Воспитанница (с илл.)

— Что ж ты, барыня, что ли, в самом деле, — завопил он, глядя на Наташу, — а?.. лучше нас, что ли? а? царевна недотрога? а?.. Со мной прошу не чваниться… я ведь… знаешь… Эх-ма!.. по-своему.

— Не трогайте их, Сидор Терентьич, — прервала девица Иванова, — они ведь субтильные такие… Где. им с нами знаться… они ведь высокого происхождения: батюшка ихний за каретой стоял, служил, слышно, лакеем.

Громкий хохот раздался за этой остротой.

— Важная птица! — заревел Куличевский, — нос вздумала, поганая, подымать… зазнаваться… Постой-ка, я тебе дурь-то выбью из головы. Знаешь ли, по-своему, по-русски… Постой-ка… я тебя…

Куличевский потянулся к кибитке…

Наташа с ужасом отскочила в сторону.

— Молчи, пьяница! — закричал гимназист, подбежав к кибитке.

— Молчать… не хочу молчать.

— Молчи! говорят.

— Не хочу — вот тебе и все.

— Молчи! а не то заставлю.

— Посмотрел бы, как заставишь.

— Да увидишь, если хочешь…

— А вот, не хочешь ли сам ты этого…

И Куличевский размахнулся, но крепкий кулак гимназиста предупредил его.

Куличевский лежал уж, растянувшись на земле, а гимназист, с сверкавшими глазами, страшный, как олицетворенный гнев, давил его грудь коленом и руками душил за горло.

— Проси прощенья! — кричал гимназист, дрожа от бешенства.

— Не буду, — мычал Куличевский.

— Проси прощенья!.. Не то, видит бог… убью, как собаку…

И дрожащие руки стиснули посиневшую шею пьяного актера.

— Ви…но…ват, — прохрипел Куличевский…

— Ай-да гимназист! молодец! — раздалось в толпе.

— Эй, ребята! покачаем-ка его…

Но гимназист уж исчез. Одуревшего Куличевскога вытолкали в калитку. Петров перекрестился.

Наконец вечернее разгулье стало постепенно утихать. Кое-где еще раздавались стоны и жалобы побежденных и наглые шутки победителей. Языки отяжелели, глаза отуманились. Актеры разбрелись в равные стороны и завалились спать; женщины ушли в избу.

В селении водворилась тишина. Наташа осталась одна в кибитке, из которой не смела выйти. Петров, помолившись богу, подложил себе под голову тулуп, растянулся на земле под кибиткой и, немного помаявшись, заснул среди общего безмолвия. Ночь была прекрасная. Крестьянские избы тянулись зубчатой тенью по обеим сторонам дороги, а над ними возвышалась церковная колокольня указательным перстом к небу. Мильоны ярких звездочек ярко сверкали на темно-синей небесной высиСвежий ветерок тихо качал ближние рябиновые листья, а вдали раздавался мерный стук сельских сторожей..

Наташа не могла сомкнуть глаз. Свежее впечатление летней ночи как-то сливалось в душе ее с ее неизменною грустью… И не была ли жизнь ее и мрачна и чиста, как это синее небо, и не сверкали ли в ней светлыми звездочками счастливые минуты ее детства! И кто знает, что ей готовится впереди? Проблеснет ли когда-нибудь луч счастья в ее потемневшей жизни? Какие обиды, какие огорчения ожидают еще ее измученную душу?.. Долг ли, мало ли ей еще дожидаться?.. И что ж будет там?..

И чем все это кончится?..

— Наталья Павловна… Наталья Павловна… — прошептал подле кибитки чей-то трепетный голос.

Наташа обернулась. Перед ней стоял гимназист, бледный, измученный. Видно было, что он хотел что-то высказать и не смел.

Прошло несколько минут молчания.

— Я не успела поблагодарить вас, — тихо начала Наташа, — давеча вы спасли меня.

Гимназист печально покачал головой.

— Что в этом, — сказал он, — что в этом-с! Завтра опять, может-с быть, то же самое-с. Вы видите-с, в каком вы обществе-с.

— Видно, судьба уж моя такова, — вымолвила Наташа.

— Да вы не знаете-с этих людей… Они на все способны-с.

Голос гимназиста дрожал.

Оба замолчали.

— Не все же так жить… — снова начала Наташа, — кто знает, что впереди?

— Конечно-с… Не все же так жить?.. Да как это сделать-с? Позвольте, Наталья Павловна… спросить вас… только вы не прогневайтесь… право-с, это для вашей пользы…

Наташа взглянула на него с любопытством.

