Страница 41 из 90
— Что ты со мной делаешь! Зачем тебе это надо? — прохрипел Тартунг и принялся протискиваться к выходу из шатра. Помедлив несколько мгновений, Афарга последовала за ним и, уже выскальзывая за полог, успела услышать, как Ильяс обратилась к Эвриху:
— Сдается мне, ты осуждаешь эту пастушку за то, что она избрала целью своей жизни месть?
Исчезновение из шатра Тартунга, а затем и Афарги не укрылось от глаз арранта. Он догадывался, что рано или поздно это произойдет, не может не произойти, и мысленно пожелал своим юным спутникам обрести утешение в объятиях друг друга. Едва ли это возможно, но в конечном счете почему бы и нет? Ведь так или иначе все отношения между людьми зиждутся на любви, имеющей тысячи видов и оттенков. Любовь к нему Нжери выросла из ненависти и презрения. Ильяс, сидевшая перед ним и, кажется, о чем-то его спрашивавшая, некогда любила Таанрета, а теперь не могла слышать имени своего супруга без гримасы отвращения. Но эта нелюбовь была все же оборотной стороной любви, а сколько их еще, всевозможных Любовей! От братской и сестринской, отцовской и материнской, дочерней и сыновней до роковой, всепоглощающей страсти; почтительного обожания; скотской жажды обладания во что бы то ни стало и стремления унизить, причинить боль; легкого увлечения; любви-дружбы и любви-соперничества. Всех и не перечесть…
— Ты слышишь меня, Эврих? — настойчиво вопросила Аль-Чориль, хмуря густые, выразительно очерченные брови. — Почему ты спел эту песню так, словно не понимаешь побуждений Аллаты? Разве тебе никогда не приходилось пылать жаждой мести?
Разговора этого было не избежать, но Эврих не хотел заводить его при посторонних и потому вместо ответа вновь коснулся чуткими пальцами струн старенькой дибулы. Потом, помедлив, негромко произнес, ни к кому не обращаясь:
— Мне кажется, эта песня была не о мести, а о силе любви. Хорошая песня, впрочем, тем и хороша, что каждый находит в ней что-то свое.
Он поднял глаза на Ильяс, и та поняла, что сейчас действительно не время для откровенных бесед, а Тарагата, почувствовав невысказанное желание подруги, потребовала:
— Ну так спой нам что-нибудь попроще! Над чем не надо ломать голову и что будет понято всеми как должно.
— А стоит ли такое петь? — пробормотал аррант. — Ну да ладно, попробую.
Прикрыв глаза, он взял несколько печальных аккордов и запел:
Один из разбойников тяжко вздохнул, другой хихикнул, а Ильяс склонила голову, так что непонятно было, слушает она или мысленно продолжает отложенный до более подходящего случая спор с аррантом, походя выворачивавшего наизнанку совершенно очевидные вещи, привлекавшего и вместе с тем отталкивавшего предводительницу гушкаваров своей непохожестью как на прежних, так и на нынешних её знакомцев. Нганья, видимо, испытывала такое же смятение от слов и песен арранта, как и она сама, и это в какой-то мере утешало Ильяс. «Да, Уруб был прав, этот чужеземец удивительный человек. Он видит мир иначе, чем мы, и это может оказаться не менее важным, чем его колдовские способности. Вот только захочет ли он приложить все свои силы к тому, чтобы отыскать Ульчи? Или попробует сбежать при первой возможности? Доверять ему, во всяком случае, нельзя. О, Нгура Охранительница, до чего же проще иметь дело с теми, кто продает свои услуги! Кого можно купить с потрохами за соответствующее количество цвангов, запугать или соблазнить…»
«А этого попробуй купи! Попробуй запугай его, если он сам в пекло лезет, словно уверен, что Великий Дух ждет его с распростертыми объятиями! Впрочем, и запуганному, и подкупленному веры все равно нет… А ему вот почему-то хочется верить… Какой же цепью его к себе приковать, чтобы он мне сына помог найти? А мне ведь мальчика моего не только разыскать надобно, но ещё и на императорский трон посадить…»
«Быть может, я зря отпустила Газахлара? — подумала Ильяс, продолжая размышлять о том, как превратить чудного арранта в своего верного сообщника. — Но ежедневно видеть подле себя отца-предателя было бы настоящей пыткой, и долго бы я её не вынесла. Кроме того, Эврих не питает к нему особой привязанности и… Теперь, впрочем, об этом поздно жалеть. Другой вопрос, могу ли я рассчитывать на верность колдуна, пригрозив, что убью его спутников, если он замыслит предательство или не проявит должного усердия в поисках моего сына? Или, прибегнув к угрозам, напротив, оттолкну его от себя? Одних, дабы добиться от них желаемого, надобно бить, других гладить, но этот аррант сбивает меня с толку… А тут ещё Нганья глаз с него не сводит, словно голодающий с пышущей жаром лепешки. Предательница!»
Она покосилась на подругу, с которой им довелось претерпеть столько, сколько другим бы, наверно, на десять жизней хватило, и с удивлением отметила, что радуется её худобе и угловатым формам, явно не способным привлечь к себе внимание Эвриха. Устыдилась этих мыслей и неприязненно уставилась на арранта, продолжавшего задумчиво пощипывать струны дибулы, явно не подозревая, какой разлад чувств испытывает из-за него предводительница гушкаваров.
Прислушиваясь к ровному посапыванию Тартунга, Афарга в ярости сжимала кулаки, чуть не до крови кусала губы, издавая временами хриплое, гневное рычание. Ясные, яркие звезды сияли над ней подобно зажженным где-то в беспредельной дали светильникам, а полная луна слепила, высекая из глаз слезы. Все было как в детстве, когда она, будучи не в силах уснуть, ворочалась на постеленной во дворе циновке, ибо в хижине было слишком душно. Тогда она любила смотреть на звездный небосвод, она верила, что это ясные очи предков взирают на неё из далекого далека, подмигивают одобрительно и чуточку насмешливо. Мир представлялся ей добрым и понятным, будущее виделось безоблачным и счастливым. Воины и старики склоняли головы при встречах с той, чьи предки в одиннадцати поколениях были Теми-Кто-Разгова-ривает-С-Богами. Когда брат её Мхабр стал вождем сехаба, она почувствовала себя равной Алой Матери и за гордыню свою была наказана так, как ей и не снилось. Но никогда, никогда она не теряла веры в то, что настанет миг и все в её жизни переменится. Служа Калиубу, удовлетворяя противоестественные прихоти Гитаго и даже извиваясь в лапах ненасытных, гораздых на мерзкие выдумки ранталуков, она знала: Богиня, посылая ей испытания и страшно наказывая за высокомерие, не оставила её и, утолив свою мстительность, сторицей воздаст за все обиды и унижения.