Тайны Берлина

Марина не хотела и всячески старалась не показывать своего чувства. Это была ее тайна, которую она старалась уберечь от окружающих. Но как это сделать? С ней рядом почти постоянно находилась ее дочь Ариадна, ребенок от Сергея Эфрона, ее законного мужа, которого она ждала в Берлине, и вот напасть, в душе смятение, поперек прямой дороги появился человек, который ее притягивал и отталкивал. Чем он завораживал ее, чем? Она не строила иллюзий и понимала, что ему не пара, да и не могла рассчитывать на что-то. Но сердцу не прикажешь. И ее дочь Ариадна не могла не заметить смятение матери. Уже тогда этот десятилетний ребенок отметил в своем дневнике, что «…когда Марина заходит в его контору, она — как та душа, которая тревожит и отнимает покой и поднимает человека до себя, не опускаясь к нему… Марина с Геликоном говорит, как Титан, и она ему непонятна, как жителю Востока — Северный полюс, и так же заманчива. От ее слов он чувствует, что посреди его бытовых и тяжелых дел есть просвет и что-то неповседневное. Я видела, что он к Марине тянется, как к солнцу, всем своим помятым стебельком». Удивительно проникновенный анализ взрослых отношений. Этот порыв, эта любовная связь продолжалась недолго, чуть больше трех недель. Марина невольно притянула к себе этого человека, чтобы испытать не его, а себя, и когда он не смог, не захотел ответить на ее чувство так, как этого требовала ее душа, ее натура, она в который раз разочаровалась, убедилась, что награждает мужчину не свойственными ему чертами характера, и отдалилась. Но страдания остались. И в результате появились стихи, письма. За три недели она написала ему девять писем, хотя, если пешком отправиться от ее пансионата до фирмы «Геликон», потребовалось бы куда как меньше часа. В письмах она откровенно признавалась ему в любви, раскрывала свою душу. Ей нужен был собеседник, исповедник, иначе не могла. Слишком многое вмещала ее душа и должна была изливаться. На пути попался Вишняк. Он ее понял, но по-своему и остановился на полпути. Он ответил только одним письмом, в котором невольно признался, что не очень понимает ее, но тем не менее готов публиковать все, что у нее появится новое. И все. Марина была обречена.

Об истории этой мимолетной любви долго ничего не было известно, вплоть до 1981 года, когда итальянская переводчица и исследовательница творчества Цветаевой Серене Витале привезла из Москвы письма Цветаевой к Вишняку и его ответ и опубликовала их во Франции и в Италии. Эти письма Вишняк вернул Цветаевой, после того как она настоятельно попросила свою знакомую в Берлине забрать их у него. Краткий берлинский эпизод, мимолетное безответное увлечение вскоре забылось, но в памяти осталось только знакомство с каким-то «недовеском», с чем-то серым и невзрачным.

Собственно, на этой скрытой любовной истории можно было бы поставить точку. Приехавший в середине июня в Берлин Сергей Эфрон ни о чем не догадывался, он хотел увезти семью в Прагу, него были свои планы, он думал вернуться в большевистскую Россию, покаяться и принять новый режим. И после первых восторженных объятий, после слов любви и признаний проявилось и отчуждение.

Табличка на доме, где жила Марина Цветаева

Как жить дальше, где, на какие средства? Уехали сначала в Прагу, где в большой бедности протянули три года и где у них родился сын Георгий, называемый в семье Мур, потом перебрались в Париж. Жилье снимали на окраине, подешевле. Долгих тринадцать лет, с 1925 года по 1939-й, Цветаева жила в Париже, печаталась там, наладила связи в издательском мире, но денег в семье все равно не хватало. Возвращаться на родину она не хотела. А вот Сергей… Сергей Эфрон, сблизившись с нелегальными представителями НКВД, дал согласие сотрудничать и решил вернуться «домой», в Советскую Россию. Наивный, он не предполагал, куда возвращался. Первой в СССР в 1937 году уехала дочь Ариадна, за ней последовал ее отец Сергей Эфрон. Через два года к ним присоединилась Марина с сыном Муром. Дальнейшая судьба у всех героев этой истории и типична и трагична для того времени. Сперва арестовали дочь, следом ее отца. И больше ни того, ни другого Марина не увидела. В августе 1941 года Марина Цветаева уехала в Елабугу, где вскоре покончила с собой. Ее сына, девятнадцатилетнего Георгия, в 1944 году забрали на фронт, и он погиб в одном из первых боев.

