Страница 55 из 68
На станции Ин глубокая ночь.
— Теперь можно заняться и твоими делами. Выкладывай, что у тебя, — обратился Томин к Власову.
— Братва — во! — с азартом проговорил Власов, подняв большой палец. — Провел собрание молодых бойцов в пятом, сделал доклад о текущем моменте и наших задачах. Выступали здорово.
— Хорошо. Все хорошо. Вот завтра с «братвой — во!», не размениваясь на мелочи, возьмешься за наведение порядка на вокзале: организуй там образцовый госпиталь!
— Есть, организовать образцовый госпиталь!
— А теперь спать пора! — Томин выпроводил из комнаты Власова и Русяева. — Завтра хлопот полон рот.
Николай Дмитриевич устало опустился на стул, облокотился на стол и сразу веки сковал тяжелый сон. Он вскочил от какого-то внутреннего толчка, выругал себя за слабость: надо ж вести разговор с председателем партячейки, чего он задерживается, придется еще позвонить.
Николай Дмитриевич потянулся к аппарату, повернул голову и его взгляд встретился с умными серыми глазами мужчины лет тридцати, одетого в сибирскую замасленную борчатку, пушистую собачью шапку. Изрядно потрепанные шубенки-рукавицы лежали на табуретке.
— Фома Горностаев? — отгоняя усталость, спросил Томин.
— Председатель партячейки Фома Горностаев, — утвердительно ответил тот, слегка усмехнувшись.
— Что не разбудил?
— Больно сладко спал. Умаялся, думаю, мужик, пусть еще минутку-другую соснет.
На дворе мороз, колкий куржак украсил деревья, в воздухе — упругая тишина. Окончательно избавившись ото сна, Томин шел быстро, досадуя на медлительного председателя партячейки: тот все время шел чуть сзади, а Томину надо на ходу решить много вопросов, и он часто сбавлял шаг, оглядывался.
Наконец это надоело и он, остановившись, отрывисто бросил:
— Ты всегда так?
Горностаев непонимающе повел плечами.
— Я говорю, ты всегда вразвалку, как гусак, ходишь?
Фома громко засмеялся.
— Дальний Восток. Здесь сама природа характер лепит, походку медвежью.
— Вот-вот. Но сейчас, брат, некогда вразвалку ходить.
Так, отвлекшись от делового разговора, перебрасываясь шутками, они пришли в депо. Здесь уже собрались коммунисты — движенцы, путейцы, ремонтники. С ними о чем-то оживленно говорил Диктович.
— Дня не хватает, что ли? — раздался в углу чей-то голос. — В полночь поднимать людей на собрание по тревоге!
— Точно! День-то у нас ночует, — живо отозвался Томин. — Дорогие товарищи, мы не можем ни одного часа медлить… Враг не предупредит нас за неделю о своем наступлении. Мы к этому должны быть готовы через час, через день, через неделю, пока сами не перейдем в наступление. Главнокомандующий, товарищ Блюхер, поручил мне привести части в боевую готовность. А я без рабочих, без вашей помощи ничего не сделаю.
Рассказав о положении на фронте, Томин сел. Слово взял военком Диктович.
— Командующий рассказал вам о положении дел на фронте и обратился за помощью. Я не стану повторяться. Задача, по-моему, каждому ясна. Надо немедленно, сейчас же, сразу после собрания навести порядок на станции: разгрузить линии от порожняка — исправные вагоны отправить на запад, неисправные — на восток, привести в боевую готовность бронепоезда, освободить от мешочников вокзал. Повторяю — работу начинать немедленно: начнут коммунисты — поддержат все рабочие.
— Соседи на западе наши составы не принимают!
— А на восток зачем гнать порожняк?
— На соседние станции выехали представители командования и саботаж сломят. В сторону Волочаевки у каждой казармы оставить по шесть теплушек. Когда это сделаете, сами увидите — зачем. А пока военная тайна, — ответил Томин.
В президиуме поднялась высокая фигура Горностаева. Подводя итоги откровенного разговора, он басом прогромыхал:
— Решение, стало быть, принимаем единогласно; с собрания на рабочие места и — за дело. Не уходим домой, пока не выполним боевой задачи. Собрание коммунистов считаю закрытым.
