Ветер удачи

Я полагаю, Старшему Кругу Небожителей удастся обуздать Кешо, для которого власть без злоупотреблений теряет всякую привлекательность Впрочем, это все мелочи, — легкомысленно взмахнул рукой Таанрет. — Послушай-ка лучше, как я придумал наполнить казну за счет новых железодобывающих и медных рудников. Да одно только это позволит со временем отказаться от части налогов! А если еще идею Татама — обратить запасы риса и зерна в золото благодаря расширению торговли с северянами — удастся воплотить в жизнь…

«Вай-ваг! Да он просто мечтатель! Мальчишка, грезящий о грядущих свершениях и не замечающий, что ступает по обсиженным мухами коровьим лепешкам!»

Открытие это обрадовало и вместе с тем испугало Ильяс. Обрадовалась она за себя, а испугалась за империю: мечтательный мальчишка у кормила власти может оказаться еще ужаснее, чем кровожадный деспот.

Матушка Мутамак хмурилась, щурилась, надувала щеки и кривила губы, выговаривая своей госпоже за то, что та слишком много времени проводит с безбожным желтоглазым негодяем, из-за коего — пусть Ильяс попомнит ее слово — ей еще предстоит хлебнуть шилом патоки. Мятежник, вольнодумец, убивец императора, алчущее крови порождение Хаг-Хагора просто не может не быть лживым, развратным, похотливым обманщиком, который кончит скверно и, ежели Ильяс не поостережется, и ее, голубушку, увлечет на гибельный путь. Ну почему бы славненькой, умненькой, чудо какой хорошенькой форани не поручить уход за этим желтоглазым аспидом ей — старой мудрой Мутамак, видящей его насквозь и умеющей постоять за себя, на что госпожа ее, ясное дело, совершенно неспособна?

Ильяс слушала могучую и совсем еще не старую служанку вполуха. Она не собиралась передоверять ей уход за Таанретом и тем более объяснять, почему не намерена этого делать. Объяснить это было трудно, а скажи она попросту: «Таанрет мой!» — та бы до потолка взвилась да еще и отцу нажаловалась. И была бы в чем-то права, потому что ее желтоглазый, разумеется, не был и скорее всего никогда не будет. Ведь то, что их с ужасающей силой тянет друг к другу, еще ничего не значит. Уж очень они разные. Очень. И вряд ли телесная близость может тут что-нибудь изменить.

Но пока он гостит в «Мраморном логове», она будет видеться с ним ежедневно. Видеться и говорить, хотя беседы у них получаются на удивление корявые, вроде той первой, в императорских садах, которую прервала гроза. Наверное, если бы они не мололи попусту языками, а дали волю своим чувствам, то доставили бы друг другу неизмеримо большее удовольствие, однако вряд ли это было бы разумно…

— Прости, госпожа, но к воротам подъехал отряд настатигов, человек пятьдесят, и командир требует впустить их в особняк, — прерывая Мутамак, доложил Ильяс запыхавшийся мальчишка.

— Что им надо? Они видели охранный щит? — строго спросила форани, и предчувствие близкой беды сдавило ей грудь.

— Они видели его и продолжают стоять на своем. — Мальчишка развел руками, как будто это он был виноват в бестолковости командира отряда.

— Хорошо. Беги предупреди Фанкела, а я спрошу у Таанрета, не знает ли он, что за гости к нам пожаловали.

— Добрые люди впятидесятером по гостям не ездят! — буркнула матушка Мутамак, а форани, направляясь к отведенной Таанрету комнате, подумала, что добрые люди в Мванааке вообще не ездят по гостям с начала мятежа.

Она успела свернуть в крытую галерею северного крыла особняка, когда со двора донеслись истошные крики:

— Настатиги ломают ворота!.. К оружию! Это предатели! Они видели щит и убили Чархока!.. Лучники-к окнам, мечники — к дверям! Предупредите Таанрета!

Испуганное кудахтанье слуг и рабов прерывалось короткими властными командами Фанкела, вникнув в смысл которых, девушка содрогнулась и со всех ног бросилась к комнате Таанрета. Распахнула без стука дверь и едва не напоролась на обнаженный клинок желтоглазого, заканчивавшего облачаться в медный чешуйчатый панцирь.

— Что там стряслось? Нганья окончательно сошла с ума или у Хаурики подгорела рисовая каша? — ледяным тоном осведомился он у Ильяс.

