Страница 134 из 172
— Три года, семь месяцев и двадцать четыре дня вдали от жены — чертовски долгий срок. — Родерик посмотрел на Агату: обхватив колени, она сидела на коврике перед камином. — Вернее, вдали от тебя, — добавил он. — Вдали от Агаты Трой, которая, как это ни поразительно, приходится мне женой. Когда я обо всем этом думал, в голову лезло бог знает что.
— Боялся, что нам не о чем будет говорить и мы оба оробеем?
— Значит, ты тоже этого боялась?
— Говорят, такое случается. Легко могло случиться и с нами.
— Я даже подумывал, может, стоит процитировать Отелло — помнишь ту сцену, когда он прибывает на Кипр? Как бы ты себя повела, если бы я сгреб тебя в охапку прямо в таможне и начал: «О, моя воительница!»?
— Наверно, в ответ щегольнула бы какой-нибудь цитатой из «Макбета».
— Почему из «Макбета»?
— Если начну объяснять, сразу исчерпаю все заготовленные темы. Рори…
— Да, любовь моя?
— Я тут довольно необычно общалась с Макбетом. — Агата нерешительно поглядела на него из-под растрепавшейся челки. — Не знаю… может, тебе будет неинтересно. Это долго рассказывать.
— Если рассказывать будешь ты, вряд ли будет так уж долго, — сказал он и, наблюдая за ней, подумал: «Ну вот, теперь она опять смутилась. Нам нужно заново привыкать друг к другу».
По складу ума Родерик был придирчивый аналитик. Все свои мысли, даже такие, от которых другой бы предпочел отмахнуться, он подвергал тщательному, исчерпывающему разбору. Дорога домой была долгой, и в пути он часто спрашивал себя, а что, если годы разлуки воздвигли между ним и Агатой прозрачную стену и в глазах друг друга они не прочтут любви? Как ни странно, эти опасения возникали у него в те минуты, когда он тосковал по Агате и хотел ее особенно остро. А потом, в порту, едва она, еще не видя его, шагнула вперед, все его существо пронизало такой жаркой волной, что он не думал уже ни о чем. И лишь когда — пока всего один раз — уловил в ее взгляде то, очень интимное, что знал только он, твердо понял: его любовь не прошла.
Но радость, которую он испытывал сейчас, видя ее перед собой в этой до странного знакомой комнате, еще должна была пройти проверку на прочность. Совпадают ли их мысли? Может ли он быть в ней уверен так же, как в себе? Пока его не было, ее жизнь во многом изменилась. О ее новых коллегах и знакомых он не знал почти ничего — она писала о них скупо. Но, похоже, сейчас он узнает больше.
— Садись ближе и рассказывай, — сказал Родерик. Агата передвинулась на прежнее место, прислонилась к креслу, и он, чуть успокоившись, так ею залюбовался, что пропустил начало рассказа. Но выработанная годами, въевшаяся в кровь привычка тщательно выслушивать показания взяла верх. И сага об Анкретоне завладела его вниманием.
Вначале Агата рассказывала несмело, но, видя его интерес, ободрилась. Постепенно она вошла во вкус и даже достала альбом с рисунками, которые набросала в башне. Взглянув на забавные фигурки с непомерно большими головами, Родерик хмыкнул.
— Помнишь, когда-то была игра «Счастливые семьи»? — сказал он. — В нее играли специальными картами. Эти портреты прямо с тех карт.
Она согласилась и заметила, что в Анкредах тоже есть что-то неправдоподобное. Описав их чудачества и манеры, она стала подробно рассказывать о проделках с красками и прочих нелепых шутках. Родерик слушал с растущим беспокойством.
— Подожди-ка, — прервал он ее. — Эта чертова девчонка под конец все-таки испортила твою картину или нет?
— Да нет же! И чертова девчонка ни в чем не виновата. Вот, слушай…
Чуть посмеиваясь над ее дедуктивным методом, он слушал.
— Вообще-то, знаешь ли, вполне можно допустить, что она это слово пишет и так и этак: когда «дедышка», а когда «дедушка», хотя, конечно, наблюдение интересное.
— Важнее всего другое — то, как она держалась. Я совершенно уверена, что это не ее работа. Да, я понимаю, за ней числится множество проказ такого рода… Нет, подожди, пока я дойду до конца… Перестань приставать к свидетелю.
