Страница 141 из 258
Я заказал ужин в находящемся ниже директорском ресторане, который нам разрешалось посещать — почему-то мне казалось более безопасным разговаривать с Райхом именно там. За час до его приезда я лёг на кровать, закрыл глаза и постарался расслабиться, не думая ни о чём.
Странное дело, к тому времени это было уже нетрудно. Такое упражнение по сосредоточиванию на собственном внутреннем состоянии произвело ободряющий эффект. Я немедленно начал понимать некоторые вещи. Как законченный романтик, я всегда был склонен к скуке, которая исходит от некоторого недоверия к миру. Чувствуешь, что не можешь не обращать на это внимание, не можешь просто отвести взгляд и всё забыть. Так и сидишь, уставившись в потолок, сдерживаемый странным чувством долга, в то время как мог бы слушать музыку или размышлять об истории. А теперь я чувствовал, что мой долг как раз и состоит в игнорировании внешнего мира. Я знал, что Карел имел в виду, говоря, что для Паразитов жизненно важно, чтобы мы не знали об их существовании: ведь уже одно только это знание придаёт сил и решительности.
Райх появился ровно в половину седьмого и сказал, что я выгляжу намного лучше. Мы выпили мартини, и он рассказал, что происходило на раскопках с тех пор, как я уехал оттуда — в основном это были горячие споры о том, под каким углом лучше проводить первый тоннель. В семь мы спустились поужинать. Нам отвели уединённый столик около окна, и пока мы шли туда, нам кивнули несколько человек — за последние два месяца мы стали мировыми знаменитостями. Сев за стол, мы заказали охлаждённый арбуз. Райх потянулся было за картой вин, но я убрал её, сказав:
— Я не хочу, чтобы ты ещё пил этим вечером. Позже поймешь, почему. Нам обоим будут нужны ясные головы. — Он изумленно посмотрел на меня:
— В чём дело? Мне показалось, ты сказал, что у тебя нет ничего важного.
— Так надо было. То, что я хочу сказать тебе, должно пока оставаться в тайне. — Он улыбнулся:
— Если такое дело, то, возможно, нам лучше проверить, не спрятаны ли под столом микрофоны.
— В этом нет нужды. Кто бы ни подслушивал нас, он всё равно не поверит в то, что я скажу. — У Райха был такой озадаченный вид, что я начал с прямого вопроса:
— Произвожу ли я впечатление человека в здравом уме?
— Да, конечно!
— А если предположить, что через полчаса ты будешь сомневаться в моей нормальности?
— Ради Бога, продолжай дальше. Я знаю, что ты не сумасшедший. С чем это связано? Какая-нибудь новая идея о нашем подземном городе? — Я покачал головой. С Райха никак не сходило удивление.
— Весь день я читал заметки Карела Вейсмана и думаю, что теперь знаю, почему он покончил с собой.
— Почему?
— Думаю, тебе лучше почитать их самому, они стоят этого. Он сам объяснит всё лучше, чем я. Но главное вот что: я не верю, что он был сумасшедшим. Это не было самоубийством — в какой-то степени это можно даже назвать убийством.
Говоря всё это, я гадал, не примет ли он всё-таки меня за безумца, и старался выглядеть как можно спокойнее и рассудительнее. Но, к моему облегчению, он обошёлся без излишних домыслов. Он только сказал:
— Ладно, но если ты не возражаешь, мы всё же выпьем. Мне это необходимо.
Поэтому мы заказали бутылочку "Нюи Сен Жорж", и я помог ему распить её. Затем рассказал ему кратко, как мог, теорию Вейсмана о Паразитах разума. Я начал с напоминания о своем переживании на стене Каратепе и нашем последующем разговоре. Ещё до того, как я закончил, моё уважение и расположение к Райху удвоились. С его стороны было бы вполне оправдано, если бы он поддакивал мне в течение всего моего рассказа, но, лишь только скрывшись из моего виду, сразу же послал бы за смирительной рубашкой — потому как мой краткий отчёт, должно быть, звучал довольно безумно. Однако он понял, что я прочитал в бумагах Вейсмана нечто, убедившее меня, и захотел убедиться в этом и сам.
Помню то чувство нереальности, охватившее меня, когда после ужина мы поднимались наверх. Если я был прав, то только что произошедший разговор был одним из важнейших в истории человечества. И всё-таки мы были двумя обыкновенными человеческими созданиями, возвращавшимися в мою тихую комнату, и по пути нас остановили толстые, преуспевающе выглядящие мужчины, которые хотели познакомить нас со своими жёнами. Всё казалось слишком нормальным и обычным. Я посмотрел на громаду Вольфганга Райха, легко поднимавшегося впереди меня, и спросил себя, действительно ли он верит в научно-фантастическую историю, рассказанную мною. Я знал, что здравость моего рассудка в значительной степени зависела от того, поверит ли он мне.
