Страница 7 из 68
— Что?
— Ну, что я твоя сестренка…
Николаю стало жалко девочку, и он поспешил заверить ее.
— Конечно, вправду, ты и в самом деле моя сестренка, двоюродная, — уточнил он, — в обиду тебя никому не дам.
Этот разговор слышал Лука Платонович. За обедом он рассказал об этом жене, и та, чтобы еще больше унизить девочку, стала над ней подсмеиваться.
— Ну, как твой братец поживает? — Или:
— Сходи-ка сестрица за братом.
Но все насмешки не достигли цели. Девочка окончательно решила, что Коля, действительно, ее брат, такой заботливый и внимательный.
Николай же, тоскуя по семье, привязался к девочке: то к празднику ленточку подарит, то исполнит за нее поручение хозяина.
И вот первая получка. Как ее ждал Николай! Первой покупкой была книга Тараса Шевченко «Кобзарь», а для Наташи — платок.
Вслед за «Кобзарем» в сундучке появились произведения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Льва Толстого. Юноша читал каждую свободную минуту, читал с жадностью, с забвением.
4 декабря 1905 года. Утром было чудесное настроение, Николай ожидал поздравления товарищей и родных, внимания хозяина по случаю восемнадцатилетия. Поздравила же его только Наташа, а Лука Платоныч приказал работать до полуночи. Сегодня праздник святого Николая, а по праздникам магазин закрывался позднее обычного.
День клонится к вечеру. Хмурые тучи плывут над селом. Пустынно. Ни одного покупателя в огромном магазине Гирина.
«Почему так мир построен: кто работает, тот ничего не получает, а кто ничего не делает, тому все? Почему? — раздумывал в одиночестве юноша. — Эх, жизнь, какая ты несправедливая, невеселая. Противно. Кругом лгут, кругом льстят лишь для своей выгоды. Так хочется убежать куда глаза глядят из этого тухлого болота, так бы и дал по противной морде урядника. Найти бы сейчас дядю Андрея, тот бы все объяснил».
Николай достал книгу и углубился в чтение:
Юноша задумался над последней строкой, стараясь понять ее смысл.
— Плохо торгуешь, молодой человек, — услышал он грубоватый голос.
Вздрогнув, Николай сунул книгу под прилавок. Подняв глаза, увидел двух незнакомцев. Один пожилой, коренастый, пухлощекий, в полосатой кепке, надвинутой на глаза. На пышных усах и висках седина. Второй повыше ростом, молод. Рабочую фуражку с высоким околышем и блестящим козырьком держит в руках. Оба в дешевых пальто из грубошерстного сукна. Улыбаются чему-то.
— Чего угодно? — тихо спросил Николай.
— Нам ничего не надо, только вот узнает твой хозяин, как ты принимаешь покупателей, — перепадет тебе на орехи, — ответил пожилой.
— Да и за такое чтение не погладит по головке, — добавил второй.
— Книга дозволена и отпечатана в типографии Его Императорского Величества.
— Так-то оно так, да времена изменились, — продолжал седоусый. — В каком году она дозволена-то?
— Издана в 1898 году.
— А теперь — девятьсот пятый, то-то! В то время на Руси святой была тишь да гладь, и Его Императорскому Величеству спокойно спалось. А теперь… Что же это мы заговорились, давай поначалу знакомиться: Яков Максимович Другов, портной и фотограф. А это мой сын — Владимир, он тоже на все руки мастер.
— А что, браток, не знаешь ли ты, кто квартиру сдает? — спросил Владимир Другов. — Отдельный домишко бы не худо: большегнездные мы, да и клиентов надо будет где-то принимать.
Так познакомился приказчик Николай Томин с первыми политическими ссыльными. А потом, гремя кандалами, разминая снег и грязь, в Куртамыш стали приходить новые партии революционеров.
Богатеи на политических смотрели с презрением, называли их бандитами, оскорбляли, издевались.
Вместе со своими друзьями Николай помогал изгнанникам устроиться с жильем, найти работу.
