Путь Эвриха

Набеги кочевников не были событием из ряда вон выходящим, и хотя у Батара сжималось сердце при виде опустошенных селений, особых причин для беспокойства не было. Подобно морским валам накатывали орды воинственных степняков на Фухэй и другие приморские города и, словно разбившиеся о скалы волны, откатывались от неприступных стен, за которыми горожане были в полной безопасности. Тревожиться было решительно не о чем — почти две сотни лет зарились кочевые племена на своих богатых, хорошо защищенных соседей и всякий раз вынуждены были после неудачных набегов заключать перемирия с «толстобрюхими и трусливыми», глубоко презираемыми ими горожанами, ибо заинтересованы были в изготовляемых искусными ремесленниками изделиях и продуктах, среди которых были ткани, инструменты, оружие, рыба и соль. Драгоценная соль, заменявшая горожанам деньги в расчетах со степняками, которые пренебрежительно кривились при виде золотых и серебряных, не говоря уже про медные, монет.

Не в силах разграбить прибрежные города и даром взять все, что углядят цепкие их, раскосые глаза, кочевники везли к неприступным стенам кипы кож и тюки с шерстью, гнали стада овец и быков, вели пленников, захваченных во время набегов на соседние племена. Только в качестве рабов удавалось степнякам проникнуть за городские стены. Многие сотни юношей работали в каменоломнях, добывали уголь и железную руду в прибрежных скалах, помогали получать из морской воды, соль, красить ткани, выделывать кожи. Девушки-степнячки тоже стоили не слишком дорого, и если не были чересчур смуглы и упрямы, удостаивались чести вынашивать детей горожан, после чего обретали права гражданства и могли невозбранно выцарапать глаза каждому, кто вздумал бы назвать их в пылу спора «чумазыми скотопасками». Из них получались хорошие жены — Чичган, например, не мог нахвалиться своей супругой, даром что женат был уже шесть лет — и за это кочевники особенно ненавидели горожан. Поговаривали, что кто-то из бывших рабынь и открыл перед своими соплеменниками ворота Дризы, и хотя верилось в это с трудом, другие объяснения того, каким образом удалось воинам Энеруги ворваться в тщательно охраняемый город, выглядели еще менее убедительными.

Мысль об этом городе, захваченном-таки в прошлом году кочевниками, не давала Батару покоя, и он почти не удивился, увидев Морские ворота Фухэя распахнутыми. Сердце его, давно уже сжимавшееся от тоскливых предчувствий, которые не удавалось заглушить никакими доводами рассудка, предательски екнуло. Дышать стало трудно, горло словно арканом сдавило…

— Может быть, они распахнули ворота, узнав, что кочевники убрались в свою проклятую степь? — прерывающимся голосом предположил Сюрг, тщетно ища глазами надвратную стражу.

— Колокола! Только враги могли снять сторожевые колокола! — в отчаянии воскликнул Батар, не в силах оторвать взгляд от пустующих колоколен над воротными башнями, устроенными на манер тех, что воздвигали саккаремцы в крепостях, граничащих с Вечной Степью. Не зря он с недоумением всматривался в их очертания, облику башен явно чего-то недоставало, но только теперь до него дошло, что исчезла гордость и надежда Фухэя — прославленные звонкоголосые колокола, подобных которым не было ни в одном приморском городе…

Телеги медленно катились вперед, и когда Батар оторвался наконец от созерцания осиротевших колоколен, глаза его округлились от ужаса и удивления:

— Гляди! — он указал на скрытый до сих пор правой надвратной башней участок стены, в которой зиял чудовищных размеров пролом.

Правивший второй телегой Сюрг, увидев пролом, приподнялся с места возницы, да так и замер с отвисшей челюстью.

— Значит, все истории о взятии Дризы были правдой! А мы-то, дурни, не верили, знай потешались над рассказчиками, у которых от страха разум помутился! — горестно прошептал Батар, с недоумением оглядывая развороченную стену и осколки каменных блоков, разметанных на расстоянии пятисот, а то всей тысячи шагов от пролома.

— О Промыслитель, защитник обиженных, надежда страждущих! Такую дырищу никаким тараном не пробить, никакой катапультой! В этот пролом можно засунуть по меньшей мере два храма Светлоликому! Да что я! Какие там катапульты — это же чистой воды колдовство! Вот ужас-то!.. — Сюрг охал и ахал, а ослики продолжали мерно шагать вперед. Вот уже первая тяжело нагруженная слоновыми бивнями телега въехала под своды ворот, за ней вторая.

