Страница 128 из 172
Агату они заметили, только когда она уже вошла в комнату. Реакция была крайне необычной. Они уставились на Агату, разинув рты, улыбка мгновенно, как от огня, испарилась с их лиц. Седрик ужасно покраснел, а голубые глаза мисс Оринкорт превратились в ледяные шарики. Но именно она заговорила первой.
— Вот не ждали, не гадали, — произнесла Соня бесцветным голосом. — Посмотрите, кто к нам пришел.
— Милейшая миссис Аллен, — чуть дыша, вступил Седрик, — пожалуйста, проходите. Мы тут так расшалились, смеемся над всем подряд. Потому что все смешно: юбилей, вся эта возня, все эти подводные течения и так далее. Садитесь, похихикаем вместе. Или ваша выдержка и тонкий вкус вам не позволяют? Выдержка и тонкий вкус — боже мой, получилось, будто я про вино говорю или про сыр!
— Ничего, — сказала Агата. — Спасибо, но я пойду. Мне нужно наверх.
Провожаемая их молчанием, она вышла из комнаты и закрыла дверь.
В зале у камина сидел совершенно незнакомый ей пожилой человек и читал газету. На нем был деловой костюм, рубашка со старомодным стоячим воротничком и узкий черный галстук. Лицо худое, руки в синих прожилках и подагрических узлах. Увидев Агату, он выронил газету, сдернул с носа пенсне, издал странное восклицание — что-то вроде «м-м-мэ!» — и проворно поднялся с кресла.
— Вы кого-нибудь ждете? — спросила Агата.
— Спасибо, спасибо, нет-нет, спасибо, — быстро проговорил он. — Уже знают. Не имел удовольствия… Представлюсь. М-м-м… Ретисбон.
— А, да, конечно. Я знаю, что вы должны были приехать. Здравствуйте. — И она назвала себя.
Высунув кончик языка, мистер Ретисбон быстро подвигал им из стороны в сторону и яростно потер руки.
— Здрасссте, — пробормотал он. — Польщен. Значит, оба гости. Хотя я не совсем. По долгу службы.
— Я тоже, — сказала Агата, с трудом уловив смысл в этом наборе коротких фраз. — Я здесь работаю.
Она еще не переоделась, и мистер Ретисбон посмотрел на ее рабочую блузу.
— Ну конечно, — прокудахтал он. — Миссис Аллен? Урожденная Трой? Супруга инспектора Аллена?
— Совершенно верно.
— Имел счастье познакомиться. С вашим мужем. Профессиональные контакты. Дважды. Восхищен.
— Правда? — У Агаты тотчас поднялось настроение. — Вы знаете Родерика? Давайте сядем, поговорим.
Мистер Ретисбон втянул в себя воздух и то ли причмокнул, то ли икнул. Они сели перед камином. Он положил ногу на ногу и сцепил узловатые пальцы в замок. «Точно с гравюры Крукшанка»[47], — подумала Агата. И начала рассказывать ему про Родерика, а он слушал ее с таким видом, будто она дает очень важные показания и он вот-вот вызовет своего клерка, чтобы тот присутствовал в качестве свидетеля. Впоследствии Агата очень живо вспоминала эту сцену и то, как в середине своего монолога виновато оборвала себя:
— Простите, я вам уже наскучила своей болтовней. Не знаю, что на меня нашло.
— Наскучили? — переспросил мистер Ретисбон. — Наоборот. Именно так. И позвольте добавить. Но строго между нами. Я этот срочный вызов воспринял э-э… с некоторым сомнением, как э-э… не совсем обусловленный необходимостью. И вдруг такой неожиданный и поистине очаровательный сюрприз — беседа с дамой, чей удивительный талант давно вызывает у меня глубочайшее уважение… М-м-мэ! — добавил он и, наклонившись к Агате, коротко, по-воробьиному кивнул головой. — Именно так.
В это время в зал вошли Полина и Дездемона. Они сейчас же подскочили к мистеру Ретисбону.
— Ради бога, извините, — начала Полина. — Мы вас так надолго оставили. Но папочке только сейчас сообщили… он немного взбудоражен. Оно и понятно, такой великий день. Через несколько минут он вас примет, дорогой мистер Ретисбон. А пока мы с Дези были бы очень рады, если бы вы… мы считаем, что нам надо…
Агата поднялась и пошла к выходу. Они тянули, явно дожидаясь, когда она отойдет подальше.
— У нас к вам всего два слова, мистер Ретисбон, — уже в дверях услышала Агата сочный голос Дездемоны. — Только чтобы вас предупредить.
