Аромагия

Ходили слухи, что на «Бруни» (что дословно значит «Крепкий») приедут новые поселенцы. Ожидали нового доктора и некую таинственную особу, при упоминании которой Ингольва явственно передергивало.

Брр, как зябко! Ледяной ветер развевал юбку, словно парус, зло кусал щеки, вздыбливал поверхность воды… Отчаянно хотелось, чтобы Ингольв, как в былые времена, заботливо набросил мне на плечи свою шинель, но он не обращал на меня ни малейшего внимания.

— Госпожа, — вдруг тихо окликнул меня Петтер, стоящий по правую руку от Ингольва, отвлекая от созерцания взволнованной толпы. Люди мелькали, как в калейдоскопе — возбуждённые, радостные, полные воодушевления. Поодаль готовился оркестр, и дирижер что-то яростно втолковывал музыкантам, тыча в них своей палочкой.

— Что? — откликнулась я непослушными от холода губами.

— Возьмите! — за спиной Ингольва мальчишка протянул мне флягу и серебряный стаканчик. — Горячий чай. Господин полковник велел взять.

Я поколебалась, но приняла восхитительно теплую баклажку. Согрела замерзшие пальцы о теплый бочок, хлебнула ароматного и крепкого напитка, сдобренного медом и коньяком.

— Спасибо, Петтер! — от души поблагодарила я, возвращая ординарцу его имущество.

Он только кивнул. Из-под фуражки топорщился непокорный вихор… Отчего-то его вид вызывал улыбку — не насмешливую, а добрую.

Надо сказать, мальчишка за короткое время стал незаменимым. Он выполнял тысячу мелких поручений Ингольва, выказывая почти отеческую заботливость. Первое время меня это смешило: нескладный высокий юноша странно смотрелся в роли няньки при статном полковнике. Постепенно все привыкли к ординарцу, который без лишних слов делал все возможное и невозможное…

Корабль плавно подошел к причалу, дал предупредительный гудок, как будто празднуя победу над своевольным морем. Забавляясь, море плескало в ответ, перешептываясь тысячей голосов. В вышине насмешливо перекрикивались чайки, им вторили мальчишки, полные восторга и беззаботного задора.

Несколько минут, и на просоленные доски спрыгнул первый моряк.

Толпа заволновалась, вытягивая шеи и всматриваясь вперед. Насколько можно было разглядеть, возле капитана стояли трое. Хотя, строго говоря, скорее двое и один, поскольку последний явно держался поодаль. Одной из новоприбывших оказалась дама!

Они принялись спускаться вниз по сходням.

Ингольв с явным облегчением устремился навстречу капитану «Бруни», своему давнишнему другу. Сам господин Аудун («богатая волна», весьма подходящее имя), сияя улыбкой, раскрыл объятия Ингольву, одновременно улыбаясь мне. Опровергая обычные представления об опытных морских волках, он сиял свежевыбритыми щеками и благоухал дорогим одеколоном, да и в целом был истинным франтом — насколько это возможно в суровых условиях корабля.

Сгибаясь от тяжести подноса, дюжий солдат вынес вперед традиционное угощение. В толпе загомонили, сглатывая набежавшие слюнки, и даже мне захотелось попробовать кусочек.

По старинному обычаю моряков встречали не хлебом-солью, а румяным молочным кабанчиком. Ветер, забавляясь, будто плеснул аппетитным запахом, щедро даря всем желающим. Изголодавшиеся по свежему мясу моряки расцвели улыбками, на лицах их читалось такое предвкушение, словно им предлагали отпить мёда в компании Одина и валькирий. Приняв угощение с подобающим восторгом, капитан торжественно передал его первому помощнику, который нежно прижал блюдо с кабанчиком к груди, невзирая на опасность запачкаться. Казалось, он даже не замечал солидный вес своего груза, и с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться в него зубами, как оголодавший по зиме волк.

Когда закончились теплые приветствия, капитан поспешил отрекомендовать пассажиров.

— Госпожа Мирра, Ингольв, позвольте представить вам доктора Георгия Ильина и добрейшую районную сестру Ингрид, дочь Альва, — произнес он, изящным жестом указывая на стоящую рядом пару. И пояснил уже им: — Это мой хороший друг и командир гарнизона Ингойи, полковник Ингольв, сын Бранда. И его милая супруга, Мирра, дочь Ярослава, в некотором смысле ваша коллега.

