Страница 39 из 80
“Уважаемый Олег Иванович!
По вашей просьбе сообщаю Вам свои соображения по проекту “Положения о Министерстве экономики РФ”.
Проект в представленном виде дискредитирует Вас лично и наносит серьезный политический ущерб всем нам, Правительству и Президенту. Он не приемлем ни юридически, ни экономически, ни политически. Считаю необходимым пересмотреть суть проекта, категорически отказавшись от попытки воссоздания советского Госплана после полутора лет необратимых рыночных преобразования в экономике России.
Надеюсь, уважаемый Олег Иванович, что Ваш личный хозяйственный опыт и трезвость политических взглядов помогут найти разумное решение. Я лично, вместе с моими коллегами из ГКИ, готов помочь в его поиске”.
В таких записках нужно каждое слово продумывать. Чтобы все было написано предельно уважительно и не было ничего оскорбительного. Но в то же время такие тексты должны быть предельно четкими по сути.
Затея Лобова не прошла главным образом потому, что Виктор Степанович сам, мягко говоря, убивался, когда увидел этот проект, согласно которому численность министерства увеличивается в пять-шесть раз, все полномочия по управлению экономикой передаются туда, без Минэкономики не принимается ни одного сколько-нибудь значимого решения. Тут уж Виктор Степанович с удовольствием меня выпустил вперед, и, с его благословения, мы Лобова обуздали.
Но, пожалуй, самой мощной аппаратной атакой со стороны отраслевиков стала попытка провести так называемую селективную структурную политику. Суть ее сводилась к тому, чтобы отнять у Госкомимущества функции управления государственной собственностью, а у Бориса Федорова, министра финансов, — как можно больше денег. Естественно, под самыми благими предлогами “усиления управляемости” и т. п. Если же по существу, то “селективная структурная политика” означала: в финансовой сфере — кредитную накачку, продолжение инфляции, разрушение финансов, распределение денег поблизости от допущенных людей в правительстве. Одним словом — воровство. В сфере управления госсобственностью — вывод из приватизации ключевых предприятий, установление над ними тотального контроля со стороны чиновников из министерств и ведомств. И как неизбежное следствие — все то же воровство.
Опять пришлось воевать. Я написал Черномырдину длинное послание, в котором попытался обрисовать все последствия этой самой “селективной структурной политики”: замедление приватизации, противостояние трудовых коллективов, отсрочка с созданием нормально функционирующего рынка капиталов. Я потребовал исключить из документа разделы, связанные с так называемым госпредпринимательством, и многие другие вещи. Не могу сказать, что мои замечания вызвали у Виктора Степановича восторг. Соглашался он со мной очень осторожно, тем не менее все самые вредные формулировки были выброшены. Конечно, весь наш внутриправительственный раздрай не мог не сказываться на состоянии рынка приватизационных чеков. Чеки ведь продавались по свободной цене; ее ни повысишь, ни понизишь правительственным решением. А цена зависела от одного: от степени доверия людей к приватизационной политике правительства. Отдавая свои деньги за чеки, люди хотели знать, всерьез вся эта приватизация или завтра ее отменят? И вот в январе 1993 года цена на чеки стал катастрофически падать. От максимального уровня в 9 — 10 тысяч рублей курс упал более чем в 2 раза — до 4 тысяч. А 2 февраля курс завалился до рекордно низкой точки: 3950 рублей.
Моя оценка состояла в том, что катастрофа — это 3800. Это ситуация, когда люди перестают покупать чеки. Идет их массовый сброс. Игроки уходят с рынка. В конце концов цена чека падает до рубля или до ничего. 3950 — это была почти катастрофа.