— Если желаете, то разумеется. — Голос у мистера Ретисбона неожиданно стал сухим и ломким.
«Не на того напали, — бредя по коридору, подумала Агата. — От мистера Ретисбона они мало чего добьются».
«Да это же сцена из фильма, — оглядывая стол, подумала Агата, — а я тот самый персонаж, который появляется всего в одном эпизоде». Сравнение с кино напрашивалось само собой. Разве упомнить, сколько раз и в скольких фильмах нам показывали точно такие же парадные трапезы с благородным старым аристократом во главе стола? Где, как не на экране, увидишь такое изобилие? Где еще бывает такое море цветов, такие роскошные эдвардианские канделябры и такие невероятно учтивые светские разговоры? И только в кино подбирают такие точные типажи. Даже сосед-помещик (длинный, тощий, с моноклем в глазу) и приходский священник (румяный, откормленный) — оба, вероятно, приглашались на это торжество каждый год, — даже они, казалось, были специально подобраны для крохотных вставных эпизодов и до неправдоподобия соответствовали своим ролям. А мистер Ретисбон? Эталонный образец поверенного в делах семьи. Что до самих Анкредов, то стоило лишь взглянуть на них или услышать их безукоризненно темперированный смех и прекрасное произношение, как сразу было ясно — в главных ролях только звезды. Агата начала придумывать название для этого фильма. «В честь сэра Генри», «Удивительное семейство»…
— Пока все довольно мило, правда? — услышала она слева от себя голос Томаса. Она и забыла, что он сидит рядом, хотя именно Томас сопровождал ее под руку из гостиной в столовую. Справа от нее сидел Седрик; адресуясь к ней и Дездемоне — она была за столом его дамой, — он то и дело взахлеб произносил очень фальшивые монологи, звучавшие так, будто они предназначались для ушей его деда. Судя по всему, Томас до этой минуты молчал.
— Да, очень мило, — поспешно согласилась Агата.
— Я в том смысле, — понизив голос, продолжал Томас, — что кто не знает, никогда не догадается, как все перепуганы новым завещанием. То есть все, кроме меня и, пожалуй, еще Седрика. Но не догадаться, верно?
— Тссс, — предостерегающе шепнула Агата. — Да, конечно.
— Это потому, что мы сейчас играем этюд «дружная семья». Все как в театре. Когда два актера ненавидят друг друга лютой ненавистью, они играют любовь так, что веришь каждому вздоху. Вам, наверно, трудно это себе представить. Кто не работает в театре, вряд ли поймет. Ну да ладно. — Томас положил ложку на стол и мягко посмотрел на Агату. — Итак, что вы думаете об Анкретоне?
— Он завораживает.
— Очень рад. К тому же вы приехали в разгар интереснейших событий, не так ли? Все эти интриги и свары. Знаете, как закончится ужин? Папочка провозгласит тост за здоровье короля, а я затем подниму тост за папочку. Я, так сказать, старший из присутствующих сыновей, и придется говорить, хотя жаль. У Клода получилось бы гораздо лучше. В прошлом году тост произносила Панталоша. Я с ней этот номер отрепетировал, и она вполне справилась. Папочка пустил слезу. А в этом году из-за лишая и недавних проделок ее не пригласили. О, что я вижу! — воскликнул Томас, глядя на услужливо поднесенное Агате блюдо. — Новозеландские раки? Не может быть! Я думал, Миллеман не разрешила их подавать. Папочка еще не видел? Если он их углядит, быть беде.
Томас оказался прав. Когда блюдо приблизилось к сэру Генри, он задиристо взглянул на свою невестку и положил себе внушительную порцию. За столом мгновенно наступила тишина, и Агата заметила, как Миллеман в ответ на поднятые брови Полины сделала беспомощное лицо: мол, я против, но что поделаешь.
— Он настаивал, — шепотом объяснила Миллеман сидевшему слева от нее Полю.
— Что? — громко спросил сэр Генри.
— Ничего, папочка.
— Это называется каменный омар, — сказал сэр Генри, обращаясь к мистеру Ретисбону. — Такой же омар, как я балерина. Просто какие-то моллюски из меню антиподов. — Под косые взгляды родственников он положил в рот большой кусок и, показывая на свой бокал, добавил: — Их нужно чем-то запивать. Баркер, я сегодня нарушу мое правило. Шампанского!
47
Георг Крукшанк (1792–1878) — английский карикатурист, иллюстратор, гравер.