Страница 5 из 47
Нам остается только сожалеть, что нотная запись «Акафиста» не сохранилась.
В 1649 году, когда обучение в Киево-Могилянской коллегии уже подходило к завершению, Самуил Ситнянович стал свидетелем посещения ее иерусалимским патриархом Паисием. В честь его святейшества звучали здравицы и декламации, студенты высших классов блистали познаниями в премудрости православной. Услышать из уст патриарха похвалу и получить благословение на путь истинный — это ли не высшая награда?
Завершая повествование о годах учебы Самуила Ситняновича в Киево-Могилянской коллегии, мы поведаем о его безграничной увлеченности театром. Студенты-могилянцы вдохновенно лицедействовали в интермедиях, театральных декламациях, соперничали в сочинении виршей, но все это меркло перед таинством подготовки к спектаклю. Поражает изобретательность доморощенных актеров в изготовлении костюмов и декораций, находчивость в поиске сценического решения драмы или комедии, в музыкальном сопровождении спектаклей. Вот где был простор для фантазии!
На сцене чудодействовала великая сила искусства, на ней происходило подлинное творческое преображение и раскрепощение отроков, для многих из которых театр на всю жизнь остался насущным духовным хлебом.
В 1650 году Самуил Ситнянович в звании дидаскала окончил курс обучения в Киево-Могилянских Афинах, не получив ни диплома, ни официального свидетельства. В то время такие документы в коллегии не выдавались никому.
ГЛАВА III.
В ЛОГОВЕ ИЕЗУИТОВ
Правда так сильна, что даже если небо поменяется местами с землею, а она вовеки не исчезнет.
Просуществовав без малого два века, Великое княжество Литовское рухнуло под натиском военной мощи Речи Посполитой, а его духовный разгром довершил польский король Стефан Баторий, который к известному выражению шляхты «Огнем и мечом» присовокупил и проповедь истинной веры. Надо отдать должное энергии последователей Игнатия Лойолы. Шли они в гущу православных не с пустыми руками, а имея в своем арсенале более сотни популярных печатных изданий, в которых красочно расписывались блага греко-католической веры.
Так, например, известный польский иезуит Петр Скарга[25] в своей книге «Об единстве церкви Божией» (1577) утверждал, что «Великий князь киевский Владимир принял христианство, когда патриарх Константинопольский Игнатий[26] был в содружестве с Римом, и, следовательно, все последующие православные иерархи не иначе как отступники и достойны преданию анафеме».
Иезуиты деятельно принялись засевать православное христианское поле чертополохами схоластики, вселяя в души нестойких сомнения и постепенно прибирая к рукам образование в Белой Руси и Литве.
В 1569 году в бывшем стольном граде Великого княжества Литовского высадился первый «десант» иезуитов, который, по благословению Стефана Батория, возглавил уже упоминавшийся Петр Скарга. Его титаническими усилиями атмосфера веротерпимости, существовавшая в Литве и Белой Руси, была окончательно разрушена. Действуя где подкупом, а где и шантажом, Скарга стал переманивать на свою сторону православное духовенство, а затем основал коллегию, где намеревался внедрить в сознание отпрысков схизматиков презрение к отчей вере.
Ровно через десять лет иезуитская коллегия была преобразована в академию. Папа Григорий XIII внял просьбам польского короля Стефана Батория, утвердил ее устав и уравнял в правах с Краковской. Петр Скарга стал первым ректором и без обиняков заявил во всеуслышание: «В русской церкви порядка отродясь не было, и быть не может. Язык славянский — неблагозвучен, и только при знании латинского и греческого языков можно обрести крепость истинной веры и обширные научные знания».
И если в принципах утверждения единоверия на огромном и разноязыком пространстве Речи Посполитой Стефан Баторий и Петр Скарга являлись единомышленниками, то подходы их к вопросу первостепенства Церкви были различны. Король и ректор Виленской академии лелеяли мечту о полном подчинении Православной церкви папе римскому, с тем, чтобы митрополиты Киевский и Московский получали благословение в Вечном городе.
