Родина

Кроме десятков уже восстановленных домов, всюду светлеют прозрачные вышки строительных лесов, а дальше, в восточной части города, чернеют заводские трубы. И на улицах этого возрождающегося города и у печей Кленовского завода останется частица его труда, Яна Невидлы, ныне солдата чехословацкого войска.

Утром большая компания друзей провожала Яна Невидлу в новую боевую жизнь.

— Ну, брат, напиши потом, как и что… — говорил Василий Петрович, неловко похлопывая Яна по стройной, худой спине, — пиши, не забывай нас, мы тебя худому не учили.

— Навеки помню! — повторял Ян Невидла, отвечая на прощальные улыбки и объятия. — Братство забыть не можно!..

На заводе наступила особенно горячая пора. На станции разгружались длиннейшие товарные поезда с трофеями. Провожаемые воинственными ватагами ребятишек, тягачи с грохотом тащили к заводу пробитые советской артиллерией немецкие танки, пушки, танкетки, автомашины.

Заслышав знакомый грохот, Петр Тимофеевич Сотников, как председатель заводской комиссии по приемке и распределению трофейного имущества, немедленно выходил навстречу. Высокий, важный, в кузнечном кожаном фартуке, Сотников повелительно махал рукой водителю трофейной колонны:

— Сюда, к мартенам!

Сталевар Косяков, невзирая на одышку, оставшуюся после ранений, выбегал на заводской двор.

— Та-ак! Поработала опять наша артиллерия! — кричал он еще не отдышавшимся голосом. — Вот он, наш советский бог войны! Как он отделал этого «тигра»… в дыру бык пролезет! А этого «фердинанда» как здорово покорежило! Кр-ра-сота-а!

Тетя Настя, третий член заводской комиссии по трофеям, добавляла:

— Эти «фердинанды» и «тигры» у меня на строгом партизанском учете были. Бывало, еще издали по рыку их поганому узнаешь, какое чудовище к фронту лезет. Мы для них дорожку на совесть минировали: как старые кадушки, раскалывались!

— Ну, Чувилев, — сказал однажды при встрече Косяков, — мы, сталевары, в недолгий срок завалим вас металлом! Только вы, мастера зеленые, не опозорьтесь!

— А у нас пока никто не опозорился, — возразил Чувилев и добавил важно: — Все оказались на высоте!

— Попробуй-ка кто с этой высоты плюхнуться в грязь — я того лодыря и болвана со свету сживу! — громко погрозила Лиза, выразительно посматривая на соседний участок, где работала бригада Виталия Банникова.

— Ух… эта Лизавета! — опасливо бормотал великовозрастный Павша, боясь встретиться глазами с пронзительным взглядом Тюменевой. — Как она в новую квартиру переехала, так еще злее в работе стала!

— Как назло, она наша соседка, дверь против двери живем, — усмехнулся Виталий. — Мне от нее и дома не спрятаться в случае чего.

— Слава богу, я совсем на другом конце города живу! — шепотком, говорил Павша. — И откуда у нее раж такой… просто даже удивительно!

— От убеждения, — серьезно ответил Виталий. — Болтай поменьше, Павел, следи за рукой. Мама, а ты зачем так сильно локтем двигаешь? Энергию нельзя так нерасчетливо растрачивать.

— Верно, Виталик, верно… — покорно соглашалась Банникова.

За последние недели она заметно успокоилась, чуть пополнела и даже посвежела. Виталий понимал, что не только благодаря новой квартире улучшилось настроение матери. Сначала она, не желая «подводить» сына, старалась делать все так, как он показывал. Потом ей было приятно слышать, когда сменный мастер Чувилев на собраниях не раз добрым словом отмечал работу бригады Банникова. Ираида Матвеевна наконец должна была самой себе признаться, что, пожалуй, она впервые и так всерьез может гордиться сыном. А потом она стала замечать, что и ей самой очень приятно услышать о себе доброе слово, конечно прежде всего «от этого зеленого мастеришки», как она вначале прозвала Игоря Чувилева.