— А почему бы и нет? — Родерик наклонился к ней, и минуты две в комнате была полная тишина.
— Итак, продолжаю, — сказала Агата, и на этот раз он дал ей договорить до конца.
История была необычная. Интересно, понимает ли она сама, насколько необычно все, что она рассказала?
— Не знаю, удалось ли мне передать общую атмосферу абсурда в этом полусумасшедшем доме, — сказала она. — И потом, все эти очень странные мелкие детали и совпадения… Например, книжка о бальзамировании и пропавшая банка с крысиной отравой.
— А почему ты видишь тут какую-то связь?
— Не знаю. Вероятно, потому, что там и там фигурирует мышьяк.
— Мой ангел, уж не решила ли ты преподнести мне в подарок дело об умышленном отравлении? И это когда я только что вернулся в твои объятия!
— Что ж, — после паузы сказала она, — ты, конечно, можешь и не до такого додуматься, — и, повернувшись, посмотрела на Родерика через плечо. — Между прочим, его действительно бальзамировали. Компания «Мортимеры и Лоум». Я случайно видела этих джентльменов в Анкретоне, они приехали с черными чемоданчиками. Единственное, что меня смущает, — я не представляю, чтобы кто-то из Анкредов был способен планомерно, день за днем подсыпать человеку яд. А в остальном все вписывается.
— Я бы сказал, даже чересчур гладко. — Поколебавшись, он все же спросил: — Ну а другие странные мелкие детали?
— Мне бы хотелось знать, о чем хихикали Седрик и мисс Оринкорт в Большом будуаре, а также: смеялась ли мисс Оринкорт в двуколке или все-таки кашляла. И что она купила в аптеке. Еще я бы хотела побольше узнать про Миллеман. По ней никогда не определишь, о чем она думает; ясно только, что со своим гнусным сыночком она носится как с писаной торбой. Ведь она же понимала, что ее Седрику будет на руку, если сэра Генри восстановить против бедняги Панталоши. Кстати, насчет летающей коровы у Панталоши железное алиби. В виде очень опасного лекарства. От стригущего лишая.
— Эта бандитка принимает таллий?
— Ты знаешь, что это такое?
— Слышал.
— Так вот, таллий и есть ее алиби, — сказала Агата. — Давай я лучше объясню подробнее.
— Да, — кивнул Родерик, когда она закончила, — в случае с коровой она вне подозрений.
— Она не причастна ни к одной из этих шуточек, — твердо заявила Агата. — И я сейчас жалею, что мы с Полем и Фенеллой не провели тот эксперимент.
— Что еще за эксперимент?
— Нам для него требовалась твоя помощь. — Краем глаза Агата поглядела на мужа.
— Ах, моя помощь?!
— Да. Мы спрятали кисть, которой пользовался автор коровы, и собирались снять у всех отпечатки пальцев, чтобы ты потом сравнил. Ты бы не согласился?
— Любовь моя, чтобы тебя порадовать, я сравнил бы их даже с отпечатком ноги Чингисхана.
— Но мы ничего не успели. Как вы с мистером Фоксом любите выражаться, вмешалась смерть. Смерть сэра Генри. Между прочим, тот, кто намазал мне перила, тоже оставил пару отпечатков. На стене. Вот пройдет какое-то время после похорон, и я могла бы напроситься в Анкретон, а ты бы заехал за мной и попутно привез бы туда этот ваш распылитель с порошком и черные чернила. Нет, но правда ведь очень странная история?
— Да, — согласился он, потирая нос. — Довольно странная. На пароходе по местному радио сообщали о смерти Анкреда, но я и не подозревал, что ты была в центре событий.
— Мне старик нравился, — помолчав, сказала Агата. — Конечно, он был жуткий позер и вел себя так, что я иногда не знала, куда деваться, но мне он все равно нравился. Да и писать его было одно удовольствие.
— Портрет получился?
— По-моему, да.
— Хотелось бы посмотреть.
— Возможно, когда-нибудь увидишь. Он завещал его государству. А как в таких случаях поступает государство? Думаю, портрет сдадут в музей и повесят куда-нибудь в угол, где потемнее. Одна газета — подозреваю, что это еженедельник Найджела Батгейта, — решила его сфотографировать. Может быть, пришлют потом пару снимков.