Страница 33 из 68
В благодарность крестьяне стали отдавать бревна, срубы, амбары, и всем селом пошли на строительство моста.
Михаил Голубев иногда срывался, ругал строителей за нерасторопность.
— Э, парень, скоро-то не споро, тихо-то не лихо, — урезонивал его Фомич. — Надежно надо — армия пойдет.
…Томин обошел позиции. Рассказал бойцам, что от стойкости Троицкого отряда зависит судьба всей армии, жизнь детей, женщин и стариков.
…Солнце опускается к горизонту, заливая поле и перелески ярким светом. С командного пункта Томин хорошо видел, как пехота противника развернулась в цепь и стала приближаться к нашим позициям.
Троичане молчали.
Белые посчитали, что деревня занята малыми силами красных, и бросились в атаку.
Восемьсот… Шестьсот… Пятьсот шагов до противника. Вот уже хорошо различимы злобные лица.
И… грянула артиллерия, застрочили пулеметы, раздались ружейные залпы. Не ожидая такой встречи, противник побежал.
— В самый раз пустить кавалеристов Каретова, — проговорил Русяев.
— Чтобы все дело погубить, — в тон ему продолжил Томин, не отрывая глаз от бинокля.
Командующему Троицким отрядом стало ясно, что позиции у Немислярово неудачны: растянут фронт, не обеспечены фланги.
С разрешения главкома троичане ночью отошли, и заняли оборону у деревни Ново-Кулево.
Второго сентября бой продолжался с утра до вечера. Порою белые приближались до ста пятидесяти шагов, но встреченные дружным огнем откатывались.
С каждой новой атакой противника редели ряды боевиков. На исходе боеприпасы.
В ночь на 3 сентября томинцы отошли к деревне Старо-Кулево. До Красного Яра осталось три версты.
Белые выпустили по деревне Старо-Кулево несколько зажигательных снарядов. Громадным кровавым пологом зарево нависло над Красным Яром.
— Э, какую свечу поставило нам их благородие, — проговорил Фомич, не отрываясь от дела. И он мысленно обратился к Томину: «Подюжь, парень, еще немного, стараемся».
Утром 3 сентября командир Отдельного Сибирского отряда полковник Моисеев связался с Уфой.
— Докладываю, что деревня Ново-Кулево занята, но при движении на деревню Старо-Кулево отряд задержан красными. Прошу срочно прислать помощь.
Полковник преувеличил силы противника в несколько раз, чтобы не уронить своего престижа.
Саперы выполнили приказ главкома: в полдень оба берега реки были соединены.
Василий Константинович осмотрел мост. Сооружение признал надежным, но приказа на переправу не давал. Он ходил из угла в угол, думал. Главком медлил с переправой потому, что не знал на чьей стороне и где будет перевес сил. От Каширина и Павлищева никаких сообщений. Здесь главком имеет резервы и сможет еще ими маневрировать. Переправим раненых, беженцев, обозы… А что, если там поражение? Тогда — конец!
Часы отсчитывают секунды: тик-так, тик-так…
Сколько этих секунд еще пройдет…
Над селом разорвались снаряды.
Блюхер выскочил на улицу.
— Переправа! Даешь переправу! — кто-то нервически крикнул, и первая повозка двинулась к мосту, за ней хлынули другие.
В один миг главком оказался на мосту и, высоко подняв кулак, скомандовал:
— Стой! Ни с места!
В это время прискакал связной от Ивана Каширина.
Блюхер прочитал:
«…Белые разбиты. Двести человек взято в плен, остальные зарублены».
А через несколько минут поступили хорошие вести от Павлищева: противник разбит, захвачено 50000 патронов.
Главком прислушался. Эхо боя на юге, где дерутся томинцы, доносилось все слабее и слабее.
Блюхер отдал приказ на переправу.
К вечеру полковнику Моисееву пришло подкрепление.
Из последних сил сражаются бойцы 17-го Уральского полка и интернационалисты, забрасывают врага гранатами, бьют в штыковой атаке.
— Кавалерию! — устало произнес Томин.
Выстрелила пушка. Из укрытия вынеслись конники Каретова.
На командном пункте полковника Моисеева валяется новый полевой телефонный аппарат. Все поле усеяно трупами белогвардейцев в новеньком обмундировании. Рядом с ними лежат новые иностранные винтовки.
