Метаморфозы вампиров (сборник)

Недели тренировок принесли свой результат. Я позволил своему разуму согнуться под их "взглядами", как дерево гнётся под напором ветра, или как больной человек слабеет из-за болезни. И снова у меня было чувство, что за мной скорее наблюдают осьминоги, эти злобные неподвижные создания, нежели акулы. Я занялся своими делами, притворяясь, будто не замечаю их. Я даже подошёл к шкафам, заглянул внутрь и верхним уровнем своего разума отреагировал на папки по психологии с обычным безразличием. Именно тогда я ясно понял, что развил в себе новую способность ума. Я был полностью отделён от человеческого существа, которое ещё два месяца назад называл "Гилбертом Остином" — как кукловод отделён от своей марионетки. И пока я был под надзором Паразитов, я слился со своим старым "я" и, так сказать, просто стал его пассажиром. Я чётко контролировал себя и не боялся, что выдам себя. Я переключился на "схемы" старого Гилберта Остина, и теперь именно он прошёлся по комнате, позвонил в Хэмпстед справиться о здоровье миссис Вейсман и, наконец, связался со складской фирмой, чтобы они увезли к себе на хранение мебель (которая была моей собственностью) и шкафы Карела. Затем я спустился вниз и поговорил с домовладельцем. Остаток дня провёл в Британском музее, беседуя с Германом Беллом, главой отделения археологии. Всё это время я ощущал, что ещё нахожусь под наблюдением Паразитов, хотя уже и не под таким пристальным. С тех пор, как я сделал заказ на вывоз шкафов, их интерес ко мне заметно убавился.

Следующие сорок восемь часов мой разум был настроен только на рутинные дела, связанные с раскопками на Каратепе. Это вовсе не так трудно, как звучит (и позже многие читатели это поймут). Дело просто заключается в отождествлении самого себя со своей ролью, как в актёрском методе — например, разделять возбуждение Белла по поводу раскопок и так далее. Я ездил по Лондону и навещал своих друзей, и даже позволил себя соблазнить на "скромную вечеринку" — присутствовать там в качестве знаменитости (на самом же деле вечеринка оказалась крайне многолюдной — хозяйка обзвонила около сотни знакомых, как только я пообещал туда явиться). Я сознательно заставил свой ум работать по-старому, что, надо сказать, было довольно тяжело. Я возбудился, а затем впал в депрессию и, уже летя домой, "сфабриковал" мысль, не был ли этот вечер бесполезной тратой времени, и даже "принял решение" больше не посещать подобные мероприятия. Когда вертолёт ЕУК приземлился в Диярбакыре, я почувствовал, что небо вновь чисто, но продолжал прикрывать свои мысли ещё два дня. К счастью, Райх вернулся на раскопки, и у меня не было искушения ослабить меры предосторожности. Как только он вернулся, я всё ему рассказал и высказал мысль, что, возможно, перевозка шкафов Вейсмана на склад снизит их интерес ко мне до нуля. Но мы не собирались самоуверенно расслабляться.

Мой опыт позволил сформулировать ещё одну догадку о Паразитах. Понятно, что они не следили за каждым человеком постоянно. В таком случае, почему же люди не "выздоравливали", как мы, когда вокруг не было Паразитов?

Этот вопрос занимал нас целый день. Ответ нашёл Райх. Ему случилось поговорить с женой Эверетта Ройбке, президента ЕУК. Её муж только что отбыл на две недели на Луну для восстановительного отдыха, и она признала, что его нервы изрядно сдали.

— Но почему? — спросил Райх. — Разве дела компании не идут превосходно?

— О, да, — ответила она, — но когда человек является президентом такого большого предприятия, как ЕУК, он привыкает постоянно волноваться и иногда просто не может остановиться.

Ну конечно! Привычка! Как всё становится просто, когда подумаешь об этом! Психологи в течение многих лет говорили нам, что человек в значительной степени является машиной. Лорд Лестер[95] сравнивал человека со старыми дедушкиными часами, приводимыми в действие пружиной. Единственная психологическая травма, перенесённая в детстве, может стать основанием для невроза на всю жизнь, и, наоборот, одно-два радостных впечатления в раннем детстве способны сделать человека неистощимым оптимистом. Тело может быть разрушено микробами физической болезни за неделю, а разум хранит микробы страха и психических нарушений всю жизнь. Почему? Да потому, что ум имеет свойство застаиваться — в течение всего времени, пока есть жизненные силы. Ум работает по привычке, и эти привычки крайне трудно разрушить, особенно вредные.

