Прекрасное далеко

— Я приготовила твою одежду.

И действительно, Энн это сделала, как и положено умной, доброй девочке. Юбка и блузка аккуратно разложены в ногах постели.

— Я подумала, что чулки тебе лучше найти самой.

Она слегка розовеет. Бедняжка Энн! Как она умудряется наслаждаться кровавыми романами о разнообразных убийствах и при этом краснеть и чуть ли не терять сознание при упоминании о голых лодыжках? Я ради ее стыдливости ухожу за ширму и быстро одеваюсь.

— Джемма, разве не прекрасно, что мы снова побывали в сферах, ощутили магию?

Ко мне возвращаются воспоминания о прошедшей ночи — как обнаружилась дверь, радость от возвращения в сферы, магия… Хотя разговор с горгоной о союзе с племенами и о моем долге оставили неприятный осадок в душе. От меня ожидают так многого, и так скоро! А я никак не могу избавиться от опасений при мысли о Пиппе. Я ведь ни единой душе не помогала пока что перейти через реку, не говоря уж о друзьях. И если у меня ничего не получится, я страшусь даже представить последствия.

— Да, это потрясающе, — говорю я, застегивая пуговицы.

— Но ты не выглядишь счастливой, — замечает Энн.

Я беру себя в руки. По крайней мере, нам удалось найти вход в сферы. И я не позволю запятнать мою радость ни тревогам о Пиппе, ни беспокойству из-за лесного народа. К тому же вопрос Пиппы — это не вопрос выбора, и это не то, что можно обсуждать с Фелисити или Энн. Это всего лишь благородный поступок, который может совершить настоящий друг. И теперь, когда магия вернулась…

Я выхожу из-за ширмы и беру Энн за руки.

— Может быть, это для всех нас — новое начало. Может быть, служба гувернантки — это вовсе не твоя судьба.

Энн позволяет себе жалкую улыбку.

— Но, Джемма, — говорит она, нервно покусывая нижнюю губу, — у меня осталось совсем чуть-чуть магии. И она очень слабая. А ты?..

А я ощущаю магию в себе, она вызывает головокружительную бодрость, как будто я выпила несколько чашек очень крепкого чая. Я закрываю глаза и улавливаю чувства Энн. Надежда вместе с глубоко скрытой завистью. Я вижу Энн такой, какой она хотела бы видеть себя: прекрасной, достойной восхищения, поющей на сцене, залитой светом газовых ламп.

С ней происходят едва заметные перемены. Я не могу сказать, что именно изменилось; я только понимаю, что вижу в ней нечто другое. Впрочем, у нее больше не течет из носа, как всегда. Волосы блестят, а глаза кажутся чуть более голубыми. Энн рассматривает себя в зеркало. И улыбается.

— Это всего лишь начало, — обещаю я.

Девушки с топотом несутся к лестнице, и я гадаю, способны ли они передвигаться не как стадо быков. Кто-то грохает кулаком в нашу дверь и распахивает ее, не дожидаясь ответа. Это Марта.

— Вот вы где! — верещит она.

Она сует в руки Энн две белые штуковины в оборках; Энн на мгновение задерживает на них взгляд и передает мне.

— Что это такое? — спрашиваю я, рассматривая нечто, похожее на шаровары.

— Это для прогулки, конечно же! — восторженно кричит Марта. — Вы что, не слышали?

— Нет, не слышали, — отвечаю я с надеждой, что Марта заметит мое раздражение.

— Сегодня утром не будет урока французского! Приехал инспектор Кент и привез нам велосипеды! Их там три. Инспектор ждет снаружи, чтобы всех нас научить на них кататься! Велосипеды! О, это божественно!

С этими словами Марта вылетает в коридор.

— Ты когда-нибудь ездила на велосипеде? — спрашивает Энн.

— Никогда, — отвечаю я, внимательно рассматривая глупые штаны и гадая, что будет более унизительным: сама езда на велосипеде или нелепая одежда.

Девушки собрались перед дверями школы, вышли и мы с Фелисити и Энн. Все принаряжены в костюмы для езды на велосипеде, сшитые по последней моде: длинные шаровары, блузы с рукавами, пышными у плеча и очень узкими у запястий, и соломенные шляпки с лентами. В шароварах я чувствую себя похожей на большую утку. Но я не так ими напугана, как Элизабет, которая просто заливается краской.

Она прячется за Сесили и Мартой, качая головой.

