Страница 2 из 6
мгновение…
И-2 (долго молчит, потом вздыхает, как всхлипывает): То есть, через сколько времени я
стал относиться к ней как к постоянной партнерше?
И-1 (подняв голову) Совершенно верно.
И-2 (устало) Через год.
И-1 (уточняя) Через год после того, как вы возвращались после концерта и решили
взять ее за руку, а она, — не рука, — позже была холодна, — или через год после того, как
вы вообще познакомились?
И-2: Через год вообще. И, что?
И-1: Что "что"?
И-2 Чего вы этим добились? Доказали мне, что я чересчур обобщаю, когда говорю о
своей жене? О своей любви? Сбили пафос? На соседку намекаете… Вам-то что?!
Извращенец какой-то. Испортили настроение. Довольны?!
И-1: Нет.
И-2: Послушайте. Хоть это и не войдет в ваши чертовы опросники, но…
И-1: (с неожиданным любопытством): Что?
И-2: Я все-таки люблю свою жену. Не знаю, когда это началось, и как, и в чем это
проявляется, но — люблю… Верите?
Интервьюер: Следующий!!!
Бочка
Крестьянин молдавского села Елизаветовка уезда Оргеев, Тудор Кубряков, встал на
четыре часа раньше обычного. По серьезной причине: до выхода в поле Тудору нужно
было успеть сделать важное дело.
Этим утром Кубряков собирался утопить жену.
Делать раньше этого ему не приходилось, поэтому времени Тудор оставил себе
побольше.
— А то ж, — бурчал Тудор, бреясь перед потемневшим от старости зеркалом, — не
каждый же день жену топишь.
Тудор лукавил. Не только жену он не каждый день топил. Он вообще никого не топил
каждый день. Да и вообще ни разу никого не топил. Так что с непривычки будет
трудно, знал Тудор. Но все в жизни когда-то делаешь в первый раз, и это Тудор тоже
знал. Поэтому духом Кубряков был крепок, и, выбрившись, сполоснул лицо холодной
водой из колодца, — лосьонов, кремов и одеколонов Тудор не признавал, — и пошел
будить жену. Та еще сладко спала, свернувшись калачиком под сиреневым пуховым
одеялом, которое им на свадьбу еще тринадцать лет назад нанаши подарили. В комнате,
— а спали они в большой зале, — было темно еще, и Тудор ударил ногу о скамейку,
отчего разозлился. Потому жену будить он стал грубо, а не нежно, как собирался. Все
ж таки, этим утром, думал он, бужу я ее последний раз. Но ударился он сильно, да и
выглядела она со сна не очень хорошо, потому, подумал Кубряков, такую жену и
утопить не жалко.
— Леонида, — тянул он женщину за руку, — вставай, Леонида. Вставай, давай!
Затянем все дело, в поле опоздаю. Что тогда кушать зимой буду?
— Не пропадешь, — зевнула Леонида, и села на кушетке, — сделай мне чаю.
— Чаю? — поразился Тудор. — да мы его сроду не пили. Налить тебе стакан вина?
— Нет, — поджала губы Леонида, — сегодня чаю.
Тудор вздохнул, и подумал, что женщины, которых вот-вот утопят, отличаются
необыкновенной придирчивостью. Но про последние желания приговоренного
крестьянин Кубряков тоже слыхал, поэтому приготовил все-таки жене чай. А пока вода
в старом, старше зеркала, когда-то желтом, а сейчас сером от копоти чайнике
нагревалась, Тудор смотрел на жену и все пытался понять: будет ли он скучать по ней.
Леонида Кубряков, — в девичестве Лари, — была первой красавицей Елизаветовки.
Красота ее, — шептались старухи, — была какой-то… греховной. Значило это, что
каждый, проходя мимо Леониды, думал о том, о чем средь бела дня думать не надо, а
надо думать ночью, и исключительно со своей законной женой. Первый раз замуж
Леонида вышла в девятнадцать лет, за сына председателя колхоза. Тот, однако, быстро
спился, — и, сплетничали старухи, физически обессилел из-за ненасытности жены, -
уехал на заработки в Россию и пропал. Тогда на Леониде, молодой еще и
привлекательной женщине, женился Тудор.