— Шавля у Хаурики никогда не подгорает. И это, во всяком случае, не повод для того, чтобы натягивать доспехи! — выпалила форани, забыв о нападении на особняк и едва сдерживаясь, чтобы не залепить пощечину желтоглазому хаму. — Что же касается Нганьи, то это ты и подобные тебе мерзавцы, ломающие сейчас ворота «Мраморного логова», виноваты в ее болезни!

— Ага! Стало быть, все-таки не каша. Помоги мне застегнуть панцирные ремни. — Таанрет повернулся к девушке боком и поднял руку, чтобы ей удобнее было добраться до пряжек. — Ну слава Тахмаангу, а то я уже начал обдумывать, какой смерти предать твою стряпуху за то, что она лишает меня заслуженного отдыха.

— Они видели щит Орочи Мунга и все же убили привратника! — пожаловалась Ильяс и, чтобы не дать пролиться подступившим слезам, язвительно добавила: — Разумеется, это очередная ошибка и убийство одноногого пьянчуги ветерана не следует принимать близко к сердцу. Убийцы ведь его думали исключительно о благе империи!

— Если это ошибка, то командир ответит за нее головой. Дабы неповадно было ошибаться другим, — проскрежетал Таанрет.

— Да нет, к чему такие строгости? Единственное, что Чархок делал хорошо, так это дуделки. И взрослые терпеть его за это не могли. Кому понравится, если вся малышня с утра до ночи дудит на все лады? — Она всхлипнула, а Таанрет, накинув на плечи красно-белый плащ, стремительным шагом вышел из комнаты.

Ильяс закрыла лицо ладонями, намереваясь нареветься вдоволь. Ей давно уже хотелось это сделать, и случай казался как нельзя более подходящим. Слезы уже потекли по ее лицу, когда она поняла, что означало Таанретово «если». Он не был уверен, что командир настатигов ошибся. Значит, он допускал возможность того, что…

Не успев додумать, кем же могли быть эти пятьдесят всадников, она выскочила на галерею и увидела напряженную спину желтоглазого, вглядывавшегося в сторону ворот. Затем услышала конское ржание, топот копыт и резкий, повелительный голос Таанрета:

— Кем вы присланы и по какому делу?

— Это он! Стреляйте! Стреляйте! — донеслось снизу, и Таанрет отпрянул от окна.

Несколько стрел, пробив деревянные ставни, ударили в стену за спиной Ильяс, а одна, расщепив обрамление окна, застряла в нем, легонько подрагивая. «Злится, что не достигла цели, — отстранение подумала форани. — Так это не ошибка. Мятежники принялись делить власть, и отряд этот прислан, чтобы убить Таанрета».

— Ломайте двери! — послышалось со двора. — Не позволяйте лучникам высунуться!

Раздались глухие удары, стоны раненого, предсмертный вскрик и пронзительное ржание обезумевшей от боли лошади.

— Берегите стрелы! — взревел желтоглазый и, обернувшись, обнажил крупные белые зубы в невеселой усмешке. — А ты, красотка, лучше отойди от окна! Целее будешь.

И тут только Ильяс заметила среди пяти стрелков матушку Мутамак, которая, не в силах преодолеть страсть к подсматриванию и подслушиванию, прильнула к щелястым ставням.

— Ты за дверьми присмотри, умник! — огрызнулась могучая служанка, и Таанрет, с ухмылкой пробормотав: «Разумно, разумно!» — быстро зашагал в дальний конец северного крыла, где располагалась одна из трех лестниц, ведущих на второй этаж особняка.

«Что ж, двадцать к пятидесяти — совсем неплохое соотношение, — подумала Ильяс. — Особенно если этим двадцати, защищенным крепкими стенами, поможет еще кто-нибудь». Конечно, она имела в виду не соратников желтоглазого и не собственных соседей.

— Мутамак, как ты насчет пострелять по незваным гостям? Это будет получше, чем бесцельно глазеть на них и изображать из себя живую мишень, — обратилась форани к служанке, отшатнувшейся от ставен за мгновение до того, как их изрешетили пяток стрел с длинными четырехгранными наконечниками, способными с трехсот шагов пробить самые прочные доспехи.

— Почему бы и нет? Раз уж нас ждет одинаковая с охранниками — желтоглазого аспида участь, хочешь не хочешь, надобно им пособить, — отозвалась Мутамак и вслед за Ильяс двинулась к центральной лестнице, подле которой находилась оружейная.