Родина

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

КОНЦЫ И НАЧАЛА

Милица объявила всему полотняному городку в Кленовом доле, что после первой удачной посадки около тысячи деревьев она твердо решила провести лесонасаждение и в июне.

— Синоптики обещают, что в нашей местности в июне будет много осадков, и, значит, деревца мы посадим в мягкую, влажную землю.

В ближайшее же воскресенье в Кленовом доле опять закипела работа. Всюду, куда хватал глаз, двигались люди, всюду мелькали загорелые лица и руки; в утреннем воздухе голоса звучали чисто и певуче, а в разных местах уже и напевали, — так легко и хорошо дышалось всем в это солнечное утро, влажноватое после ночного дождя. Мягкий ветерок раскачивал недавно посаженные деревца. Звездно-лопастные листья молодых кленов, сердцевидные листочки липок, белые глянцевитые стволы березок с нежнозелеными, яйцевидно-ромбическими листочками и пушистыми сережками, молодые дубки с их темноватой округло-лопастной листвой, ильмы, покрытые пучками зеленых овалов, пепельно-серые стволы осинок с их бледноватой листвой — все эти деревца-переселенцы, словно в игре отбежавшие друг от дружки на равное расстояние, виделись Соне с пронзительной ясностью, каждое на отличку, неповторимое, любопытное и как бы безмолвно обещающее всем многие радости.

— Чему ты так загадочно усмехаешься, Сонечка? — пошутил Пластунов, вонзая лопату в рыхлую после тракторного плуга лесную землю. Ему с Соней задано было Милицей выкопать в шахматном порядке несколько ям для сегодняшней посадки.

Соня пригладила распустившиеся по ветру волосы и окинула взглядом прозрачно-зеленые, сквозистые стены молодого Кленового дола.

— Знаешь, Дмитрий, как удивительно думать, что мы своими руками создаем наш Кленовый дол… Все теперь в его жизни нами будет определено и назначено…

— Да, это правда. Я не видел прежнего Кленового дола, но этот, новый, будет представлять собой не только иную картину, но и новое отношение к нему.

— Ты тоже думал об этом? — живо вскинулась Соня. — Вот, например, мы говорили: «Кленовый дол, Кленовый дол», — а сейчас, создавая его собственными руками, мы уже видим его шире и ярче. Самое главное, что наш милый дол не только кленовый! Милица мне разъяснила, что наш остролистный клен — очень ценная порода, но расти и развиваться он может только в качестве спутника дуба и ясеня. Клен наряднее многих деревьев, особенно осенью, — может быть, потому мы, видя его таким нарядным, и считали, что наш зеленый пояс идет только от клена.

— Это тебя все Милица просвещает, Сонечка?

— Да! Она удивительно интересно и живо рассказывает о лесах, о деревьях и каждое любит не только на цвет и взгляд, а за его пользу и ценность для человека. Взять, например, клен. Знаешь ты, что клен — поющее дерево?

— Каким же образом?

— Очень ясно: древесина клена идет на изготовление духовых инструментов! Но, впрочем, она идет также и на мебель, на изготовление деревянных частей машин и… орудий! Правда, интересно?

— Да, очень, — подтвердил Пластунов, любуясь ее оживленным лицом.

— А знаешь, почему Милица запретила трогать многие кленовые пни? Потому что клен обладает прекрасной способностью возобновляться порослью от пней… В новом Кленовом доле мы посадим много берез, осин, — почему?

Соня с силой выбросила несколько лопат влажноватой земли и продолжала все с тем же увлечением:

— На пожарищах береза и осина являются первыми жителями, быстро принимаются, очень устойчивы, обильно цветут весной. Знаешь, сколько семян дает береза? До девяноста миллионов штук с одного гектара!

— Здорово! Сколько же березовых семян рассеет потом ветер… А ты, я вижу, всерьез увлеклась лесом, моя Сонечка!

— Знаешь, Милица всегда носит с собой книжечку, где у нее записаны многие высказывания Мичурина. Вчера она мне показала такую запись: «Человек может и должен создавать новые формы растений лучше природы».

— Да, простые и гениально-дерзновенные слова.

