Страница 10 из 47
Торжества прошли, рассеялся аромат ладана, которым, казалось, был окутан весь Полоцк, и жизнь братчиков возвратилась в свое прежнее русло. Нежданно-негаданно после Рождества Христова 1660 года в Богоявленский монастырь нагрянул посланец из Москвы с царским указом, смысл которого был краток: «Не мешкая, архимандриту с братией отправиться в дорогу». Царская воля ни в кои веки обжалованию не подлежала.
Мы, однако, не обнаружим в повелении российского самодержца имени монаха Симеона. Скорее всего, гонец, пожаловавший из Москвы, передал на словах личную просьбу Алексея Михайловича, памятливого на людей неординарных.
В своих записках Игнатий Иевлиевич вспоминал об отъезде из Полоцка: «Выехал… с братией и сослужебниками на девяти подводах». Дидаскал Симеон вез с собой двенадцать отроков, которым предстояло выступить с декламациями перед царем и московской знатью.
ГЛАВА VI.
СТОЛИЧНЫЕ СМОТРИНЫ
Оставив аз отечество, сродных удалихся,
Вашей царской милости волею вручися.
Как водится на Руси, полочане, помолясь, тронулись в путь. От Полоцка до Москвы верст шестьсот с гаком. Да еще и в январский мороз, а порой и в слякоть. Только вот на непогоду и холода братчики внимания не обращали. С первыми звуками наддужных колокольчиков каждый из них оказался в небывалом водовороте чувств. Ведь ехали не на Масленую неделю в Витебск или Лепель, отстоявших в нескольких часах езды от Полоцка, а надолго в Москву, где, сказывали, сорок сороков церквей и где на троне восседает самодержец российский, сердечной доброте которого монастырь был несказанно обязан.
Дорога на Москву была далеко не безопасной. На ней попеременке хозяйничали волки, чье завывание вводило в страх отроков, и разбойники, которых не смущали ни боярские шапки, ни монашеские рясы.
С молитвою «Боже, сохрани и обереги!» Игнатий Иевлиевич, монах Симеон с братчиками благополучно добрались до Первопрестольной.
Какой же Москва предстала перед их взорами?
Государев город, или Город-государь земли Русской, величали Москву в описываемое время. Изрядно настрадавшаяся от вражеских набегов, которые не оставляли порой камня на камне, испепеленная огненными стихиями, которые со зловредным постоянством бушевали на улицах и площадях, вдосталь испившая горечь потерь от моровых поветрий, Москва, словно легендарная птица феникс, восставала из руин и открещивалась от напастей.
Вот они, знаменитые семь холмов, на которых раскинулся столичный град. Им Москва была обязана образным сравнением с Римом. Вот Иван Великий, величественная колокольня и одновременно наблюдательная вышка, вот маковки восьмого чуда света — собора Василия Блаженного. Взгляд скользит по мощным крепостным стенам Кремля. В них бойницы с торчащими жерлами пушек, укрытия — деревянный навес.
Сам Кремль подобен острову. Он — город в городе, в который вели пять ворот. За ними смешение архитектурных стилей, а попросту — исконно русский самострой. Рядом с великолепным царским дворцом, Грановитой палатой, патриаршей резиденцией, соборами, приказами — деревянные боярские дворы с живностью и непролазной грязью, приходские и домовые церкви, монастыри.
Даже по прошествии многих лет Симеон Полоцкий, уже прочно обосновавшийся в Москве, с трудом ориентировался в этом хитросплетении улиц и переулков.
Москва — это огромный людской муравейник. Ударили звучным боем часы на Спасской башне — и город ожил, пришел в движение с неимоверным ритмом очередного дня. Вот гулко прошествовал по бревенчатым мостовым отряд дворцовой стражи. Захлопали ставни в Гостином дворе, где иноземцы-купцы наперебой предлагали товары со всего света. Китай-город — московский торговый и богомольный центр. Двадцать церквей мирно соседствовали друг с другом, а на улицах и площадях шел бойкий торг.
Москву в те времена называли средоточием народной жизни. К этому следует прибавить — и интеллектуальной. Но об этом еще предстоит сказать.
…В феврале 1660 года царь Алексей Михайлович, изрядно утомленный нескончаемой распрей с патриархом Никоном, решился расставить все точки над «i». Собор, созванный по инициативе государя[44], должен был избрать нового патриарха Московского и всея Руси, а самого Никона признать порушителем чести, лишить не только патриаршего сана, но и возможности священнослужения, поскольку Никон оставил патриарший престол «своею волею».
На тот знаменитый собор, который положил начало низложению всесильного пастыря, царь пригласил и многих настоятелей монастырей, близких и дальних. Царскую цидулу и подорожные деньги получил и архимандрит Полоцкого Богоявленского монастыря Игнатий (Иевлиевич), в острой проницательности ума и широких познаниях которого Алексей Михайлович убедился лично.
О взаимоотношениях российского монарха и патриарха Никона исписаны тысячи страниц, изломано немало перьев. Отгремело эхо жарких споров, в которых пришлось принимать участие и Симеону Полоцкому. И потому поведаем вкратце предысторию разлада между людьми, близкими по духу, по многим мыслям, но не схожими ни в темпераменте, ни в выборе конечной цели.
Когда в Москве восторжествовало самодержавие и укрепилась великокняжеская власть, кафедра русского митрополита, назначаемого Константинопольским патриархом, была перенесена в Москву и русского митрополита стали величать Московским. Избирался верховный пастырь на соборе иерархов Православной церкви, независимо от патриарха Константинопольского. К сожалению, за многими владыками закрепилось нелестное прозвище «потаковники», то есть раболепные слуги правителя Руси.
Духовная и светская власть с учреждением патриаршества[45], как показали печальные события Смутного времени, в обоюдное согласие о первостепенстве так и не могли прийти. Один из проклятых русских вопросов об отношении церкви и государства патриархом Никоном был решен однозначно. «Великим государем» величал себя на письме патриарх Московский и всея Руси Никон. Но Великим государем с перечислением всех титулов назывался и царь Алексей Михайлович, твердо убежденный, что не царь — для патриарха, а патриарх — для царя и Отечества. Инициатива созыва собора исходила, как правило, от царя, который избирал по собственному хотению и церковнослужителей. Случаев, когда на соборе кто-либо присутствовал без особого приглашения, попросту не могло быть. Вот почему монах Симеон на диспуте и процедуре отрешения Никона от патриаршества отсутствовал и обо всем, что происходило в патриарших палатах, узнавал от архимандрита Богоявленского монастыря Игнатия (Иевлиевича). Однако мы не обнаружим ни в творениях Симеона Полоцкого, ни в его заметках сожаления по сему. В хоромах Алексея Михайловича в Кремле и дворцах столичной знати он и его воспитанники являлись главными действующими лицами. 19 января 1660 года полоцкая братия была представлена Алексею Михайловичу. Вновь, как и в Полоцке, звучали приветствия, глаголил которые Симеон, а затем отроки стали декламировать его вирши.
44
Собор открылся 17 февраля 1660 года. — Примеч. авт.
45
В 1589 году.