Аромагия

Тошнило Ингольва долго и мучительно. Пришлось поддерживать его за плечи и держать посудину. Масло мяты, обычно весьма эффективное в таких случаях, помогало мало.

Лицо мужа было мокрым и посеченным осколками стекла. Кажется, он упал прямиком в лужу пролитого масла. Хм, значит, к сотрясению мозга можно смело добавить отравление. В таких дозировках эфирные масла небезопасны.

Наконец спазмы перестали сотрясать Ингольва. Он откинулся назад, перевел дух и выругался — грубо и обреченно.

Потом открыл глаза и, увидев над собой мое лицо, покраснел еще сильнее.

— Любовника завела, с-с-сучка? — багровое лицо мужа искажала ненависть. — А ведь я почти поверил мальчишке, что ты с этой не людью не спала!

Я перевела взгляд на бледного, как смерть, Петтера, который старательно держался вне поля зрения командира (видимо, теперь уже бывшего — при иных обстоятельствах юношу ждал бы трибунал).

Хм, теперь понятно, почему Ингольв так охотно отпускал его со мной. У Петтера был приказ за мной следить.

М-да, пустили лису сторожем в курятник!

Наверняка за мной наблюдал кто-то еще, слишком своевременно Ингольв появился в «Уртехюс».

— Ингольв, успокойся, — попросила я, пытаясь держаться спокойно и доброжелательно, как с посторонним пациентом.

Надо думать, приказом о прогулках по берегу Ингольв одновременно убирал меня подальше, чтобы не путалась под ногами, и надеялся получить компрометирующие сведения о моих встречах с Исмиром.

— Успокойся?! — лицо его перекосила гримаса, опознать в которой улыбку стоило мне немалых усилий. — Ты! И твои… хель! Все равно… сдохнете! И твоя… Альг-исса — первой!

— Вряд ли, — светским тоном заметил Исмир, приблизившись по-кошачьи неслышно. Да и выражение его лица более всего напоминало кота, довольного жизнью (и хозяйскими сливками). — Руки у вас коротки, господин Ингольв!

Последние слова он произнес с издевательской вежливостью.

Увидев рядом с собой ледяного дракона, Ингольв вдруг побледнел до синевы, и лицо его стало походить на ритуальные маски хель. Ужас, отвращение, торжество… Я могла лишь благодарить милосердных богов, что от избытка запахов обоняние мое притупилось. Потому что нюхать выгребную яму и то было бы приятнее.

— У меня? — Ингольв оскалился. Лицо его снова налилось нездоровой краснотой. — Вас, твари, и без меня…

Он осекся, видимо, сообразив, что наговорил лишнего.

— Да-да, я вас внимательно слушаю, — голос Исмира был мягок, как пушистый свежий снег.

— Не дождешься, тварь! — словно выплюнул Ингольв. Глаза его были мутными, взгляд то и дело расплывался.

— А если я спрошу… настойчиво? — в спокойствии Исмира было что-то пугающее.

Я сжала руки, но промолчала.

Ингольв, явно балансирующий на краю обморока, усмехнулся с издевкой.

— Поздно, тварь!..

Глаза его закатились, нижняя челюсть отвисла.

Я прикусила губу, взяла его за руку, чтобы пощупать пульс, и попросила ровно:

— Петтер, будьте добры, подайте мне саквояж!

— Не нужно, — вмешался Исмир. Он присел на корточки возле Ингольва и провел ладонью над его лицом. Кожа Ингольва побледнела на глазах, а дыхание замедлилось настолько, что в первый момент мне показалось, что оно совсем пропало.

Однако не успела я испугаться, как сердце Ингольва робко дернулось в груди. Раз, другой… Но медленно, милосердные мои боги, так медленно!

Я подняла взгляд на Исмира.

— Я всего лишь слегка его заморозил, — ответил он на немой вопрос. — Не беспокойтесь, ему это не повредит. Всего лишь немного поспит.

— Надеюсь, — начала я, но договорить мне не дали.

Многострадальная дверь вновь с треском распахнулась, и в «Уртехюс» ворвались леденцы… Полагаю, их вызвали соседи, встревоженные моим криком и доносящимися из «Уртехюс» странными звуками.

Объяснения с доблестной полицией взял на себя Исмир. Учитывая, что среди них не нашлось никого выше констебля, затруднений у него это не вызвало.