Леонида вторым мужем была довольна: он, в отличие от первого, непутевого, не пил,
прилежно посещал церковь, и даже избирался в депутаты районного совета от партии
христиан-демократов. Правда, в советники он не попал, но листовка с портретом
Тудора и надписью "Голосуй сердцем" хранилась у них дома рядом с чайником. То
есть, на самом почетном месте.
— Закипела вода? — спрашивает Леонида, и встает с постели. — Ты пока завари чай-
то, а я умоюсь…
После истории с выборами в районные советники Тудор почувствовал к себе
необычайную тягу к политике. Поэтому, когда подошел срок выборов в мэры села,
Кубряков и здесь свои силы попробовал. Увы, партия за ним уже не стояла, потому что
кандидатом от христиан-демократов стал местный священник, отец Филимон.
— Батюшке, — решили христиан демократы, — сам Бог велел представлять
христианскую партию…
Кубряков, скрепя сердце, согласился, и агитировал сельчан за батюшку Филимона. Тот,
правда, мэром так и не стал, потому что в село приехал Митрополит Бессарабии Илие
Преподобный, и много и долго ругался. По его словам выходило, что священник
служить может только в церкви, а если он в церкви служить не хочет, то может
убираться из церкви ко всем чертям собачьим!
— Ко всем чертям собачьим, — горестно прошептал Тудор Кубряков, и
перекрестился, — это же надо, так выражаться-то, а?.. И кто? Сам Митрополит…
Леонида вернулась в дом, умытая, посвежевшая, помолодевшая лет на двадцать. Тудор
с сожалением подумал, что вот такую жену топить уже жалко. А что делать, придется.
Тем более, они вместе так решили.
Тудор подвинул к жене чашку с крепким чаем, а сам вышел во двор. В углу, под
деревом, черпнул из бака вина, выпил стаканчик, и постоял, глядя на орех. На ветвях
дерева покачивались клочья тумана, и несколько капель воды. Значит, ночью было
холодно. Да и сейчас еще ночь, четыре часа всего…
Утопить Леониду Тудор решил после того, как жена узнала о своем диагнозе.
Несколько лет у нее болела грудь, и Леонида поехала в Кишинев, где онкологи
рассказали ей о такой болезни — раке. И определили, что жить ей осталось недолго. Тут
как раз подошло время очередных выборов в районные советники, и Тудор с отчаянием
понял, что не может и не хочет больше работать на земле. А хочет и может быть только
районным советником. Иными словами, устал он от работы, понял Тудор — а когда
Леонида умрет, то в одиночку он хозяйство вообще не потянет…
— Вкусно, — Леонида пьет чай, и ободряюще смотрит на мужа. — Очень.
Наконец, ко всем бедам добавилась еще одна. Леонида умирать в мучениях не хотела, а
убить себя ни в коем случае не могла. Самоубийство грозило неприятностями в виде
ада не только ей. Но и Тудору — пусть и не такими страшными, как загробные муки.
Человек, чья жена не на погосте лежит, баллотироваться в советники от христианско-
демократической партии в Молдавии ну никак не может. Худо-бедно, от социал-
демократов может, ну, или там, либерал-консерваторов, но шансов у представителей
таких партий на молдавских выборах совсем нет… В общем, начало года получилось
совсем плохим. Тут-то Леонида, умница, золотая голова, и нашла выход.
— Ты, — глядя в сторону, сказала она Тудору, — утопи меня. В бочке с вином. Я
читала, в Англии принца так когда-то утопили. Читала, мол, это не больно, потому что
пьянеешь. А потом скажешь, что, мол, в подвале бочку открыла, да поскользнулась и
упала случайно. И меня от смертной муки избавишь, и себя от позора…
И показала мужу газетную вырезку. Речь в ней шла о президенте страны Мирче
Снегуре, которой как раз отправил в отставку премьера Друка. Снегура публицист по
фамилии Дабижа сравнивал с английским королем Ричардом Третьим, тираном и
скотиной.
— Возьмем, к примеру, — прочитала Леонида часть заметки, — Ричарда III, короля