— Позвольте-с спросить вас… Простите-с, нескромный вопрос… прилично ли молодой девушке, с вашим воспитанием, в ваших летах, находиться без матери, без совета, без защиты… с такими людьми, как мы…

— О нет, нет!.. — воскликнула, краснея, Наташа.

— Я тоже так думал-с… Право… Да как тут быть! Условие ваше написано так неосторожно: нельзя отказаться. Разве убежать… да нет, нельзя-с… Полиция вмешается… Большие выйдут-с неприятности. Поверите ли… заснуть не могу… Думаю, думаю, ничего не придумаю.

— Зачем не спросилась я вас прежде! — грустно сказала Наташа.

— Напрасно-с! Я бы вам по чести сказал всю правду. Ну, да уж этого не переделаешь. Тут и говорить нечего-с… Впрочем… если уж так… то есть, кажется… одно средство-с…

— Скажите, ради бога, скажите.

Гимназист молчал. В душе его происходила ужасная борьба. Наконец он собрался с силами:

— Выйти… вам… замуж… — сказал он едва внятно.

Наташа не отвечала ничего. Петров храпел под кибиткой. Рябины тихо качались… На небе весело сверкали звездочки. Ночь была прекрасная. Гимназист, помолчав несколько времени, начал говорить шепотом:

— Конечно-с… с вашим образованием вы не можете найти здесь достойного человека. Смешно даже подумать. Вы видите, что здесь за народ. Впрочем, может быть тоже, что вы не свободны… У вас, я слышал, было столько женихов… Вы, верно, любили, любите кого-нибудь…

— Нет, — простодушно отвечала Наташа.

Лицо гимназиста прояснилось, голос стал сильнее.

— Так зачем бы вам, кажется, не осчастливить человека, правда-с, грубого, необразованного, вспыльчивого… ну, да он перемениться может… Он уж переменился с тех пор, как вас знает… Впрочем, вы не думайте о нем. Главное дело… позвольте ему только называться вашим мужем, вашим защитником… тогда никто вам слова дурного не скажет, скорей мне череп размозжат; а теперь, пожалуй, еще шутить, смеяться начнут… Со всеми ведь не сладишь…

— Я вас недостойна, — тихо вымолвила Наташа.

Слезы выступили на глазах гимназиста.

— Вы меня недостойны?.. Вы, Наталья Павловна? Да знаете ли вы, кто я… я ничему не учился, ничего не знаю… я выгнан из училища за дурное поведение.

Я убил, может быть, отца и мать; оба они скончались — царствие им небесное, — не видавшись со мной, и не простили меня… Я до сего времени вел жизнь самую буйную, в трактирах, в харчевнях, с такими людьми, о которых стыдно вспомнить… я был вот как этот Куличевский, который недавно здесь валялся — и вы говорите, Наталья Павловна, вы, чья душа прямо с неба, что вы меня недостойны!

— Вы меня так любите… — с трудом выговорила Наташа, — а… я…

— А вы меня не любите, помилуйте, да иначе и быть не может… Вам бы грешно было меня любить. Дайте мне только заслужить свое счастье. Сжальтесь надо мною, Наталья Павловна. Я, право, недурной человек… я способен и на дурное и на хорошее. Протяните мне руку — и я исправлюсь. Спасите меня, Наталья Павловна, спасите меня! Очистите душу мою от грязи, к которой она привыкла. Я знаю, я чувствую, до какой степени я вас недостоин, но я чувствую тоже, что любовь может преобразовать человека. Наталья Павловна, избавьте меня от меня самого. Я буду благословлять вас в каждую минуту жизни. Не откажитесь от доброго дела: вы навеки можете спасти человека.

Наташа тихо приподнялась со своего места и протянула гимназисту руку.

Голос ее дрожал, но лицо было спокойно.

— Да будет воля божия! — сказала она.

— Петров! Петров! — закричал гимназист в полном исступлении радости. — Петров! она моя невеста!

Душу молодого человека обдало вдруг таким чувством неописанного блаженства, что он бы умер на месте, если б не мог высказать своей радости.

Петров вскочил на ноги, протирая глаза!

— А?.. Что? Что такое?

— Петров, обними меня. Она моя невеста.

— Полно, брат… где тебе?..

— Наталья Павловна… да, скажите ему…

Наташа кивнула головой.

— Как, в самом деле?.. Ну, нечего делать, благослови вас господь… Только ты уж, смотри, брат, пустяками-то полно заниматься. Трактиры свои забудь — слышишь ли?..