— «Лучше природы»! — повторила Соня и указала на молодые деревца, ярко освещенные солнцем и трепещущие легкими, изумрудно сверкающими листьями: — Ну разве может природа рассадить деревья вот такой семьей, как эта? Ах, Митя, если бы не война, я поступила бы в лесной институт!

— А твоя музыка? А консерватория?

— Музыка и здесь, вот в этой листве, правда? Да, впрочем, — Соня задорно подняла голову, — я могла бы одновременно учиться и в консерватории и в лесном институте!

— Горячая ты моя головушка!

Пластунов воровато оглянулся, быстро обнял Соню и крепко поцеловал в губы.

Как ни в чем не бывало, Соня отошла в сторонку и, охватив пальцами тонкий ствол клена, осторожно подергала деревце.

— Пробую, плотно ли посадила… Хорошо! — деловито крикнула, увидя проходящих мимо людей.

Дмитрию Никитичу захотелось опять схватить ее в объятия, — столько в ней было бесконечно милого лукавства, ума и нежности. Счастье было не только в том, что Соня любила его, а и в том, что он все ближе узнавал ее духовный мир и радостно отдавался его чистому и глубокому очарованию. Теперь ему совсем не казалось, что Соня похожа на покойную Елену Борисовну, — Соня и не могла ни на кого походить: она была сама по себе, и все в ней было особенное, неповторимое. Ей были близки и дороги все дела его и заботы. С безграничной щедростью, сама того не замечая, Соня дарила ему счастье, и все, что день за днем открывалось ему в ней, предсказывало, какое счастье ожидает его, когда Соня войдет в его дом. Она значила для него так неизмеримо много, что у него не хватило бы слов, чтобы все это выразить.

— Митя! — шепотом позвала Соня. — Посмотри-ка на эту пару!

— А! Конь и трепетная лань! — засмеялся Пластунов, весело кивая навстречу Соколову и Назарьеву, которые направлялись в их сторону.

— Видали энтузиаста? — указывая на Николая Петровича, крикнул Соколов. — Уже выполнил свое задание и вот идет в штаб, желает получить новое!

— Действительно, очень приятная работа… Свежий воздух и этот зеленый мир… — и Николай Петрович с мягкой улыбкой обвел рукой вокруг.

— Зеленый мир… — повторил Пластунов. — Это вы правильно сказали, дорогой директор. Но… ведь это «отвлечение сил», а?

Глаза Пластунова смеялись.

Николай Петрович только смущенно отвернулся в сторону и, не без лихости вскинув лопату на плечо, быстро зашагал через вспаханную вырубку к лесному штабу.

Соколов, провожая Назарьева довольным взглядом, восторженно и громко расхохотался:

— Дела-то какие, товарищи, а?

— Эта картина — уже сверхисполнение вашей мечты, Владимир Николаич, — сказал Пластунов. — Вы планировали посадки в Кленовом доле на послевоенную пятилетку, а посадки — уже тут как тут!

— Чудесные ребята! — с сияющим лицом отозвался Соколов и начал оживленно рассказывать о ближайших планах «московских лесников»: — «Мало, — говорят они, — посадить, надо еще сохранить!» — так любят они повторять, а «предводительница» очень строго сказала, что, пока они все здесь, ни одному деревцу не дадут пропасть.

Ольга Петровна взяла новое деревце, опустила его в гнездо, стала забрасывать корни мягкой землей и с задумчивой улыбкой засмотрелась вверх.

— Что вы нашли там, Ольга Петровна? — заинтересовалась Маня.

— Погляди, Манечка, на самую верхушку этой липки: видишь, там один листочек… смотри, как крепко он стоит вверху, как крошечное сердце.

— Да, очень похоже, — согласилась Маня, глядя вверх и щурясь от солнца.

Некоторое время Ольга Петровна еще смотрела на верхушку деревца, на сердцевидный листочек, который, как литой, острием своим, казалось, вонзился в июньское, золотисто-голубое небо. Белое облачко летело куда-то в бескрайную даль, а над головой, звонко чирикая, летала какая-то любопытная птица, словно проверяя, насколько благоприятно для нее все происходящее здесь.

— Вот уже одна есть! — сказала подошедшая Ксения Саввишна, следя взглядом за воздушной гостьей. — Ишь, как кружит, может быть уже гнездо себе присматривает… Как же лесу быть без птиц? Оленька, ты что-то потемнела, что с тобой?