Тайно от хозяина приказчик Томин зачастил в домик с вывеской: «Портные и фотографы Друговы».
В 1902 году отец и сын Друговы были заводилами крестьянского волнения на родине. Из Тамбовской губернии их выдворили на Урал в заводской поселок, под негласный надзор полиции. Но и здесь они продолжали революционную агитацию. На расстрел мирной демонстрации в Петрограде 9 января 1905 года рабочие, руководимые Друговыми, ответили массовым выступлением против самодержавия. Руководителей арестовали и после следствия отправили на вечное поселение в Куртамыш с предписанием: под негласный надзор, без права выезда.
Запрет не устраивал их. Необходимо было установить связи с политическими ссыльными, которые были разбросаны по всему Зауралью.
Друговы подали прошение в жандармское управление о разрешении выезда в села по условиям их работы.
Куртамышский жандарм приложил положительную характеристику и свое заключение.
Это он сделал неспроста. Жена жандарма, увидев на Гириной хорошо пошитое Друговыми пальто, решила перещеголять купчиху. И Яков Максимович постарался. Потом он пошил жандарму такую шинель, что ахнули даже жандармы в Челябинске.
К заключению жандарма присоединились некоторые куртамышские купцы. Замолвил, где нужно, словечко владелец мельницы, член губернского земства.
Наконец-то Друговым разрешили выезд на расстояние семидесяти верст от Куртамыша с ведома жандарма и непременной отметкой старосты на месте.
Это была победа!
В конце апреля Яков Максимович Другов сказал Николаю:
— Приедет один товарищ, отпразднуем Первое Мая по-нашему.
Утро выдалось чудесное: тихо, тепло, ярко светит солнце. В одиночку к назначенному часу пробирались в условное место.
В излучине реки Куртамыш, на поляне, окруженной сосновым бором, собралось человек сорок: политические ссыльные, рабочие, приказчики.
Для отвода глаз захватили еду, квас в бутылках, гитару, балалайку, гармошку. На случай появления стражников выставили дозорных.
На пригорок поднялся приезжий мужчина в пенсне. Он говорил не громко, но каждое слово его так и брало за сердце. Оратор рассказывал, как рабочие Москвы дрались на баррикадах и умирали за счастье трудящихся.
Как удивился и обрадовался Николай Томин, узнав в выступающем Андрея Кузьмича Искрина. Дядя Андрей очень изменился. Сбрил бородку, отрастил пышные усы. Не стало вьющейся шевелюры. На груди — темный галстук с белыми горошинами. Не изменились только ласковые карие глаза, весело поблескивающие под пенсне.
А знакомый голос продолжал:
— Декабрьское вооруженное восстание в Москве потоплено в крови, враги народа и их прихлебатели пропели отходную революции, но рано они злорадствуют. На борьбу поднимаются новые миллионы рабочих, проснулся от спячки крестьянин. Вождь трудящихся Владимир Ильич Ленин говорит: демократическая революция в России идет к новому подъему, и вооруженное восстание в скором времени примет наступательную форму вооруженной борьбы! К этому мы должны готовить рабочих и крестьян. Дорогие друзья! Сегодня нас собралось немного, но за нами пойдут тысячи. Поднимем же выше наше Красное Знамя с боевым девизом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Будем собирать силы для грядущих боев! Раздувайте искры в деревенских потемках!
Подталкиваемый товарищами Николай Томин занял место на пригорке, Во рту пересохло, от смущенья не знает, куда деть руки, растерянно смотрит на старших товарищей.
— Смелей, Николай! — услышал подбадривающие слова Якова Другова.
— Правильно большевики говорят. Бить надо буржуев, — сорвалось у него, и он не узнал своего голоса. — Рабочие кровь на баррикадах проливали, а мы отсиживались, как мыши в норах. Закатить бы вот на Хмелевскую гору пушки и бахнуть по куртамышским буржуям, чтобы и духу от них не осталось!
Искрин улыбнулся наивному пониманию юношей революции.