданин Дробот демонстрирует их сознательно, подтверждение тому – незаконченное высшее образование. Ладно бы рабочий или крестьянин сомневался в мощи Красной Армии и мудрости руководящей и направляющей роли партии, с теми проще, у них не всегда хватает знаний для верной оценки ситуации. Чего не скажешь о нем, Дроботе: прекрасно знает, о чем говорит, разлагает личный состав, а по законам военного времени это есть тяжкое преступление. Короче говоря, пускай с рядовым Дроботом разбираются в Особом отделе фронта. Соответствующие сопроводительные документы майор подготовит быстро, пока же Романа посадили под арест.

Уже к середине следующего дня его отправили по инстанции. Старший лейтенант НКВД Николай Дерябин получил приказ конвоировать преступника, лично доставить по назначению, передать бумаги и не задерживаться, на передовой, как видно, работы для особиста тоже хватает. Похоже, случаи разложения среди личного состава будут и в дальнейшем иметь место.

Их разместили в кузове полуторки. Руки Дроботу решили не связывать, отобрали только ремень, велели взять документы и личные вещи. Предварительно Дерябин лично обыскал его «сидор», и распоряжение о личных вещах вселило в Романа некую слабую надежду: может, не сразу к стенке. Вдруг обойдется штрафным батальоном, а там уж он, научившийся выживать в городских дворах киевский парнишка, постарается поймать шальную пулю – это считалось искуплением вины.

Арестованный и его конвоир ехали в кузове вместе с бойцами, два взвода мотострелков поступали в чье-то распоряжение по чьему-то приказу, в детали Дробот не вникал.

Через час после того, как две полуторки покинули расположение батальона и, уверенно меся грязь размытой дороги на средней скорости, двигались в указанном направлении, их атаковал немецкий истребитель.

Внезапно появившись из-за верхушек деревьев, он тут же увидел цель, спикировал, плюясь огнем, – и головную машину занесло в кювет: пули прошили лобовое стекло, поразив водителя и сидящего рядом с ним в кабине лейтенанта. Второй автомобиль, в кузове которого среди прочих тряслись Дробот с Дерябиным, вильнул вправо, уходя из-под огня, и шоферу чудом удалось это сделать. Пока «фокке-вульф» заходил на новый смертельный вираж, полуторка прибавила скорости и помчалась по пересеченной местности под прикрытие леса, поставив перед истребителем сложную, практически невыполнимую задачу – охотиться сразу за двумя мишенями. Потому их машина выиграла время, пока «фоккер» снова зашел над головной машиной и методично добил разбегающихся во все стороны солдат.

Однако самолет в небе все равно двигался быстрее автомобиля на земле: уже с третьего захода истребитель снова догнал полуторку. Именно в тот момент Роман сделал то, чего от себя никогда не ожидал и что подсказывал ему неистребимый инстинкт самосохранения. Приподнявшись со дна кузова, куда упал вместе с остальными, как только «фоккер» атаковал, он ухватился за борт, перемахнул через него, выбрасывая тело в грязь. Падая, пришел на плечо, сгруппировавшись за секунды и спасая голову. Влажная почва смягчила удар, сержант перекатился, вскочил на четвереньки, затем – на ноги и побежал, не разбирая дороги, подальше от опасного места, но тоже стремясь добраться до лесной опушки.

Сквозь стрекотание пулемета и рев мотора Дробот услышал позади себя:

– Стой! Стоять, сволочь! – И уж совсем лишнее в создавшемся положении: – Стрелять буду!

Оглянувшись на бегу, Роман увидел Дерябина. Старший лейтенант сделал то же самое, увидев, как пытается убежать его подопечный, не отдавая себе тогда отчета: последовав примеру беглеца, он тем самым спас свою собственную жизнь. В следующее мгновение истребитель завис над машиной, поливая свинцом всех, кто лежал в кузове.

Рвануло – пули прошили бензобак.

Все-таки это дало небольшую фору арестованному и его конвоиру. Пользуясь моментом, Роман из последних сил рванул под защиту леса. Дерябин припустил за ним, и когда оба оказались за деревьями, «фоккер» уже довершил расправу и скрылся из виду так же быстро, как и появился.

– Сбежать хотел, сука? – гаркнул особист, еще не до конца отдышавшись.

– Куда? – спросил Дробот и, не обращая внимания на пистолет в руке Дерябина, прислонился к стволу сосны спиной, затем медленно опустился на землю и так, сидя, взглянул на старшего лейтенанта снизу вверх, повторив: – Куда? И от кого?

– Я тебя на месте шлепну. Без приговора, – пригрозил Дерябин.

– Валяй, – устало кивнул Дробот. – Фрицы начали – ты закончишь.

Посмотрев зачем-то на пистолет, Николай, немного подумав, спрятал его назад в кобуру. Затем обернулся, посмотрел, как полыхает на открытой местности их полуторка, и перевел взгляд на головную машину.

– Надо проверить, может, есть кто живой, – проговорил он. – Только смотри мне, если что…

– А что? – уточнил Роман, даже не пытаясь подняться.

С этим старшим лейтенантом он никогда раньше не пересекался. У них в батальоне тот появился совсем недавно, щеголяя новенькой формой. Если Дерябин и был старше Дробота, то ненамного, года на три. Впрочем, годы войны старили даже вчерашних школьников, и на первый взгляд нельзя было наверняка определить возраст человека. Хотя, судя по всему, Николаю не больше двадцати пяти. Откуда его перевели в особый отдел их батальона, где он служил раньше – всего этого рядовой Дробот не знал и при других обстоятельствах предпочел бы вообще не пересекаться с особистом как в мирной жизни, так и на войне. Теперь же складывалось, что выбираться из создавшегося положения им предстояло вместе.