По данным Ильи Эренбурга, Абрам Вишняк, его жена и ребенок оказались в немецком концентрационном лагере Освенцим и погибли там в 1943 году.

В 1996 году на доме 9, бывшем пансионате фрау Элизабет Шмидт, по улице Траутенауштрассе появилась мемориальная доска с краткой надписью на немецком и русском языках: в этом доме жила Марина Цветаева в 1922 году.

Потери Владимира Набокова

Их было двое: Шабельский-Борк и Таборицкий. Оба русские. Первому двадцать девять лет, второму двадцать семь. Оба бывшие офицеры царской армии, оба сражались в «дикой дивизии», оба ярые монархисты. Оба вооружены. Из Мюнхена в Берлин приехали на тайное дело. В тот самый день сорвали афишу, прикрепленную к стене Центрального вокзала, возвещавшую на русском и немецком языках, что 28 марта 1922 года в здании столичной филармонии ожидается выступление одного из организаторов и лидеров Конституционно-демократической партии России, главного редактора парижской газеты «Последние новости», кадета Павла Милюкова, прибывшего из Парижа. Он выступит с лекцией на тему «Америка и восстановление России». Это был надежный сигнал — враг уже здесь. Тем же вечером 28 марта, последний раз проговорив план совместных действий и перекрестив друг друга, они отправились в центральный район Вильмельсдорф по адресу, указанному в афише. В зале собрались больше тысячи людей, в основном, белоэмигранты, прибывшие из разных городов Германии и даже Франции. Оказались и общие знакомые. Многие здоровались друг с другом, шутили. После лекции ожидалась жаркая дискуссия. Шабельский-Борк и Таборицкий сели в первых рядах, но в разных местах. Прослушали все до конца, раздались аплодисменты. А когда после окончания лекции Милюков направился к столу президиума, Шабельский-Борк, сидевший в третьем ряду, неожиданно вскочил и с криком «Месть за царя, месть за униженную Россию!» вытащил револьвер и стал стрелять в него. Милюкова тотчас уложили на пол. Шабельский выскочил на сцену и продолжал стрелять. К нему бросился один из членов президиума, Владимир Набоков, ударил по руке, и они оба свалились на пол. Подбежавший Таборицкий выстрелил в Набокова, затем еще раз. Тот не шевелился. В зале возникли паника, давка, раздались крики: «Полиция! Полиция!» И оба террориста, продолжая палить в разные стороны, спешно ретировались к дверям. Но покинуть филармонию им не удалось.

В последующие дни берлинские газеты подробно описывали покушение на убийство русского эмигранта Павла Милюкова. Обоих террористов удалось схватить в зале. Они, собственно, не сопротивлялись и отдали свое оружие. У Шабельского два разряженных револьвера, у Таборицкого один — минимум пятнадцать выпущенных пуль. Оба заявили, что осуществили личную месть и никакого заговора нет и в помине, ни к каким партиям они не принадлежат. По данным полиции, были ранены девять человек. Милюков остался цел и невредим. Убит один — русский эмигрант, один из редакторов берлинской газеты «Руль» Владимир Дмитриевич Набоков, он же соратник Милюкова по партии, он же его оппонент, известный юрист и публицист, бывший член Временного правительства. Одна из двух выпущенных пуль в спину попала ему прямо в сердце. В.Д. Набокова похоронили на кладбище в районе Тегель.

Это трагическое событие, наделавшее немало шуму в Берлине и в Европе, произвело тяжкое впечатление на двадцатитрехлетнего Владимира Набокова, сына убитого. Он только что вернулся из Лондона, где вместе с младшим братом Сергеем закончил Кембриджский университет, у него были масса планов, замыслов, думал, что отец поможет начать карьеру, подскажет, какой путь избрать. Профессор юриспруденции, авторитет во многих политических вопросах, конечно, дал бы ему ориентиры в жизни незнакомого города, в поисках своей идентичности. И вот финал — похоронить отца в немецкой земле, павшего от руки русского монархиста, нонсенс какой-то.