— Не помогла белочехам эта заморская вертушка, — пнув ногой телефонный аппарат, проговорил Федор Гладков.
— Вот тебе и отборные, — вытирая клинок о траву, с иронией бросил Дорофей Тарасов.
— Что отборные, что подзаборные — один черт, — презрительно процедил сквозь зубы командир полка Ефим Каретов.
…Светает.
Фомич переехал через мост, отвел лошадей в сторону, привернул. Стоит на берегу, радуется переправе.
Вот прошла сотня Федора Гладкова, за ней — Дорофея Тарасова. Простучали по настилу копыта коней Томина и Каретова и их ординарцев.
— Фомич, не задерживайся! — приказал Томин.
— Догоню, — ответил тот, а сам направился следом за командой, оставленной для уничтожения переправы.
Саперы натаскали соломы, подожгли ее.
— Фомич, идем, — пятясь от огня, позвал Ахмет.
— Иди, иди, я прыткий, догоню.
Показался белоказачий разъезд. За ним — цепи неприятеля.
«А вдруг беляки затушат огонь?» — тревожно подумал старый мастер.
Фомич лег на живот, свесился с настила и, наставив бродок в крепление быков, ударил по нему молотком. Еще, еще, но скрепка не поддавалась.
Рядом разорвались один за другим два снаряда: первый убил лошадь Фомича, второй отрезал ему отход. Но он продолжал стучать молотком. Белые уже у моста, заливают огонь. А Фомич все стучит. Вот последний удар и мост затрещал, тронулся. Середина его поплыла, увлекая все сооружение. Фомич поднялся.
— Вот вам секрет! — крикнул старик и рухнул в водоворот.
Огненное кольцо прорвано.
Сбросило осеннюю дремоту село Аскино, раскинувшееся среди лугов и полей в предгорьях Среднего Урала. Сотня разинцев под командованием Русяева вышла из села на рассвете. Она имела приказ главкома Блюхера установить связь с передовыми частями Красной Армии.
Вся партизанская армия остановилась на очередную дневку.
Со стороны кузницы доносятся удары кувалды и звон металла. Засучив рукава, повязав прожженные фартуки, пушкари и водители броневиков наваривают лемеха, перетягивают колеса, сваривают литовки.
На гумне составлены в козла винтовки. В овинах сушатся снопы, а на токах стучат цепы. За поскотиной пашут зябь. Боевики работают добротно и платы с крестьян не берут.
На току Павел Ивин учит Наташу молотить цепом. Вначале у Наташи ничего не получается. Павел смотрит на неумелые взмахи и переживает: как бы дубец цепа не задел ее головы. За спиной Наташи он берет цеп в свои руки и вдвоем продолжают молотить.
— Иди, девонька, к нам, здесь не надо сноровки, — зовут ее крестьянки, обивающие лен.
Наташа упряма: она решила научиться орудовать цепом.
В перекур вокруг Павла собрались товарищи, попросили рассказать, как он ездил к Блюхеру за патронами.
— Это было во время тяжелых боев у Ново-Кулево. Нам с Николай Дмитриевичем житья не стало: на глотку посыльные наступают, давай патроны и никаких гвоздей. А где мы их возьмем, — немного бахвалился Павел. — Завод, что ли, у нас, в самом деле? Ну вот и посылает меня Николай Дмитриевич к Василию Константиновичу и дает наказ: без патронов на глаза не показывайся.
Написал он ему, конечно, записку, что если, мол, патронов не подбросите, не ручаюсь за исход боя. Прискакал я в Красный Яр. А там — батюшки мои, светопреставление! Народу тьма-тьмущая. Повозками весь берег заставлен, хоть пруд пруди. Все ждут, когда мост будет построен саперами. Василь Константинович в штабе был. Прочитал записку. Темнее тучи сделался, жилка на виске так и запрыгала.
— Передай Томину, что патронов нет.
Я стою.
— Ну чего ты стоишь? — спрашивает.
— Без патронов ехать не могу, с патронами, — говорю, — веселее драться.
— Нет патронов, — говорит, — а сам улыбнулся.
Я стою, думаю, раз улыбнулся — даст.
— Идите.
— Разве вы не знаете Томина? — спрашиваю. — Он меня назад пошлет да еще окрестит. Не могу я без патронов явиться, и все тут.