Путь Эвриха

Длинноусый разжал кулак, и глазам сотника открылась плоская серебряная коробочка. Рикир аккуратно открыл ее, и Сюрг с недоумением уставился на кристаллы серого порошка, посверкивавшие, как крупицы крупнозернистого песка.

— Эту гадость что же, в пищу надо добавлять или в питье?

— Ой-е! Если бы в пищу или в вино, я бы с тобой и затевать этот разговор не стал. За тем, что Энеруги ко рту подносит, и служанки, и «бдительные» во все глаза следят. По нескольку раз чуть ли не каждую виноградинку облизывают и надкусывают, прежде чем ей предложить! Щепотку этого смертоубийственного праха, — Рикир тщательно закрыл коробочку и пальцем провел по стыку половинок, замазывая щелку межу ними бесцветной смолой, — надобно высыпать в горящий светильник. И кому как не художнику коптящий фитиль подправить? А потом, не успеет он до тысячи сосчитать, как все находящиеся в комнате, коли не слишком она велика, уснут. Не вечным сном, увы, и даже не надолго, но горло десятку человек за это время и ребенок перерезать успеет…

— Если сам не заснет, — подсказал Сюрг.

— Соображаешь, — не то одобрительно, не то насмешливо буркнул «медногрудый». — Чтобы самому не заснуть, должен твой косторез этот вот шарик проглотить, прежде чем порошок в светильник высыплет. — В руках у него оказался малюсенький флакончик из мутного стекла с плотно притертой пробкой. Рикир выкатил из него светло-голубую, в коричневых крапинках горошину.

— Лихо придумано! — пробормотал сотник и в первый раз за время беседы с лже-«медногрудым», лжедлинноусым, лже-Рикиром у него мелькнула мысль, что затея, в которой ему предлагают участвовать, не вовсе безнадежная. И если Батар согласится — а почему бы и нет, коль скоро он по-прежнему ни о чем ином не мечтает, как о мести Хурманчаку? — то может, ох может это дело выгореть! — Идет, давай свой порошок. Я попробую разыскать Батара и переговорить с ним.

— Ого, какой прыткий малый! Не бери уголь голой рукой, обожжешь пальцы, — осклабившись предупредил Рикир. — За этот порошок, доставленный из Мономатаны, заплачены такие деньги…

— Магия? — предположил Сюрг.

— Нет. Он изготовлен из хуб-кубавы, если это тебе что-нибудь говорит. Не говорит? Ну и ладно, не о том речь. Знать ты должен совсем иное. Если я передам тебе этот порошок и противоядие, а дней, ну, скажем, через пять Энеруги будет все еще жива, то, сам понимаешь, жизнь твоя сильно сократится и преисполнится скорби.

— Погоди-ка, пять дней — это слишком мало!..

— А ты хочешь и реку перейти и халат не замочить? Такое, родной, только в сказках и в улигэрах бывает. — Длинноусый гадко ухмыльнулся, и сотник с некоторым опозданием сообразил, что выбора у него нет и, попробуй он пойти на попятную, в мерзком этом хлеву его и прирежут. Хочешь не хочешь, а придется ему разыскать старого приятеля и хоть костьми лечь, но уговорить его прикончить Хурманчака.

— Как мне найти Батара? — Ой-е! Сделать это будет не трудно. Ты вернешься ко дворцу и будешь крутиться около главного входа, пока он не выйдет. Есть там поблизости трактир, где «бдительные» глотки архой полощут, так, если не побрезгуешь, можешь в нем обосноваться. Хотя вина спра-шивать не советую — от него даже у меня изжога слу-f чается. Ага, вот еще что! Не советую двурушничать.; Когда новое предательство обмозговывать будешь, имей в виду, что узнаем мы о нем прежде, чем ты из дворца выйдешь. Ну, это, я полагаю, ты и сам сообразил, раз шулюн с тараканами есть не стал.

— Хороший у нас с тобой разговор вышел. Много посулов, много угроз, а на зуб положить нечего, — скривился Сюрг, прекрасно понимая, что попал в такие жернова, где думать надобно о том, как бы ноги унести, и ни златом, ни серебром этот усач его кошель не наполнит. Впрочем, Ночной Пастух его забери, не в чаянии награды он сюда приехал…

— Кошель с деньгами тебе гонец передаст, когда будешь из Матибу-Тагала выезжать во главе своих «беспощадных». И помни, кто скажет тебе: «Нас ждет Саккарем» — послан мною или моими единомышленниками. — Рикир положил под руку Сюрга серебряную коробочку и стеклянный флакончик. — Сделаешь все, как договорились, — будешь после смерти Хурманчака среди первых. А теперь, дабы доставить удовольствие посланному за тобой соглядатаю, давай небольшой скандал учиним. Иначе не поверит он, что старые приятели не перепившись расстались.