Десяток негромких фраз, среди которых то и дело слышалось грозное «дело Льда», и непрестанно кивающие головами стражи порядка отправились восвояси. На смирно лежащего в уголке Ингольва они косились с тихим ужасом, на меня с опаской (надо думать, подозревая, что я весьма ловко избавилась от мужа руками ледяных).

Когда стражи порядка отбыли, Исмир вздохнул с явным облегчением и уселся на стул. Рана явно причиняла ему сильную боль, к тому же он выглядел предельно ослабленным.

Заперев дверь, я искренне надеялась, что больше визитеров не будет.

— Выпьете чего-нибудь? — предложила я, избегая обращаться к дракону по имени. — А вы, Петтер?

— Кофе, — тут же откликнулся юноша.

Все это время он изображал молчаливое привидение, и я уже стала за него беспокоиться.

Сочтя, что стимуляторов с меня на сегодня достаточно, себе я заварила ромашковый чай. Петтер, как уже сказано, предпочел кофе, а Исмир — мятный ликер.

Запах нима в лаборатории уже почти выветрился, так что разместились мы там. Надо признать, среди пузырьков, баночек и пакетиков, кастрюлек и свечей наш маленький клуб заговорщиков смотрелся уместнее.

Тишина, воющий за окном ветер, бегающие по стенам тени…

Некоторое время мы молча отдавали дань напиткам.

Голова моя казалась чугунной от усталости и треволнений этого бесконечного дня. Исмир временами терял над собой контроль и начинал горбиться, зато Петтер от кофе хоть немного порозовел.

— Итак, — начала я, допив последний глоток ромашкового настоя. — Господин Исмир, вы что-то говорили о «клыке огня», верно? Не хотите рассказать поподробнее?

Исмир усмехнулся устало. Кремовый аромат сандала словно выцвел до грязно-желтого оттенка, каким бывает застиранное белье.

— Полагаю, тут вас сможет просветить наш юный друг, — он кивнул на Петтера. — Не так ли?

Петтер молчал, пряча взгляд в чашке с кофе. Тени причудливо ложились на его лицо, делая юношу почти стариком.

— Не могу, — наконец вымолвил он. Тяжело сглотнул — кадык прокатился яблоком — и признался через силу: — Клятва!

А в непрозрачной глубине ладана не разобрать ничего.

— Вот как? — тон Исмира внезапно сделался таким ласковым, что я поморщилась. — Следовательно, вы не жаждете отрекаться от заговора?

«Забавно, — подумала я, борясь с усталостью, — его манера выражаться временами сильно меняется. Порой он говорит, словно в романах прошлого века, а иногда совсем по-современному».

Впрочем, разгадка лежала на поверхности. Надо думать, в последний раз Исмир вращался в человеческом обществе не один десяток лет назад, поэтому временами сбивался на тогдашнюю выспреннюю речь.

— Исмир, — я сочла, что для пущей доверительности можно пренебречь условностями, — прекратите давить на юношу, это все равно ничего не даст.

— Вот как? — он поднял брови в преувеличенном удивлении. И марь — ненависть — заклубилась вокруг него отравленным облаком. — Следовательно, он упорствует, а вы его в этом поддерживаете? И как прикажете это понимать?

— Петтер, — ровным тоном попросила я, подавив желание расколотить чашку о голову одного твердолобого дракона. — Будьте добры, покажите свое правое запястье господину Исмиру!

Юноша молча отставил чашку и принялся закатывать рукав.

Исмир наблюдал за ним с таким плотоядным интересом, что желание сказать гадость стало почти непреодолимым. В конце концов, Петтер совсем недавно спас ему жизнь, к тому же рискуя собственной рукой!

Меня крапивой хлестнул запоздалый страх. Надо думать, Петтера спасло только то, что Ингольв даже не подумал отдать ему приказ не вмешиваться. К тому же, если задуматься, присягал Петтер не лично полковнику, а Хельхейму. Другой вопрос, чего стоило юноше переступить через себя…

Увидев знак на запястье Петтера, Исмир выругался, впрочем, почти прилично (не иначе, как от удивления).

— Огонь Сурта! — пробормотал он и кивнул. — Хорошо, я понял. Мирра, у вас есть еще лед?

Я задумалась. Замороженной воды в «Уртехюс» не осталось, зато имелся запас замороженного молока (люблю молочное мыло, ничего не могу с собой поделать!). Коров здесь нет, зато овцы и козы водятся в изобилии, так что с поставками ценного продукта перебоев не было.