Прежде, когда Чувилев приходил в их землянку на Садовой улице, колол дрова и вообще помогал по хозяйству, Банникова всегда искренне благодарила этого широкоплечего, немного неловкого юношу. Но чтобы он стал руководить ею, матерью семейства, — «такая зелень, подумайте!» — с этим Ираида Матвеевна никак не могла примириться. Сменный мастер, словно угадывая настроения Ираиды Матвеевны, не подходил к ней, а разговаривал всегда с Виталием. Скоро поняв, что сменный мастер по мелочам не вмешивается в работу бригады, предоставляя эту заботу бригадиру, Ираида Матвеевна немного успокоилась: значит, ближайшим ее руководителем остается ее сын. Когда бригада Виталия Банникова впервые перевыполнила план, Чувилев подошел к Виталию, крепко пожал ему руку, потом поздравил и всех остальных. Ираиде Матвеевне он сказал отдельно, ласково улыбаясь темносерыми глазами:

— А за вас, Ираида Матвеевна, я вдвойне рад! Как мать, вы отлично понимаете, о чем я говорю!..

«А ведь умен, чертенок!» — подумала Банникова.

Конечно, она понимала, к чему он клонит: она уже могла гордиться своим сыном, да и Виталию за мать свою уже не стыдно было перед людьми. Этот зеленый сменный мастер своим поздравлением напоминал ей и о том, что она уже не та одичавшая от тоски Банникова, которая жила в землянке. Летом сорок четвертого года Ираида Матвеевна, торопливо шагая к заводу, с волнением думала, как-то сегодня пойдет работа, «не сдрейфит ли» кто-нибудь, о чем иногда беспокоился вслух Виталий. Ей нравилось также, что Виталий, заботливый и серьезный, выглядит совсем взрослым. Она привыкла ревниво следить за работой «великовозрастного» Павши и другого члена бригады, тоже школьного приятеля Виталия, бледного юноши Ванечки Рыбасова. Павша был добродушен и леноват, а у Ванечки быстро менялись настроения, и каждого из них по-своему Ираиде Матвеевне приходилось иногда подтягивать. Слова «честь бригады» Банникова уже научилась подкреплять находчивыми замечаниями и насмешками, которые и Павшу и Ванечку очень задевали, и оба в таких случаях торопились наверстать потерянное.

Теперь Банникова понимала характер Лизы Тюменевой и даже подружилась с ней. А однажды Лиза ее растрогала до слез, сказав как бы мимоходом:

— Зайдите, Ираида Матвеевна, в завком: там для вашего Виталия ордер на костюм приготовлен.

В начале августа Чувилев вызвал к себе Виталия и, хитро прищуривая глаз, спросил:

— Желаешь жить в сорок пятом году?

Год назад Виталий не понял бы этого вопроса, а сейчас навострил уши.

— А что? Разве уже недалеко осталось?

— Все зависит только от тебя. Вот у меня здесь подсчитано: если ты за август — сентябрь — октябрь еще усилишь работу, продукция твоей бригады в ноябре шагнет к первому января сорок пятого года.

— Я попробую… Постараемся, — ответил Виталий.

На десятый день после этого разговора имя Виталия Банникова и всех членов его бригады стояло на красной доске скоростников. О бригаде написали в многотиражке, номер которой Ираида Матвеевна у себя в квартире повесила на стену.

В дверь постучали.

— Войдите! — приветливо откликнулась Банникова, довольная тем, что любому из соседей она может показать этот номер заводской газеты.

Вошел Игорь Чувилев.

— Виталий, ты дома? Прекрасно. Ты нам очень нужен для одного важного дела.

Чувилев рассказал, что рабочие железнодорожных мастерских, где тоже, наряду с восстановительными работами, развивается движение скоростников, просят послать им докладчика, который мог бы поделиться своим опытом. Бюро комсомола решило послать к железнодорожникам Банникова.

— Ты недавно вступил в комсомол, покажи свои силы.

— Какой же я докладчик? — смутился Виталий. — Да и о чем я буду рассказывать?

— А вот о том, как тебе вначале было трудно, как ты стал выправляться…. и как ты в ноябре надеешься въехать в сорок пятый год!.. Что, разве скучно об этом рассказывать? — и Чувилев выжидающе посмотрел на мать и сына.

Довольная улыбка расползлась по лицу Виталия.

— Но знаешь, что трудно мне, Игорь!

— Что трудно?

— Да, понимаешь, трудно мне вспоминать, какой я был… — Виталий разводил руками и стесненно пожимал плечами: — Слушай! А если я не буду рассказывать, как я дурнем был? Может быть, мне сразу начать с того, как я за ум взялся… Одобряешь?