Страница 12 из 14
Павел, который был так безобразен, родился красавцем, так что лица, видевшие в галерее графа Строганова его портрет, где он в возрасте семи лет изображен в парадном орденском костюме, рядом с портретом императора Александра I в том же возрасте и в том же костюме, спрашивали, отчего у графа Строганова один и тот же портрет встречается два раза. […] Несмотря на то что он лицом был очень некрасив, над чем он сам посмеивался, он так хорошо умел себя держать, что отнюдь не казался простым и был настолько сдержан, что как будто ничему не удивлялся.
Из врачебного освидетельствования великого князя Павла Петровича за 1768 г., проведенного английским врагом Томасом Димсдалем:
Росту среднего, имеет прекрасные черты лица и очень хорошо сложен. Его телосложение нежное, что происходит, как я полагаю, от сильной любви к нему и излишних о нем попечений… Несмотря на то, он очень ловок, силен и крепок, приветлив, весел и очень рассудителен, что нетрудно заметить из его разговоров, в которых очень много остроумия.
Из дипломатической депеши прусского посланника Виктора Фридриха фон Сольмса:
Хотя он невысокого роста, но очень красив лицом, весьма правильно сложен, разговоры и манеры его приятны, чрезвычайно учтив, предупредителен и веселого нрава. Под этой прекрасной внешностью скрывается душа превосходнейшая, самая честная и возвышенная и, вместе с тем, самая чистая и невинная, которая знает зло только с отталкивающей его стороны и вообще сведуща о дурном лишь насколько это нужно, чтобы вооружится решимостью самому избегать его и не одобрять его в других. Одним словом, невозможно довольно сказать в похвалу великому князю.
Из «Записок» Дарьи Христофоровны Ливен, в юности состоявшей фрейлиной императрицы Марии Федоровны:
Павел был мал ростом. Черты лица имел некрасивые за исключением глаз, которые были у него очень красивы; выражение этих глаз, когда Павел не подпадал под власть гнева, было бесконечно доброе и приятное… Хотя фигура его была обделена грациею, он далеко не был лишен достоинства, обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами; все это запечатлевало его особу истинным изяществом и легко обличало в нем дворянина и великого князя.
Характер
Из дневника Семена Андреевича Порошина:
1764 г.
24 сентября. Его высочество, будучи живого сложения и имея наичеловеколюбнейшее сердце, вдруг влюбляется почти в человека, который ему понравится; но как никакие усильные движения долго продолжаться не могут, если побуждающей какой силы при том не будет, то и в сем случае оная крутая прилипчивость должна утверждена и сохранена быть прямо любви достойными свойствами того, который имел счастье полюбиться. Словом сказать, гораздо легче его высочеству вдруг весьма понравиться, нежели навсегда соблюсти посредственную, не токмо великую и горячую от него дружбу и милость. […]
13 октября. Камердинер спрашивался у меня, какой кафтан приготовить для его высочества, и как я сказал, какой он сам изволит, то великий князь приказал приготовить зеленый бархатный. Камердинер докладывал, что этот кафтан уже стар, замшился, не прикажет ли другой принесть? Но его высочество, выслав его с сердцем, приказывал, чтобы тот принес, о коем он приказал ему. Тут говорил я великому князю: «А ведь Карла Двенадцатого за упрямство мы не любим. Хорошо ли это, не принимать резону. Вы приказали, прежде не вспомня, что кафтан стар; а теперь, когда правильно представляют, для чего не переменить своего мнения и не согласиться?» Его высочество тотчас приказал кликнуть камердинера и изволил сказать ему, чтобы уже того кафтана не носил, а принес бы другой, который поновее. Из сего поступка и из других прежде сделал я наблюдение, что очень возможно исправлять в его высочестве случающиеся иногда за ним погрешности и склонить его к познанию доброго; надобно знать только, как за то взяться. […]
7 декабря. У его высочества ужасная привычка, чтоб спешить во всем: спешить вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться. […]
29 октября.…Примечу только, что часто на его высочество имеют великое действие разговоры, касающиеся до кого-нибудь отсутствующего, которые ему услышать случится. Неоднократно наблюдал я, что, когда при нем говорят что в пользу или в похвалу какого-нибудь человека, такого человека после увидя, его высочество особливо склонен к нему является; когда ж, напротив того, говорят о ком невыгодно и хулительно, а особливо не прямо к его высочеству с речью адресуясь, но будто в разговор мимоходом, то такого государь великий князь после увидя, холоден к нему кажется. […]
2 ноября.…Прежде нежели успел еще я войти к его высочеству, изволил он прибежать ко мне и, бросясь на шею и целуя меня, говорил: Прости меня, голубчик, я перед тобой виноват; вперед никогда уже ссориться не будем, вот тебе рука моя. Я расцеловал руку его высочества и, по некоторых изъяснениях постановивши твердый мир, пошел за ним чай пить. […]
22 ноября. В половине четвертого часа государь изволил сесть учиться. У меня не очень хорошо учился, и вот от чего вся беда произошла: вошли мы в учительную, тут бегали его высочества две собачки. [Ему хотелось,] чтоб они тут остались, а мне этого не хотелось, для того что при ученье надобно думать о ученье, а не о собачках. И так сделалась у нас распря; я поупрямился и собачек выгнал. От сего родилось неудовольствие и в ученье нетерпеливость; не могли мы собрать своего внимания и за это гораздо поссорились.
1765 г.
3 января. Его высочество имеет за собою недостаточек, всем таким людям свойственный, кои более привыкли видеть хотения свои исполненными, нежели к отказам и к терпению. Все хочется, чтоб делалось по-нашему. […]
4 января. После ужина пришел его превосходительство Никита Иванович, разговаривал с его высочеством. Ответствовал он ему на все весьма изрядно и был весел. Но как разговор несколько продолжился и его высочеству показалось, что уже поздно, то начали показываться слезы. Его превосходительство нарочито пожурил его за такое нетерпение и пошел к себе. Справились, так только еще девять часов было. Тут появились новые слезы из сожаления, для чего давеча заплакалось безо всякой причины. Сии последние слезы, конечно, извинительнее, нежели первые. […]
10 января. Великий князь напросился сам сего дня, чтоб идти в комедию, более для угождения Никите Ивановичу, нежели по собственной охоте. Вообще сказать, его высочество театральные позорища не весьма изволит жаловать, частью оттого, что они иногда долго продолжаются и он принужден сидеть все на одном месте, что живости его почти несносно; також что в таком случае и опочивать лечь против обыкновенного опоздает, что нам всего тяжеле… […]
12 января.…Спросил Никита Иванович у его высочества: «Как вы думаете, повелевать ли лучше или повиноваться?» На сие изволил сказать государь: Все свое время имеет: в иное время лучше повелевать, в иное лучше повиноваться. […]
27 февраля. Великий князь изволил между прочим сказать […]: Мне кажется, кто повиноваться не может, тот и повелевать не умеет.
Из воспоминаний Федора Гавриловича Головкина:
Императрицу часто беспокоили в Царском Селе[20], и когда она бывала нездорова, за ней плохо ухаживали. Однажды она отослала окружавшую ее компанию и легла отдыхать на диван в большом лаковом кабинете. Я читал ей вслух… как вдруг камердинер вошел в комнату без доклада. […]
— Господин Нарышкин прибыли из Павловска и ждут уже давно на лестнице, внизу.
— Это мне безразлично.
— Да, но он желает что-то сказать графу по поручению его императорского высочества.
20
Воспоминания относятся к 1794 г.