— Аромаг, — пояснил он в ответ на вопрошающий взгляд доктора.

Доктор был эффектен: прилизанные волосы, покрытые помадой с душно-цветочным концентрированным ароматом иланг-иланга — по последней моде, несомненно! — и стойкий запах дезинфицирующего раствора, буквально пропитавший всю одежду.

— Вот как! — голос доктора Ильина звучал холодно и пренебрежительно. Он будто не заметил протянутую руку и поклонился мне весьма сдержанно. — Извините, но я не считаю… аромагов, — о, с каким отвращением он произнес последнее слово! — своими коллегами. Это вредное шарлатанство, и долг истинного врача его искоренять!

На мгновение я застыла от столь невежливого высказывания. Этот… апологет скальпеля и клизмы лучился самодовольством. Розовый, откормленный и вымытый до блеска, он напоминал кабанчика, которого только что преподнесли первому помощнику. Словом, доктор Ильин вызывал мгновенное неприятие.

— Ну-ну… — неодобрительно покачал головой капитан, но больше ничего не сказал.

Ингольв также смолчал, и его злорадство походило на свернувшееся в кастрюльке молоко. Несомненно, мнение моего благоверного об ароматерапии полностью совпадало с мнением доктора.

— Что ж, тогда вам будет неприятно бывать в нашем доме, — промолвила я ледяным тоном, отдергивая руку.

— Мирра! — неодобрительно произнес Ингольв, сжав мои пальцы.

Я бросила на него взгляд, и он счел за лучшее промолчать. В таком состоянии со мной связываться не стоило. Меня довольно трудно всерьез вывести из себя, но доброму доктору это удалось с блеском.

На самодовольной физиономии доктора не отразилось даже тени смущения. А вот его спутнице явно стало не по себе.

Моя улыбка — сияющая, теплая и сладкая, как майский мед — досталась капитану.

— Будьте добры, представьте нам вашего третьего пассажира, — обратилась я к нему, тем самым показывая, что считаю инцидент исчерпанным. Игнорируя доктора и медицинскую сестру, я повернулась к их спутнику.

И чуть не упала, встретив насмешливый взгляд серо-голубых глаз, в которых искрились льдинки. Аромат — головокружительный, мягкий, вкрадчивый сандал, едва уловимый, но властный. Безбрежное спокойствие — не маска, а истинная безмятежность. Ни единой фальшивой ноты, ни тени сомнения…

Капитан поспешил представить пассажира, невежливо повернувшись спиной к обескураженному доктору.

— Разрешите отрекомендовать вам господина Исмира, дракона Льда.

— Очень приятно, — улыбнулась я, протягивая руку. Мне вторил Ингольв, который прямо лучился притворным гостеприимством.

Драконы редко вмешивались в дела людей и хель, однако это не уменьшало их возможностей и влияния.

Представители трех рас Хельхейма жили по отдельности, довольно редко вообще пересекаясь. В повседневной жизни люди не сталкивались с ледяными — хель и драконами — и руководствовались собственными законами, имели отдельную армию, флот, органы управления и прочее.

Однако у хель оставалось немало рычагов управления, например, право назначать своих ставленников на некоторые ключевые посты, накладывать вето на отдельные законы и прочее. Все это было оговорено в договоре, заключенном между ними, драконами и людьми, когда последние только пришли в Хельхейм.

Ведь изначально эти холодные земли — вотчина хель. Во время Рагнарек ледяные великаны выступили против богов, за что и поплатились впоследствии. Впрочем, для потомков Хель, богини смерти, это не такое уж страшное наказание… Скорее изгнание.

А дети стихии, драконы, всегда занимали стороннюю позицию, имея своеобразную автономию.

Я впервые видела одного из них, и, откровенно говоря, он произвел на меня ошеломляющее впечатление. После тысяч людей, прячущих за благовониями запахи боли и страха, болезней и горя, этот безупречный самоцвет аромата, без единого скола или изъяна — душевных или физических болезней — завораживал. Благоухание сандала не бьет в нос, не перебивает другие ароматы. Лишь щекочет нос легким перышком, дразня и завораживая…