Оживленно разговаривая, коммунисты разошлись. Вскоре послышался стук молотков вагоноосмотрщиков. Раздался пронзительный свисток старого маневрового паровоза. Загорелся огонь в топках бронепоездов. Затрещали телефонные аппараты, запищали «зуммеры».
Представители командования сообщили, что саботаж сломлен, путь для составов свободен.
Под утро на запад и на восток вышли первые эшелоны. Станция Ин ожила.
Вся Дальневосточная республика готовила Волочаевскую победу. Рабочие и крестьяне слали в армию своих сынов, теплые вещи, продовольствие. По партийной мобилизации на фронт прибыл большой отряд коммунистов и комсомольцев. Василий Константинович Блюхер сдержал свое слово — в распоряжение командующего Инской и Забайкальской группами войск приехало много политработников.
Томин был безгранично рад такому пополнению. С каждым товарищем беседовал, изучал, на что он способен, и только после этого направлял в часть.
Подходили Забайкальские части. Неузнаваемо изменилось лицо Инской группы. На месте одиноких казарм с крохотными заставами выросли городки с внушительными боеспособными гарнизонами. Для размещения бойцов были использованы неисправные вагоны, пригнанные со станции Ин и снятые с рельсов.
В гарнизонах с утра и до вечера шла боевая и политическая подготовка, велась непрерывная разведка обороны неприятеля.
«Вперед на освобождение Приморья!», «Раздавим белогвардейскую гидру!», «Волочаевка будет нашей!», «Привал на Имане, отдых во Владивостоке!» — эти начертанные на красных полотнищах призывы были в сердце и на устах народоармейцев.
Томин решил еще раз проверить роту Горедума.
По команде: «Становись!», бойцы пулей вынеслись из казармы, мигом построились. Все те же полушубки, борчатки, трофейные американские меховые куртки, кубанки, ушанки, мохнатые папахи, все те же подшитые и новые валенки, стоптанные сапоги, бахилы, красные американские ботинки на толстых подошвах, — но это уже не сброд разболтавшихся от безделья людей, а боевая часть.
31 января 1922 года на станцию Ин прибыл главнокомандующий Народно-революционной армией Блюхер.
Главком и сопровождающие его вошли в здание вокзала. Чисто побелены стены и потолки, до блеска вымыты полы, койки аккуратно заправлены, на подушках белоснежные наволочки, в станционном буфете — столовая и кухня. Всюду образцовая чистота.
— К наступлению готовились серьезно, — удовлетворенно отметил Блюхер.
— Это его рук дело, — кивнув в сторону Власова, сообщил Томин.
Первого февраля — парад войск. Настроение у всех праздничное, приподнятое. Жесткий морозный воздух словно спрессован. Усы, бороды, брови, воротники полушубков покрылись куржаком.
Томин отдал рапорт. Блюхер произнес краткую речь, конец которой утонул в могучем ура.
Чеканя шаг мимо трибуны, шли и шли полки: Особый Амурский, Шестой пехотный, Первый Читинский, Троицко-Савский кавалерийский, пластуны Петрова-Тетерина…
— Спасибо, Николай Дмитриевич, хорошо поработал, — проговорил Блюхер.
— Все работали, чего уж там.
— Знаю, знаю, не скромничай.
Томин вошел в штаб и, обращаясь к Диктовичу, проговорил:
— Блюхер будет осматривать передний край. Я еду с ним. Как ты?
— Поеду, обязательно поеду!
Подали лошадей. Подъехал Блюхер, поздоровался. Настроение главкома хорошее, он шутит, весело улыбается.
На переднем крае главком тщательно осматривал позиции, окопы, расстановку огневых средств, расположение командных пунктов, беседовал с народоармейцами.
— Неплохо, неплохо! — довольный осмотром и беседами, повторял Блюхер и тут же делал свои замечания, давал указания.
Группа народоармейцев окружила Диктовича, бойцы расспрашивают о командирах.
— Товарищ военком! Я слышал, что Томин и Блюхер вместе где-то уже воевали, правда это? — спросил Горедум.
— Блюхер и Томин организаторы первых частей Красной Армии на Урале, — ответил Диктович. — Оттуда и дружба их.