Рикир грохнул кулаком по столу и взревел:

— Фухэйская крыса! Говножуй!

— Кривоногая мразь! Вислоусый обглодыш! — вторил ему Сюрг, рассчитанным движением руки направляя в собеседника чашу с остывшим шулюном.

— Смрадная пасть! Сын шелудивой свиньи!..

— Ослиная блевотина! Шлюшье отродье!..

Ах, с каким наслаждением тузил Сюрг длинноусого ная, как сладостно было расшвыривать тяжелые столы и скамьи, а потом рвануть из ножен кривой меч! Ах, как трудно было удержать раззудевшуюся руку в ожидании Мургутовых вышибал, которые все ж таки успели растащить по разным углам и выбросить на улицу не в меру разгорячившихся посетителей прежде, чем те пустили друг другу кровь! О, с какой радостью он изрубил бы на куски всех степняков до единого! И Энеруги, и переодетого ная, и «медногрудых», и «драконоголовых», и «бдительных» за то, что они сделали с ним, с фухэйцами и обитателями других приморских городов! Но нет, хватит!.. Довольно бесноваться! Надо взять себя в руки. Всему свое время, и сейчас он должен разыскать Батара. Даже маленькая мышь может убить лошадь, если залезет ей в ноздрю…

«Приют степняка», в котором Сюрг ожидал появления Батара, ничуть не напоминал заведение Мургута, устроенное на манер трактиров северного Саккарема. В «Приюте» было несравнимо чище, и восседавшим на кожаных подушках вокруг низких столиков кочевникам нетрудно было вообразить, что они находятся в шатре или юрте. Циновки на полу, войлочные коврики на стенах, запах кумыса, архи и жареной баранины не могли не вызывать у степняков ностальгических воспоминаний и привлекали сюда «бдительных» из дворцовой стражи и «вечно бодрствующих», вид которых ничуть не способствовал поднятию настроения у будущего тысячника.

Вино, как и предупреждал Рикир, было никуда не годным, кумыс и молочную водку Сюрг ненавидел ничуть не меньше вонючих степняков, и потому ожидание его никак нельзя было назвать приятным. К тому же он был уверен, что при виде его Батар не возрыдает от счастья, и так оно и вышло. Слухи о произведенном в сотники фухэйце, равно как и история о том, за что он был обласкан наем «медногрудых», не могли не достигнуть ушей костореза, и Сюрг имел все основания опасаться, что Батар скорее пожелает разбить ему лицо, чем распить с ним чашу дружбы. По душам, разумеется, можно было побеседовать и после драки, но она могла привлечь к ним внимание «бдительных», а уж с ними-то иметь дело Сюргу хотелось меньше всего.

Батар, к счастью, не был настроен воинственно, и хотя радостью его лицо при виде старого приятеля не озарилось, он все же сказал ему несколько приветственных слов и пригласил посетить свой дом. Расценив это как доброе предзнаменование и порадовавшись рассудительности костореза, сотник последовал за ним по начавшим наполняться пешими и верховыми улицам Матибу-Тагала. Громко переговаривавшийся ремесленный люд, воины и рабы, грохочущие мимо телеги, запряженные ослами или лошадьми, и разъезды городских стражников заставили Сюрга придерживать язык до тех пор, пока Батар не привел его к окруженному высоким глиняным дувалом дому. Но и оказавшись в чисто прибранной комнате, перед накрытым молчаливым мальчишкой столом, сотник продолжал чувствовать некоторое не свойственное ему смущение.

Поздравив Батара с тем, что тот сумел прекрасно устроиться в Матибу-Тагале, похвалив его дом, на что косторез отвечал весьма сдержанно, Сюрг почувствовал, что разговор не задается, и начал раздраженно теребить короткую черную бородку. Теперь он уже сожалел о том, что встреча их не началась с потасовки, ибо нарочитая вежливость хозяина яснее всяких слов говорила о нежелании его вести откровенные разговоры. Ничего удивительного в этом не было, все прежние знакомцы, как могли, избегали Сюрга, и, если бы не поручение Рикира, он не стал бы искать встречи со старым приятелем. Однако, решив прибегнуть к его помощи, он должен был как-то разрушить стену вежливой незаинтересованности, которой отгородился от него Батар. И проще всего сделать это было, втянув костореза в разговор о событиях, из-за которых имя Сюрга стало ненавистно каждому фухэйцу.