…Рисковым человеком был Самуил Ситнянович, и вот почему. Ему бы, по-хорошему, как это делали многие, остановиться, ведь почетное звание дидаскала сулило безбедную жизнь, а продолжение учебы — вовсе не пироги и пышки. Мы можем лишь догадываться о тех тревожных думах, которые одолевали выпускника Киево-Могилянской коллегии. Продолжить образование он мог либо в Кракове, либо в Вильно. «Больше разумом, чем силой» — красовалась надпись на латыни над дверью, которая вела в академические библиотеки Кракова и Вильно.
Человеческий разум и сердце всегда пребывают в противоречии между собой. Душой и сердцем Самуил Ситнянович сознавал, что переходом в униатство он, возможно, навлекает на себя кары земные и небесные, презрение тех, с кем шел от ступени к ступени к познанию истины. Но разум подсказывал: отступничество от православной веры временное, вынужденное, и продиктовано оно, прежде всего, желанием совершенства — и ничем иным. Однако от прижизненного ярлыка «униата суща римского костела», навешенного ему Евфимием, иеромонахом Чудова монастыря, и отзыва заезжего иностранца Рейтенфельса, как о человеке, «пропитанном латинской ученостью», Симеон Полоцкий не мог откреститься до конца своих земных дней.
Мы обращаемся к одной важной детали жития Симеона Полоцкого, которая, возможно, сказалась на его выборе. Трудно, да и невозможно судить, каким образом оказался его родной брат Иоанн в стольном граде Великого княжества Литовского, но существует подлинное свидетельство самого Симеона о том, что его родственник поступил на службу к царю Алексею Михайловичу «из города Вильно». Родная душа в незнакомом городе с чуждой атмосферой — разве это не подарок судьбы?
Примеров перехода в униатство известных политических и культурных деятелей Малой и Белой Руси множество. Кому-то из них, как, например, Мелетию Смотрицкому, получившему благословение от самого папы, казалось, что экуменизм — действенное средство к поиску богословского примирения и, более того, верный путь к прекращению гонения на православных.
Притчей во языцех стали экслибрисы Симеона Полоцкого на некоторых книгах, хранившихся в его библиотеке. Прочтем одну из надписей, сделанную рукой православного монаха Симеона. «Сочинение Иеронима Стридонского»[27], том 5 (1553). Надпись гласит: «Из книг Симеона Петровского-Ситняновича, полоцкого иеромонаха ордена святого Василия Великого. Лета Господня 1670, 26 августа в Москве»[28].
Чем она ценна для нас? Прежде всего тем, что достаточно точно определяет место вступления Самуила Ситняновича в униатский орден базилиан — Полоцк. Немаловажно в экслибрисе упоминание сана — иеромонах, то есть монах-священник. Сразу же возникает сомнение: да появись Самуил хотя бы однажды на людях в монашеской рясе, прислуживая на богослужениях униатов, — ему бы в родном городе несдобровать. Например, витебчане в 1623 году скинули в Двину епископа Полоцкого И. Кунцевича[29]. Ясно как божий день, что посвящение Самуила Ситняновича в монахи ордена Василия Великого свершилось в глубокой тайне, которой суждено было открыться через многие лета, уже после кончины Симеона Полоцкого.
Если внимательно присмотреться, то выяснится: в самом названии монашеского ордена базилиан сокрыто двойное дно. Святитель Василий Великий, чье житие проходило между 329 и 379 годами, естественно, ни к католикам, ни к униатам не мог принадлежать. Архиепископ Каппадокийский, один из отцов христианства, плодовитый богослов и подлинный подвижник в обустройстве церкви и ее обрядов «по византийскому (!) образцу», вложил в свое учение всю душу и разум.
25
Светское имя Петр Повенский. — Примеч. авт.
26
Явная ошибка. В годы Крещения Руси патриархом Константинопольским являлся Николай II Хрисоверг (984—995).
27
Полное имя — Евсевий Софроний Иероним (342—419) — церковный писатель, аскет, создатель канонического латинского текста Библии.
28
Надпись сделана на латыни. — Примеч. авт.
29
Причислен Католической церковью к лику святых. — Примеч. авт.