Непосредственных причин, вызвавших кризис приватизационных чеков, было несколько. Обсуждение в Верховном Совете четвертого варианта акционирования. Крупномасштабные ограничения на приватизацию. В течение двух-трех месяцев, предшествовавших кризису, многие отрасли всеми правдами и неправдами вывели из приватизации гигантский объем государственной собственности (по транспорту — 30 процентов, по промышленности — 35, по ВПК — 55, по ТЭКу — 65 процентов). Оголтелые войны, которые затевались некоторыми министерствами за отмену уже принятых решений по приватизации. Скольких трудов нам стоило, например, отстоять решение трудового коллектива Балтийского завода о его приватизации!
А чего стоили многие интервью и всевозможные публичные выступления различных руководителей и членов правительства! Они сознательно демонстрировали неприятие, а то и полное отрицание принятой правительством программы приватизации. Да и чего следовало ждать от отраслевиков, когда в проекте доклада премьера к расширенному заседанию правительства оценки приватизации были однозначны: “Не вызывает удовлетворения программа чековой приватизации”, “Мы не выполняем обещания, данные россиянам”. И — ни слова о позитивных результатах. Не использована ни одна из итоговых цифр, представленных ГКИ в проект доклада.
Помню, по поводу этого доклада я даже писал Черномырдину письмо, которое кончалось следующим образом:
“Объективный анализ текста проекта доклада показывает, что специалист, подготовивший его окончательный вариант, рассматривает приватизацию как досадную помеху на пути развития российской экономики. В любом случае он должен быть отстранен от подобной работы впредь”.
Конечно, раздрай, царивший в правительстве, не внушал оптимизма участникам рынка, и они все более кисло смотрели на перспективы приватизации в России. Обиднее всего было то, что в случае полного развала рынка никому не возможно было бы доказать, что приватизация не состоялась потому, что ее не дали сделать. Нас бы и обвинили. Отраслевые министры и депутаты с восторгом бы рассуждали о том, что безграмотная затея с чеками провалилась, как они и предсказывали, и отрицать что-либо было бы уже невозможно.
На самом деле ситуация у нас была абсолютно драматическая. Я помню, собрал всех своих, и это был один из самых тяжелых наших разговоров. Все раскалены. Отношения сложные. У каждого свои огрехи, и все друг друга начинают обвинять. Кто-то кому-то не успевает что-то сделать. У Мостового завал с планами приватизации, Дима Васильев не поспевает с нормативными документами. И самое главное, что все уже порядком истощены изматывающей работой и бесконечными нападками со всех сторон. Народ просто впал в истерику. А это самое последнее дело, когда люди прижаты к стене и начинают искать виновных, вместо того чтобы выходить на какой-то конструктив.
Это был один из самых тяжелых дней в моей приватизационной жизни.
Психологический кризис команды удалось преодолеть с большим трудом. Составили план действий. Определили задачу: поражение развернуть в атаку. Одним из элементов ее стало письмо Ельцину и Черномырдину от 4 февраля. В нем я изложил причины кризиса приватизационных чеков. Заявил без обиняков: для предотвращения кризиса правительственной политики приватизации она должна перестать рассматриваться как личное дело Госкомимущества. Как и в августе 1992 года, она должна быть ясно заявлена как важнейшая политическая и экономическая задача правительства и президента. Я посоветовал президенту и председателю правительства сделать однозначные политические заявления в поддержку приватизации, а членам правительства прекратить любые выступления в средствах массовой информации с осуждением правительственных решений по приватизации; предложил также резко сократить и пересмотреть ранее принятые решения по запрету на приватизацию; главам администрации совместно с Госкомимуществом в жесткой форме поручить организацию массовых конвейеров чековых аукционов.
С этим письмом я пошел к президенту. Вообще доступ к президенту у меня был свободный, но я старался им не злоупотреблять. Встречался с Ельциным где-то раз в три недели. Тогда, в феврале, и у президента ситуация была очень сложная. Висела угроза импичмента, приближался референдум. В эти дни у меня часто тянулась рука, позвонить ему, но останавливал себя: нет, нельзя, ему там пожарче будет. Однако когда кризис чеков стал реальной угрозой, решил, что больше тянуть нельзя.