Страница 47 из 141
— Клянусь Кровью и Сталью! — Тайлар вцепился в луку седла. — Найлик, строй людей! Эй ты, зажги еще три костра! Горнист, играй «атаку»!
Звонкий призыв горна взметнул в седла две сотни разведчиков Найлика, с ходу поднявших коней в галоп. Вскоре к ним присоединились охранная сотня Тайлара и пятьдесят фуражиров Кихара. Это было все, чем располагал бывший комадар для отражения тысячи «барсов», которые-таки решились на вылазку, несмотря на клятвенные заверения перебежчиков, в один голос утверждавших, что Байшуг ранен в шею арбалетной стрелой, пущенной каким-то горожанином, а «барсы» предпочитают отсиживаться в стенах города и проявлять удаль в открытом бою не стремятся.
Вот тебе и перебежчики!
Пожиратели падали! Смрадные земляные черви! Чтоб их мор взял! Чтоб дочери их стали шлюхами, а сыновья заживо сгнили от дурной болезни! Тайлар скрежетал зубами, нещадно шпоря коня и на все лады проклиная обделенных разумом болтунов, которые, дабы угодить ему, выдавали желаемое за действительность. Да покинет его милость Богини, если это не «барсы», причем вся тысяча! Чтоб у их жен волосы на грудях росли! Чтоб кишки в семь узлов завязались!..
Он видел, как, изрубив обслуживавших тараны рабов, «барсы» миновали рассыпавшихся по полю лучников, которых было слишком мало, чтобы противостоять такому бешеному напору, и врезались в строй пеших ратников. О, если бы это были настоящие ратники, а не мародеры, сбежавшиеся из соседних деревень и городов, чтобы поглазеть на взятие Лурхаба и безнаказанно пограбить богатеньких горожан! Вооруженные кое-как, совершенно не обученные, — да и кому придет в голову обучать их, если через день-два, самое большее через пяток они разбредутся по домам, — эти (те еще!) вояки годились для устрашения лурхабцев и уличных схваток, но не для серьезного боя.
Размахивая своими насаженными на жерди ножами, топорами и вилами, они мешали друг другу и падали зарубленными прежде, чем могли разглядеть, не говоря уже о том, чтобы поразить противника, облаченного в панцири и кольчуги, сработанные лучшими оружейниками Саккарема. Обливаясь кровью, они падали, падали, падали, как колосья под серпом, и, слава Богине, что блиставшим стальными доспехами «барсам» было не до того, чтобы преследовать бегущих и добивать раненых, иначе равнина перед Лурхабом оказалась бы заваленной трупами…
— Тайлар! Гляди, Хайдад жив и собирает лучников! — крикнул Найлик, скакавший справа от своего командира.
— Вижу. Это еще не разгром. Захичембач пришлет нам конную сотню, селяне оправятся. Только бы сдержать первый натиск, остановить их! — ответил Тайлар, обнажая меч. — Кихар, займись их вожаком. А ну, «барсы» мои! — проревел он страшным, срывающимся на хрип голосом. — За мной! Лурхаб наш! Отрежем шадским выродкам путь в город!
Врубаясь в ряды «барсов» Байшуга, Тайлар думал, что ему смертельно надоели все эти схватки и сражения и что за последние лет пять он по-настоящему был счастлив лишь в Чирахе, беседуя со старым мудрецом и его голубоглазой ученицей. Причем самым отвратительным в сложившейся ситуации является то, что, раз попав в горшок с обжигающим варевом, именуемым мятежом, из него уже не выбраться до самой смерти. А потом думать стало некогда. Он рубил и колол. Орал, срывая голос, какие-то ужасные слова, снова рубил и колол, и кровавый кошмар этот, казалось, будет продолжаться вечно.
На самом деле бой длился недолго. Холм, с которого бывший комадар наблюдал за штурмом городских ворот, находился значительно правее и ближе к ним, чем лагерь мятежников, и ринувшиеся с его вершины всадники ударили, как и предполагал Тайлар, в арьергард отряда «барсов», слишком увлекшихся уничтожением пешей рати. Неожиданная атака эта заставила воинов Байшуга подумать об отступлении, ибо цель вылазки была достигнута, а любое промедление грозило гибелью. Горнист «барсов» сыграл «отход», однако увязшей в схватке с пешим воинством коннице оказалось не так-то просто перестроиться и покинуть поле боя.
