Прекрасное далеко

Нас приветствует доктор Гамильтон. Это мужчина лет семидесяти, с седыми волосами, на макушке основательно поредевшими.

— А, вот и вы! Хорошо, хорошо. Наши люди приготовили настоящий пир. Давайте не будем заставлять их ждать.

За столом нас — двенадцать человек, доктора, писатели, философы с супругами. Беседа идет воодушевленно и интересно. Человек в очках на дальнем конце стола страстно спорит с доктором Гамильтоном.

— Я вам говорю, Альфред, социализм — это путь в будущее! Никакого деления на классы, а возможно, и конец собственности! Полная социальная гармония. Это утопия, до которой можно дотянуться, и ее имя — социализм!

— Ох, Уэллс, лучше займитесь сочинением фантастических романов, старина. Мне очень понравилось про путешествия во времени. Правда, там странный конец.

В разговор вступает мужчина с красными щеками и основательным животом.

— Уэллс, вы, возможно, подбиваете нас вступить в Фабианское общество?

При этих словах все посмеиваются. Некоторые поднимают бокалы:

— Послушайте, послушайте его!

Мужчина в очках извиняется:

— Мне очень жаль, но я должен сейчас уйти, так что не могу продолжить спор с вами на такую интересную тему. Но я вернусь к ней при нашей следующей встрече.

— Кто этот джентльмен? — тихо спрашиваю я.

— Мистер Герберт Джордж Уэллс, — отвечает мне краснощекий. — Вы можете знать его как Г. Дж. Уэллса, романиста. Хороший человек. Основательный ум. Но свихнулся на социализме. Жить без королевы? Без землевладельцев, в какой-то совместной общине? Анархия это, вот что я скажу. Чистое безумие. А, вот и десерт!

Молчаливый дворецкий ставит перед ним большую тарелку со сливочным суфле, и краснощекий с удовольствием погружает в него ложку.

Мы говорим о науке и религии, книгах и медицине, о бальном сезоне и политике. Но главенствует за столом мой отец, блистающий остроумием и индийскими сказками.

— И еще случилась одна история с тигром, но, боюсь, я и так уже злоупотребляю вашим вниманием, — говорит отец, и в его взгляде я снова вижу веселые искры.

Но гости полны любопытства и требуют его удовлетворить.

— Тигр! — восклицают они. — Нет, что вы, вы должны обязательно о нем рассказать!

Польщенный отец слегка наклоняется вперед. Его голос звучит мягко, успокаивающе.

— Мы в течение месяца снимали дом в Лакнау, желая убежать от бомбейской жары.

— Лакнау! — удивляется джентльмен с жидкими мягкими волосами. — Я очень надеюсь, что там вы не столкнулись с мятежными индийскими сипаями!

Все тут же ударяются в обсуждение известного индийского восстания, случившегося много лет назад.

— Подумать только, эти дикари убивали невинных британских горожан, и это после всего, что мы для них сделали! — кудахчет чья-то супруга.

— Но мы сами виноваты, дорогая леди, — возражает доктор Гамильтон. — Как можно требовать, чтобы индуисты и мусульмане прикусывали патроны, смазанные свиным и говяжьим жиром, когда это противоречит их религиозным убеждениям?

— Да будет вам, старина, вы ведь не оправдываете резню? — говорит мужчина с жидкими волосами.

— Безусловно, нет, — соглашается доктор Гамильтон. — Но если мы хотим оставаться великой Империей, мы должны проявлять большее понимание душ и умов других народов.

— Мне бы хотелось услышать историю мистера Дойла о тигре, — говорит женщина с неким подобием тиары на голове, напоминая всем, от чего они отвлеклись.

Все соглашаются с ней, и отец продолжает рассказ:

— Нашей Джемме было тогда около шести лет. Она очень любила играть в саду, окруженном высокими деревьями, а наша экономка Сарита развешивала для просушки белье и наблюдала за ней. Той весной от деревни к деревне пронеслась новость: рядом с жильем видели бенгальского тигра, очень наглого, если можно так сказать. Якобы это был тот самый зверь, который незадолго до этого напал на рынок на окраине Дели и до смерти перепугал там всех. За его поимку объявили вознаграждение в сто фунтов стерлингов. Но никому и в голову не могло прийти, что тигр доберется до наших мест!

Все шеи вытянулись в сторону отца, а он просто купался во внимании.