— Ох, я не могу! Это так нескромно! Это просто неприлично!

Фелисити хватает ее за руку.

— Но это абсолютно необходимо, если ты хочешь ездить на велосипеде! И мне это кажется гораздо лучше, чем наша форма, если хочешь знать.

Элизабет взвизгивает и снова ищет какое-нибудь укрытие. Боже мой! Интересно, а может ли она, например, искупаться в ванне и при этом не упасть в обморок из-за нескромности собственного вида?

Фелисити, разумеется, ничуть не смущена.

— Ну и ладно, — говорит она. — Делай что хочешь. Просто выразить не могу, как свободно себя чувствуешь без всех этих юбок и кучи белья! Хочу, чтобы все стали свидетелями моей торжественной клятвы: когда я избавлюсь наконец от всех оков и буду жить на свое наследство в Париже, я никогда больше не надену платье или юбку!

— Ох, Фелисити, — восклицает потрясенная Марта. — Да как такое может быть, чтобы тебе не хотелось носить те чудесные платья, которые твоя матушка присылает из Франции? А я говорила, что мое новое платье сшито в ателье леди Марбл?

— Нет, не говорила! — откликается Сесили.

Они начинают болтать о платьях и перчатках, чулках и пуговицах и обсуждают все так жарко и в таких подробностях, что я боюсь сойти с ума. Стук молотков и визжание пил несутся со стороны восточного крыла. Рабочие смотрят на нас, подталкивая друг друга, пока мистер Миллер не грозит им вычетом из жалованья.

— Энн, ты чудесно выглядишь сегодня! — говорит Фелисити.

Энн расцветает от комплимента. Фелисити понижает голос:

— Правда, ночь прошла потрясающе? Снова повидать Пиппу… ох, с моей души такой груз свалился!

— Да, — говорю я, проглатывая застрявший в горле ком. — Приятно было снова ее увидеть.

— И магия… — шепчет Энн.

— Ох, магия! — Фелисити радостно вспыхивает. — Надо было побольше всякого сотворить, придумать разное, потому что сегодня у меня ее совсем не осталось.

— Совсем ничуть?

Энн с трудом сдерживает улыбку.

Фелисити качает головой.

— Ни капельки. А у тебя?

Энн смотрит на меня.

— Похоже, во мне она снова ожила. Я подарила немножко Энн этим утром и сделаю то же для тебя, — говорю я, беру Фелисити за руки и не отпускаю до тех пор, пока не чувствую, как между нами проскочила магическая искра.

— О чем это вы тут втроем шепчетесь? — интересуется Марта, подозрительно оглядывая нас.

— Пользуемся магией, чтобы улучшить нашу жизнь, — отвечаю я.

Фелисити отворачивается, сдавленно хихикая.

— Ты груба и примитивна, Джемма Дойл! — фыркает Марта. — А ты ее вечно поощряешь, Фелисити Уортингтон! Что же касается тебя, Энн Брэдшоу… ох, да мне-то какое дело?

К счастью, из школы выкатывают три велосипеда. Мы должны по очереди забираться на них. Я прежде никогда не видела велосипеда так близко. Он похож на железную букву «S» с его двумя колесами и поперечной конструкцией для управления. А сиденье! Оно кажется слишком высоким, чтобы удержаться на нем.

Нас приветствует инспектор Кент, в коричневом хлопчатобумажном плаще и шляпе. Он — нареченный мадемуазель Лефарж, детектив из Скотленд-Ярда, а заодно очень добрый человек. Мы искренне радуемся, что они поженятся в мае. Мадемуазель Лефарж наблюдает за нами, сидя на расстеленном на траве одеяле. На ней пышный чепчик, обрамляющий пухлое лицо, добрые глаза светятся. Не так давно она была сосредоточена на утраченной любви. Но благодаря нежной заботе инспектора Кента она расцвела вновь.

— Будущая миссис Кент сегодня — просто воплощенное очарование, не правда ли? — говорит инспектор, и наша француженка краснеет.

— Вы уж постарайтесь, чтобы никто не пострадал, мистер Кент, — говорит она, делая вид, что ничего не слышит.

— Я буду предельно внимателен к вашим воспитанницам, мадемуазель Лефарж, — отвечает он, и лицо учительницы смягчается.

— Я знаю, что так оно и будет, мистер Кент, — говорит она, возвращая комплимент.

Инспектор Кент прячет улыбку за пышными усами, но мы видим, как поблескивают его глаза.