В моей комнате мы выпили апельсинового сока. Теперь Райх понимал, почему я хотел сохранить наши головы ясными, и не стал даже курить. Я протянул ему папку "Исторических размышлений" и показал отрывок, приведённый мною выше, затем вместе с Райхом снова перечитал его. Прочитав, он поднялся и принялся молча расхаживать по комнате. Наконец я сказал:
— Ты понимаешь, что если всё это не бредовый сон, то я подвергаю твою жизнь опасности, рассказывая об этом?
— Это меня не беспокоит. Она была в опасности и прежде. Но я хотел бы знать, на сколько реальна эта угроза. У меня не было твоего опыта общения с этими Вампирами, поэтому мне трудно судить.
— Мне тоже, я знаю также мало, как и ты. Остальные папки Вейсмана полны рассуждений об их природе, но ничего определённого. Нам придётся начать почти с самого начала. — Несколько мгновений он пытливо смотрел на меня:
— Ты ведь действительно веришь в это?
— Я хотел бы, чтобы это не было правдой.
Всё казалось каким-то абсурдным, мы разговаривали, словно два персонажа из романа Райдера Хаггарда[92], и тем не менее это была реальность. Мы бесцельно разговаривали около получаса, когда Райх сказал:
— В любом случае мы должны немедленно сделать одну вещь: мы должны всё это записать на магнитофон и сдать плёнку на хранение в банк сегодня же вечером. Если с нами ночью что-нибудь случится, она останется как предупреждение. К тому же, будет меньше шансов, что нас обоих примут за сумасшедших, чем если бы ты был один.
Он был прав. Мы достали мой магнитофон, и записали на него отрывки из заметок Вейсмана. Райх произнес заключительные слова: он сказал, что неуверен, бред ли всё это или нет, но выглядит достаточно правдоподобно, чтобы сделать это предостережение. Мы так и не узнали, почему умер Вейсман, но у нас есть его дневник с записью за день до самоубийства, которая кажется написанной в здравом уме.
Закончив запись, мы запечатали ленту в пластмассовую коробку и спустились вниз положить её в ночной сейф банка ЕУК. Потом я позвонил домой управляющему банка и сказал ему, что мы положили в его сейф плёнку с важной информацией, попросив хранить её там, пока она не потребуется. Здесь мы не встретили никаких трудностей: управляющий посчитал, что информация относится к раскопкам и ЕУК, и пообещал позаботиться о ней лично.
Я сказал Райху, что, на мой взгляд, нам обоим сейчас необходим крепкий сон, и рассказал о своей идее, что Паразиты имеют меньшую власть над полностью здравым умом. Мы решили держать открытой видеофонную линию между нами всю ночь — на случай, если потребуется помощь, и расстались. Без колебаний я принял большую дозу успокаивающего — хотя едва ли было десять часов — и отправился спать. Лишь только моя голова коснулась подушки, я заставил себя заснуть, отказавшись от любых размышлений, и это мне сразу же удалось. Мои мысли были упорядочены и спокойны, так что мне было легко остановить сонные блуждания мозга.
В девять утра меня разбудил Райх. Он вздохнул с облегчением, увидев, что со мной всё в порядке. Десятью минутами позже мы встретились за завтраком.
Именно тогда, сидя в залитом солнцем зале и попивая холодный апельсиновый сок, мы впервые плодотворно поразмыслили над Паразитами. Мы чувствовали себя свежими и отдохнувшими, и снова записали весь разговор на магнитофон. Прежде всего мы обсудили, как долго сможем хранить нашу осведомлённость в тайне от Паразитов, и сошлись на том, что узнать этого мы никак не можем. Впрочем, Вейсман был в безопасности шесть месяцев, и это показывало, что опасность не возникала немедленно. Более того: Паразиты знали, что Вейсману было известно об их существовании, они ведь мешали его попыткам обратиться к этой проблеме, так что он был меченым с самого начала. С другой стороны, я не чувствовал чуждого присутствия за день до того, как прочёл "Исторические размышления", и в последствии я справился с начинающейся тревогой и паникой. Я чувствовал себя исключительно здоровым — как душевно, так и физически. Я принимал вызов. Моя бабушка как-то сказала мне, что в первые дни Второй Мировой войны все казались более счастливыми и полными сил, чем когда-либо прежде, и теперь я понимал, почему.
92
Генри Райдер Хаггард (1856-1925), английский писатель и публицист, в поздних литературных произведениях ярко проявляются элементы мистики.