Страница 41 из 68
— Сию минуту нарисуем вам полную картину нашей деятельности, — засуетились заготовители, вытаскивая из карманов записные книжки. — На каждом шагу невероятные трудности. Кругом саботаж, спекулянты мешают…
— Сколько вагонов хлеба отправили в Москву?
— Позвольте… Ни одного…
Сдерживая гнев, Томин спокойным голосом потребовал командировочные предписания.
— И какой дурак мог снабдить вас такими документами?! — разрывая бумажки в клочья, проговорил он. — Забирайте, мерзавцы, свои узелки и немедленно убирайтесь, чтобы духу вашего в Шадринске не было!
— Как вы смеете! Мы будем жаловаться! — завопили «представители центра».
— Это дело ваше. А сейчас — марш отсюда! — вырвав из блокнота листок, Николай Дмитриевич написал:
«Начальнику вокзала. Отправить этих подлецов с первым поездом».
Подавая записку, предупредил:
— Не уедете — расстреляю!
Заготовителей, как ветром, сдуло.
Когда волнение улеглось, Николай Дмитриевич вынул из кармана гимнастерки месячную зарплату и, подавая жене, проговорил:
— Знаешь, Аннушка, не удивляйся, что мало. Понимаешь, дело какое… Троицкий Совет отпустил мне пять тысяч рублей на формирование полка. На две тысячи девяносто шесть рублей две копейки у меня сохранились счета. А документы, подтверждающие расход остальной суммы, вместе с канцелярией сотни остались у чехов. Приходится рассчитываться своими. Об этом я написал в Троицк и перевел первый взнос.
— Но ведь ты их не прикарманил…
— Чем я это докажу?
— Ладно уж, проживем. А теперь спать. Время позднее, да и с дороги ты устал.
Из кухни уже доносился богатырский храп ординарцев.
Утром Томин разыграл в лицах сценку с «заготовителями» перед командиром первой бригады Сергеем Гавриловичем Фандеевым.
Комбриг от души смеялся. А потом серьезно заметил:
— Здорово они обвели тебя вокруг пальца. Да впрочем, так тебе и надо. Впредь не будешь таким доверчивым.
В это время в кабинет вошел военком дивизии Евсей Никитич Сидоров. Пристукнул каблуками, улыбнулся:
— Товарищи начальство! Комиссар Сидоров прибыл с Девятого съезда Российской Коммунистической партии большевиков.
— Товарищ Евсей! С приездом! — радостно заговорили наперебой начальник дивизии и комбриг. — Как Москва живет? Видел Ленина?
Сидоров отвечал сбивчиво, перескакивая от одного события к другому.
— В Москве люди сутками стоят за осьмушкой хлеба. Часто бывает, что уходят без крошки.
У Томина собрались упрямые складки на переносице. Он поставил ногу на стул и, положив руки на плечи друзей, спросил:
— Чем же мы можем помочь Москве?
— Давайте подумаем, — проговорил Фандеев. — Братьев-рабочих надо выручить.
Сидоров зажал подбородок в кулак.
— Надо бы, — сказал он, — обратиться к дивизии с предложением послать в подарок рабочим Москвы эшелон с продовольствием. Уверен, бойцы поддержат.
— А что, здорово! — одобрил Томин.
— Дельно! За свою бригаду ручаюсь, — заверил Фандеев.
Весть о посылке трудовой Москве подарка быстро облетела всю дивизию. В полках, эскадронах, на батареях прошли митинги. Выступая, красноармейцы отдавали месячные оклады, вносили в фонд подарка любимому вождю и братьям-рабочим часть продовольственного пайка. В письмах домой бойцы и командиры-зауральцы просили родных принять активное участие. В села выехали агитаторы, политработники. Были созданы отряды по закупке продовольствия. И вскоре подводы вереницей потянулись к станции. На перроне росли штабеля мешков с зерном и мукой, горы свиных и овечьих туш.
Вот к станции подъехал обоз. Мужичок в зипуне, перехваченном широкой полосатой опояской, бойко соскочил с дровен и, подойдя к командиру, спросил:
— Где тут хлебушко принимают в Москву? Сын мой Иван у Томина служит, письмо прислал. Энти три куля как бы от него, а ниже кои лежат — от нас со старухой. Они метку имеют. А как же…
Мужик разгрузил подводу, получил квитанцию на имя сына и на себя и, погоняя лошадей, поехал в город, чтобы найти сына и сказать, что просьбу его выполнил.