Никто не остановил их, никто не окликнул, лишь древние вороны, по обычаю прикармливаемые стражами ворот, взвились с украшенных тонкой резьбой гребней крыш ограбленных колоколен, края которых были коач кетливо приподняты, так же как и на всех богатых, возведенных из дерева и камня, домах Фухэя. Золоченые крылатые дракончики, поставленные по углам крытых желтой черепицей кровель, безмятежно взирали на путников, и если бы не тишина и безлюдье, им нетрудно было бы убедить себя, что страшная беда обошла родной город стороной.

Юноши были слишком потрясены, чтобы, осознав увиденное, решить, что же теперь делать, и предоставленные сами себе ослики, неодобрительно косясь на вырезанные в белом камне дороги, ведущие в верхнюю часть города, затрусили по набережной, с которой были хорошо видны пустынная гавань, соляные поля и убогие домишки соледелов и рыбаков.

— Не понимаю… Ворота настежь, стражи нет, в стене пролом, а рыбачьи лодки как ни в чем не бывало усеяли залив. И соледелы бродят по своим полям… — Сюрг болезненно улыбнулся, тупо глядя на открывшийся его глазам мирный пейзаж. Он ожидал увидеть лужи крови, облепленные мухами трупы, полыхающие дома…

— Нас не было тут около трех месяцев, и, верно, самого страшного мы не увидим. К тому же рыбаки при первых признаках опасности вышли в море и пострадали от нашествия меньше других. А соледелы… — Батар потерянно развел руками. — Те, кто уцелел, должны продолжать заниматься своим делом, кормиться-то им как-то надо. Впереди зима, а все запасы кочевники, надо думать, подчистую выгребли.

Если не считать того, что в гавани не было ни одного купеческого судна, залив действительно выглядел как обычно. Сотни рыбачьих лодок замерли на осеннем зеркале стыло-золотых вод, а по знаменитым на всю Вечную Степь соляным полям Фухэя шагали, как в старое доброе время, обнаженные до пояса, почерневшие на жгучем солнце соледелы в больших соломенных шляпах, имевших форму широкой перевернутой воронки.

Берег здесь еще несколько столетий назад был разделен на квадраты, каждый из которых огораживали невысокие земляные стенки, а сами рукотворные поля отделяли от моря надежные дамбы. В прилив морскую воду впускали на поля и они превращались в часть залива, после чего ворота дамб закрывали. Благодаря горячему солнцу вода испарялась и через некоторое время решетки квадратов проступали вновь. Чем сильнее густела рапа — соляной раствор, тем отчетливее становилась видна решетка, а когда воды на полях оставалось совсем мало, по бортикам начинали ходить люди с огромными деревянными скребками на длинных ручках. Они ворошили соляную кашу, пока не испарялись остатки влаги. Высыхающая соль — серая и ноздреватая — затвердевала, покрывая дно ванн-квадратов твердой коркой. Тогда ее разбивали, собирали в корзины и мешки и относили купцам, со складов которых соль отправлялась в Вечную Степь…

Да, у Хурманчака хватило хитрости, чтобы изыскать способ ворваться в Фухэй. Достало и мудрости распорядиться не трогать соледелов, не рушить систему соляных полей, в сохранности которых его орда заинтересована была не меньше, чем кормящиеся с них люди. Батар повернул голову направо, вглядываясь в террасами поднимающийся от моря город. Изрезанные улочками и дорогами мягкие белые скалы утопали в зелени садов, и на первый взгляд тут тоже не было заметно никаких изменений, однако стоило присмотреться повнимательнее, и глаз начинал натыкаться на черные кляксы пожарищ, изъязвивших светлый лик города.

— Улица Медников выгорела дотла. Шерстяная улица и район Рынка пострадали меньше, зато в кварталах оружейников сгорели даже сады… — Юноша прикусил губу и дернул поводья, с замиранием сердца отыскивая взглядом домики знакомых и друзей. Хижина Ольмаса-сукновала уцелела, на улице Шкатулочников тоже особых разрушений не видать, но винные склады Гвибро сожжены до основания и от домика Руджа осталось одно пепелище. Неужели степняки добрались до его дочерей?.. Дом Чичгаиа на месте, а храм Нежных Рук… О Промыслитель, как же ты позволил уничтожить здание, прекраснее которого нет на всем белом свете?..