Другими словами, человек, на которого воздействовали Паразиты, подобен заведённым часам, и ему можно уделять внимание только раз в год или около того. Кроме того, как выяснил Вейсман, люди сами влияют друг на друга, облегчая тем самым работу Паразитам: отношение родителей к жизни передаётся их детям, а один мрачный, пессимистически настроенный писатель с выразительным стилем воздействует на целое поколение писателей, которые, в свою очередь, влияют почти на каждого образованного человека в стране.

Чем больше мы узнавали о Паразитах, тем больше понимали, как ужасающе просто обстояло всё дело, и тем невероятней нам казалась удача, что мы натолкнулись на их секрет. Прошло довольно много времени, прежде чем мы наконец осознали, что понятие "удача" в данном случае было неточным и даже совсем неподходящим, как и большинство абстрактных существительных нашего языка, и дело заключалось в чём-то совершенно ином.

Естественно, мы проводили много времени, обсуждая, кого ещё можно посвятить в нашу тайну. Вопрос был сложный. Мы взяли хороший старт, но один неверный шаг мог разом всё уничтожить. Прежде всего, мы должны были убедиться, что выбрали людей, способных воспринять то, что мы им расскажем. Дело было не столько в том, что нас могли принять за сумасшедших — мы уже не очень опасались этого, — но в том, чтобы быть уверенными, что какой-нибудь небрежно выбранный "союзник" не выдаст нас Паразитам.

Мы читали много работ по психологии и философии, пытаясь выяснить, был ли ещё кто-нибудь, чья мысль уже шла в правильном направлении. Мы нашли нескольких, но всё ещё проявляли осторожность. К счастью, Райх и я быстро научились технике феноменологии, потому что не были философами и, стало быть, не имели против неё предрассудков. Семена Гуссерля, так сказать, пали на благодатную почву. Но поскольку шла настоящая война, нам пришлось разработать способ обучения людей этой ментальной дисциплине — было недостаточно положиться лишь на их обычные умственные способности, так как надо было научить их защищать себя от Паразитов как можно быстрее.

Дело, как видите, заключается в следующем. Стоит вам овладеть мастерством использования разума надлежащим образом, и всё пойдет легко. Всё дело в разрушении привычки, которую люди приобрели миллионы лет назад, привычки уделять всё своё внимание окружающему миру и принимать "воображение" лишь за стремление уйти от действительности, не понимая, что на самом деле оно является краткой экскурсией в великие неведомые страны разума. Вам приходится привыкать осмысливать работу вашего разума — и не только одного "ума" в обычном смысле, но и включая чувства и восприятия. Думаю, на первых порах труднее всего осознать, что "чувство" есть лишь другая форма восприятия, хотя мы обычно жёстко разделяем эти понятия. Я смотрю на какого-то человека, "вижу" его: это объективность. И вот на него смотрит ребёнок и кричит: "Ох, что за противный человек!" Ребёнок чувствует человека, и мы называем это "субъективностью". Мы не осознаем, насколько глупа эта классификация, и насколько она запутывает наше мышление. По существу, чувство ребенка тоже "восприятие". Но в ещё более важном смысле наше "вúдение" также есть чувство.

Вспомните, что происходит, когда вы настраиваете бинокль. Вы крутите маленькое колёсико, и всё кажется мутным, пока вдруг крохотное смещение этого колёсика не делает всё ясным и резким. Теперь представьте, что кто-нибудь говорит вам: "Старик такой-то умер прошлой ночью". Обычно ваш ум столь занят другими вещами, что вы совсем ничего не чувствуете — или, скорее, ваше чувство неясное, смутное, как бинокль не в фокусе. И где-то неделей позже, когда вы спокойно сидите в своей комнате и читаете, что-то напоминает вам об умершем "старике таком-то", и в этот миг вы совершенно неожиданно чувствуете острую скорбь: ваше чувство сфокусировалось. Разве недостаточно этого, чтобы убедить нас, что чувство и восприятие совершенно одно и то же?

95

Вымышленный персонаж, под которым Уилсон подразумевает себя: он родился в городе Лестер. В некотором роде он злоупотребляет традицией Лавкрафта, вводившего имена своих друзей в свои произведения, например, А. Дерлет в рассказах "За гранью времён" и "Обитатель тьмы" (1935) упомянут как граф д'Эрлетт, автор "Cultes des Goules".