Страница 19 из 47
В Заиконоспасскую школу стали подбирать людей взрослых, имевших определенные знания и опыт работы с деловыми бумагами в Тайном приказе, то есть в собственной канцелярии его царского величества. Об этом государственном учреждении стоит сказать особо. «Приказ его великого Государя тайных дел» был создан в 1654 году и в действительности хранил за семью печатями тайны, о которых не дано было знать ни самим доверенным боярам, ни многим приближенным к царю людям.
«Государевым именем» имели право действовать только дьяки приказа Тайных дел, число которых было невелико. Однако в их руках, кроме деловой переписки, были сосредоточены: надзор за всеми гражданскими и военными делами в России, сбор сведений, сопровождение многочисленных дипломатических миссий. О том, что приказ являлся, ко всему, тайной полицией и ведал делами старообрядцев-раскольников и их сыском, а также зорко следил за состоянием умов, знали немногие. Симеон Полоцкий и его брат Иоанн входили в их число, что позволило одному из биографов Симеона Полоцкого утверждать: «Его положение могло внушать страх окружающим». Так это или нет, оставим на совести того, кто пришел к такому заключению.
Своим великовозрастным ученикам Симеон По-лоцкий доходчиво объяснил, что отступать от своего жизненного и педагогического правила — от простого к сложному — он не намерен.
В самом начале своего существования Заиконоспасская школа, которая была учреждена для «обучения по латинян» и «грамматического ученья», находилась в ведении приказа Тайных дел и получала из казны деньги на свое обустройство. Для Симеона Полоцкого открылось необычайно широкое поле деятельности, где он мог самостоятельно, без помех воплощать в жизнь знания и опыт, которые приобрел в Киево-Могилянском училище и Полоцкой братской школе.
Алексей Михайлович уступил инициативе Симеона Полоцкого и в процесс обучения не вмешивался, рассудив так: «Лишь бы дело шло».
Царя не смущало и то обстоятельство, что, в отличие от Чудовской и Андреевской школ, где преобладало изучение греческого языка и преподавались азы знаний, светская направленность обучения Заиконоспасской школы не оставляла сомнений. Симеон Полоцкий, как говорится, был и сеятель, и жнец, то есть служил в церкви, учительствовал, заведовал хлопотным хозяйством, пока не передал свои полномочия старосте, который назначался из школьников. Три года эти обязанности исполнял молодой подьячий Тайного приказа Симеон Медведев. Учитель и ученик жили в одной келье и мечтали, чтобы школа, ютившаяся в тесных монастырских помещениях, имела собственное здание.
15 июля 1665 года по указу царя Заиконоспасская школа получила 100 рублей «на хоромное строение», затем еще 70 рублей. Высочайшее покровительство обеспечивало школе достойное существование. Недостатка в деньгах, отпускаемых на свечи, бумагу, дрова, помощник Симеона Полоцкого по экономической части Симеон Медведев не испытывал.
25 декабря 1667 года, в Рождество Христово, Симеон Полоцкий с церковной кафедры произнес речь, в которой, обращаясь к царю Алексею Михайловичу, сказал: «Положи отныне в сердце твоем, еже училищя, тако греческая, яко славенская и иная назидати, спудеов милостию си и благостью умножати, учиняли благо искусныя изыскати, всех же честьми на трудолюбие поощряти… даст Бог плод стократный и полныя рукояти от сих семен».
С основания Заиконоспасской школы прошло два года, и Симеон Полоцкий мог смело заявить во всеуслышание, что груды его давали превосходные результаты. Ученики старались во многом подражать своему наставнику, в диспутах гневно обрушивались на «неуча и извращенца» христианского учения, в качестве которого выступал игумен Симеон, соперничали в изящной словесности, сочиняя вирши и орации, которые опробовали на публике.
Может показаться, что Симеон упирал на механическую работу в стихосложении. Однако это не совсем верно. Такой подход позволял ученикам ориентироваться в море слов и понятий, находить нужные сочетания, а иногда и скрывать главное за словесной завесой. Мыслить свободно — вот чего добивался Симеон Полоцкий от своих учеников и с надеждой заглядывал в будущее.