Расступившись под натиском «барсов» подобно воде, селяне, почувствовав поддержку конницы мятежников и растерянность противника, подобно воде же начали смыкать ряды, грозя поглотить островок закованных в сталь верховых. «Барсов» спасли выучка и быстрота коней, но, вырвавшись из тисков деревенского ополчения, они, не успев оторваться от конников Тайлара, угодили под тучу стрел, пущенных уцелевшими и успевшими перестроиться в боевые порядки лучниками Хайдада. Образовав три шеренги, две из которых стреляли поверх голов своих товарищей, лучники произвели и без того в изрядно поредевшем отряде «барсов» катастрофическое опустошение. А когда с левого фланга на них обрушилась сотня верховых, присланных своевременно заметившим сигнальные костры Захичембачем, отступление шадского отряда, воины которого вообразили, что в бой вступили основные силы мятежников, превратилось в паническое бегство. Вернуться в Лурхаб удалось немногим; тех же, кто успел проскочить в городские ворота, ожидало известие, что мятежники уже ворвались в город с двух сторон и быстро приближаются к центральной площади…
Тайлар Хум выбрался из сечи, лишь когда под ним пал второй конь и, пересаживаясь на третьего, подведенного телохранителем с отсеченным в бою ухом, он убедился, что остатки отряда «барсов» спешат укрыться за стенами города. Первой мыслью его было броситься в погоню, чтобы не позволить створкам ворот закрыться, но, вспомнив о поступившем перед сражением донесении Фербака, он решил, что излишняя напористость будет стоить мятежникам остатков конницы. Цена за взятый уже по существу город показалась ему слишком высокой, и он повернул коня в сторону собственного лагеря.
Стараясь не обращать внимания на гул и тяжесть в голове, Тайлар, удостоверившись, что ни одна из его многочисленных ран не только не смертельна, но и вполне может обождать до вечера, созвал уцелевших верховых. Он успел сделать самые неотложные распоряжения и, как следует отругав, отослать к раненым двух на редкость нерасторопных лекарей, когда к нему подъехал Найлик. Командир разведчиков, несмотря на залитые кровью доспехи, был свеж и весел как птичка, будто и не участвовал только что в ожесточеннейшей схватке. Поздравив Тайлара с очередной блестящей победой, после которой вряд ли найдутся желающие принять от Менучера титул комадара, он, оглянувшись по сторонам, продолжал вполголоса:
— Не пора ли нам наведаться на северо-запад, распотрошить два-три города у нардарской границы? Тогда весь северный Саккарем признает твою власть. Почему бы, если это произойдет, бывшему комадару не провозгласить себя шадом? Звучит как-то солиднее, да и оснований двинуться на приморские города больше…
— Я не собираюсь быть шадом, — резко ответил Тайлар, чувствуя, что ударивший его перначом «барс», разбив замечательный шлем, к которому он только-только начал привыкать, изрядно попортил и голову. — Мы уже не раз говорили, что «барсу не место в орлином гнезде». А южные города должны нас позвать сами, гонцы туда уже отправлены, и тогда, если Богине будет угодно, мы освободим их от шадского произвола.
— Значит, после Лурхаба путь наш лежит к границам Нардара? — спросил подъехавший Кихар, кольчуга на котором была изорвана в клочья. — Сайшех-то уж, верно, ждет не дождется встретить тебя в своих стенах как дорогого гостя и повелителя.
— Мы непременно навестим этот горячо любимый мною город… попозже. Я не хочу появляться в нем слишком рано. — И, желая перевести разговор на другую тему, Тайлар поинтересовался: — Никак ты пленником разжился?
— Ты же велел мне заняться предводителем этих «барсов». Вот я тебе его и привез. — Кихар ухватил лежащего поперек седла пленника и небрежно сбросил на землю.
— Так это не Байшуг?
Шлем с головы пленника упал, и Тайлар с удивлением уставился на рассыпавшееся по его плечам множество мелких черных косичек, подобных тем, что заплетают девушки из восточного Саккарема. Воин выпрямился, и бывший комадар увидел смуглое миловидное лицо, с которого вызывающе глядели на него темно-карие глаза, опушенные длинными загнутыми вверх ресницами.