Штаб дивизии крестьянин нашел без труда. Он помещался в двухэтажном белом каменном здании бывшего богатея, на углу Набережной и Церковной. Ветви тополей и молодых березок гнулись от прозрачных сосулек, с крыш со звоном падала капель.
У штаба крестьянин растерялся: такой массы людей ему не приходилось видеть даже на ярмарке. Весь берег заставлен подводами. Штатские и военные, мужчины и женщины, и не поймешь, что к чему. К счастью, он встретил кума Егора, приехавшего сюда вместе с сыном из соседней деревни. Втроем пошли разыскивать Ивана.
В это время Томин и Фандеев в сопровождении командиров штаба вышли на улицу.
Выслушав просьбу мужичка в зипуне, Томин поручил одному из штабных работников помочь ему найти сына.
— А у вас что, папаша? — спросил Томин у кума Егора.
— Вот пособничка растил, да запросился к тебе. Не пустишь, бает, убегу. Одного пущать страшно, молод еще. Вот и приехали вместе. Примай подмогу. Бахилы он сам себе сшил. Мы, чай, известные шилокопы. Шубенку спроворил. Добрый конь при нем, сбруя справная.
Парень смотрел на командиров широко открытыми глазами.
— Как твоя фамилия? — спросил Томин.
— Типа Тарахтун, — выпалил тот.
— Чу, мели, Емеля, — рассердился отец. — Это ведь прозвище наше, бабка моя Лукерья тарахтела без меры, так и пошло. По пачпорту мы Барановы. Стало быть Антип Егорович Баранов.
— Спасибо, папаша, за подмогу. Будет твой Антип конником в полку Красных гусар, — проговорил Томин и, обратившись к командиру первой бригады Фандееву, закончил:
— Принимай, Сергей Гаврилович, пополнение.
В солнечный воскресный день подали состав. Отложив все дела, Томин прибыл на станцию. Под навесом несколько командиров оживленно о чем-то разговаривали. На товарной площадке не торопясь работали красноармейцы.
— Так дело не пойдет! — раздался вдруг голос начдива. — В Москве рабочий люд голодает, а мы тут разговорчиками помогаем? Так руководите погрузкой?
— Бойцы работают, нам-то что делать? — невозмутимо спросил ответственный за эшелон.
— Сейчас узнаете, что вам делать. А ну, за мной!
Подведя командиров к штабелям, Николай Дмитриевич пригнулся, уперся руками в колени, приказал:
— Кладите мешок!
Два красноармейца подхватили куль и переложили его на плечи начдива. Поудобнее поправив ношу, Николай Дмитриевич медленно взошел по мосткам в вагон. Следом за ним занес в вагон другой пятеричок командир, отвечавший за погрузку.
— Сам начальник гарнизона, сам начдив стал на погрузку! — пронеслось из конца в конец по эшелону.
Быстрее забегали красноармейцы, дружнее пошла работа. Сбросив шинель и шлем, Николай Дмитриевич работал, пока не был уложен в вагон последний мешок.
Оформлены документы. Сопровождающие заняли места. Раздался паровозный свисток, медленно сдвинулся с места состав. На вагонах — красное полотнище: «Братьям-рабочим Москвы от красных кавалеристов». Когда состав скрылся за сосновым бором, Николай Дмитриевич облегченно вздохнул, повернулся и пошел к коню.
Последний день апреля. Над городом опустился теплый вечер. В воздухе пахнет сосной, ароматом ранних цветов, листьями тополя и клена.
Над Исетью стелется сизым шлейфом туман. Приближается время отдыха от дневных хлопот и суеты.
По прямым и широким улицам к драматическому театру идут люди.
Важно, не спеша, словно совершая вечернюю прогулку, шагает уже немолодая пара. Мужчина в черном фраке, в белой сорочке с бабочкой. По внешнему виду — бывший чиновник земской управы. Рядом с ним дама в платье из зеленого бархата, в широкополой, низкой шляпе. На лицо опущена вуаль.
Пара остановилась у рекламы.
«Праздничное выступление самодеятельных артистов.
В программе: Н. В. Гоголь. Женитьба (комедия).
Концерт. Песни, пляски, акробатика».