— И вот однажды, когда Сарита затеяла очередную стирку, Джемма играла в саду. Она, видите ли, была рыцарем с деревянным мечом. Она была очень грозным рыцарем, хотя я даже не представлял, насколько грозным. И вот я, сидя в своем кабинете, вдруг услышал снаружи крик. Я выбежал посмотреть, что там происходит. Сарита звала меня, и глаза у нее были огромными от страха. «Ох, мистер Дойл, только посмотрите… вон там!» В наш сад вошел тигр, и он направлялся прямо туда, где играла со своим деревянным мечом Джемма. Рядом со мной возник наш слуга, Радж, и так осторожно, незаметно выхватил меч, тот как будто сам собой появился в его руке. Но Сарита удержала его. «Если ты сейчас бросишься к нему, ты его только подстрекнешь, — сказала она. — Надо подождать».

За столом воцаряется напряженное молчание. Гости зачарованы рассказом отца, а отец радуется, что у него такие внимательные слушатели. Что он действительно отлично умеет, так это рассказывать.

— Должен вам сказать, что это было самое длинное мгновение в моей жизни. Никто из нас не осмеливался шевельнуться. Никто не осмеливался даже дышать. А Джемма спокойно продолжала играть, не замечая ничего, пока наконец огромная кошка не оказалась прямо перед ней. Тогда Джемма выпрямилась и уставилась на него. Они смотрели друг на друга, как будто каждый из них гадал, что представляет собой другой, как будто они ощущали некое родство душ. Наконец Джемма положила на землю свой меч. «Тигр, милый, — сказала она, — ты можешь идти себе дальше, если не хочешь ничего плохого». Тигр посмотрел на меч, потом снова на Джемму — и беззвучно прошел мимо моей малышки, тут же исчезнув в джунглях.

Гости одновременно облегченно вздыхают. И рассыпаются в комплиментах отцу, называя его удивительным рассказчиком. Я очень горжусь им в этот момент.

— А ваша супруга, мистер Дойл? Она ведь тоже наверняка слышала крик, — спрашивает одна леди.

Оживление на лице отца угасает.

— К счастью, моя дорогая жена в это время уехала в госпиталь по делам благотворительности, она часто там бывала.

— Должно быть, она была очень благочестивой и доброй, — с сочувствием произносит женщина.

— Да, это так. Никто никогда не сказал бы дурного слова о миссис Дойл. Все сердца смягчались при звуке ее имени. В каждом доме ее встречали с распростертыми объятиями. Ее репутация была выше всяческих похвал.

— Как вам повезло, что у вас была такая матушка, — говорит мне леди, сидящая справа от меня.

— Да, — соглашаюсь я, заставляя себя улыбнуться. — Мне очень повезло.

— Она постоянно ухаживала за больными, — продолжает отец. — Тогда, видите ли, в Индии разразилась холера. «Мистер Дойл, — сказала она мне, — я не могу сидеть в праздности, когда люди так страдают. Я должна пойти к ним». И каждый день она отправлялась в больницу, взяв с собой молитвенник. Она читала больным, отирала их вспотевшие лбы… пока сама не заболела.

Все это похоже на очередную историю отца, вот только если прочие рассказы представляют собой всего лишь некоторые преувеличения, то в этом нет ни слова правды. Моя мать обладала многими качествами: она была сильной, но отчасти и тщеславной, иногда — любящей, иногда — безжалостной. Но ничего слащавого в ней не было никогда, ее никак нельзя было принять за эдакую склонную к самопожертвованию святошу, которая без возражений и жалоб заботится о семье и больных. Я смотрю на отца, боясь, вдруг он чем-то выдаст себя, и все поймут, что он лжет, — но нет, он сам себе верит, верит каждому слову. Он заставил себя поверить в это.

— Какая добрая и благородная душа! — восклицает женщина в тиаре, поглаживая бабушку по руке. — Просто образец настоящей леди.

— О моей матери никто не мог бы сказать ничего плохого, — говорит Том, почти буквально повторяя слова отца.

«Забудь свою боль». Это я сказала отцу вчера, в семейной гостиной, взяв его за руку, и повторила сегодня вечером. Но я не имела в виду ничего подобного. Надо быть поосторожнее. Однако больше всего меня сейчас тревожит не то, как сильна магия, и не то, как она действует на людей, заставляя их принять ложь за правду. Нет, меня беспокоит то, как сильно мне самой хочется в это верить.