Его речь перед российским монархом и вселенскими патриархами — образец дипломатии, свидетельство прозорливости и отчетливо выраженного желания иметь в Москве учебное заведение со статутом академии, которого так и не смог добиться его незабвенный учитель Петр Могила для Киево-Могилянских Афин.
«Святейший патриарх Антиохийский Макарий — родитель мой прелюбимый любезно… благодать во благодать творити обещается», — сообщает Симеон Полоцкий архиепископу Черниговскому Лазарю (Барановичу).
В чем же обещал помочь Симеону Полоцкому его святейшество? В самом начале 1665 года неподалеку от Московского Кремля была сооружена «Божию человеку Иоанну Богослову новая палата, или паче храм каменный во имя его». Прихожане пожертвовали на приобретение церковной утвари немалые деньги, а когда внутреннее убранство храма было завершено, то пригласили на литургию царя. Каково же было удивление Алексея Михайловича, когда после службы «благочестивые ктиторове» подали челобитную, в которой просили об устройстве высшего училища при храме! Но одной только челобитной на имя государя они не ограничились и просили царского духовника Андрея Савинова принять храм под свое покровительство, а также «словенские грамматики училище состроить», собрать учеников и пригласить учителей. И в прошении, и в челобитной чувствуется направляющая рука и помыслы Симеона Полоцкого.
Но Большой Московский собор отодвинул решение вопроса на целый год. Когда он завершился, прихожане церкви Св. Иоанна Богослова вновь напомнили о себе, написав челобитную ко всем трем патриархам, чтобы «при том святом храме греческого и славенского языка по грамматичей хитрости учению, и на се благоугодное дело училище создати и учителя искусныя и богобояз-ливые… держати».
Просьбу богомольцев поддержал «благоговейный муж» Симеон Полоцкий, на имя которого патриархи Антиохийский и Александрийский, Макарий и Паисий, направили грамоты. Не отказал в прошении и патриарх Московский Иоасаф. Это была подлинная победа разума. Было не только получено драгоценное благословение, но и высказано проклятие всем возможным противникам проекта. Важнейшее историческое значение этих документов подтверждает следующий факт: впоследствии грамота послужит основой для учреждения в Москве Славяно-греко-латинской академии.
ГЛАВА X.
РУССКАЯ ПАСТОРАЛЬ
Не шелком и златом каждый красен буди, но добродетелями: ублажат тя люди.
Человек праздный непременно придет в растерянность при первом намеке на душеполезное занятие, порой требующее насилия над собственной персоной, с далеко не ясными видами на будущее. Человек, осененный небесным даром творца, строит свою философию исходя из Божественного происхождения прекрасного, отменно сознавая, что в вечной жизни сей труд зачтется ему как нравственный подвиг. Приготовление к нему непросто и преисполнено отрешения от мирской суеты.
В 20-х годах XVII века в Полоцкой коллегии и Виленской иезуитской академии читал курс поэтики Матвей Казимир Сарбевский, которого современники величали «сарматским Горацием» — по происхождению и значимости поэтического дара. К великой беде Сарбевского, при жизни ему было не суждено увидеть издание своего трактата «О совершенной поэзии».
Однако это не означало, что рукопись была не востребована и покрылась слоем библиотечной пыли. Напротив, сочинение Сарбевского было широко известно в студенческой среде в виде «скриптов», т.е. списков, а самого последователя идей Платона и Аристотеля превозносили едва ли не до небес. Вот что писал автор трактата «О совершенной поэзии»: «Только поэт, подобно Богу, своим словом или повествованием о чем-то как существующем делает так… что это нечто как бы возникает заново… Это нечто он извлекает из состояния потенции и переводит в актуальное состояние». Смысл высказывания более чем ясен — ни писатели, ни ораторы, ни историки в один ряд с поэтами поставлены быть не могут по одной простой причине — приземленности мышления.