Свингующие пары

Знаешь, сказал я, здорово, что тебя зовут Диего.

О чем это ты, сказал он, и я увидел ленивую улыбку на толстых губах.

Лида, разворачивавшая сверток фольги, замерла спиной. На мгновение я представил, что все мы замерли, как в детской игре, когда нужно застыть в той позе, в какой тебя застал ведущего. Думаю, подбрось я в этот момент нож, или разделочную доску, они бы замерли в воздухе. Так что я не удержался, и подбросил. Некоторое мгновение доска и правда висела в воздухе, но потом, конечно, упала.

Все видели, как она зависла, сказал я.

Милый, ровным голосом сказала Алиса.

Я видел, сказал Диего, и по голосу я понял, что он видел.

Я в том смысле, сказал я, что тебе ужасно идет твое имя, Диего.

Спина Лиды расслабилась, взгляд Алисы из темно-серого перетек в мягкую желтизну, которой всякий раз отсвечивали глаза моей жены, стоило ей кончить. Как она его ценит, внезапно понял я. И торопливо постарался заслужить расположение жены хотя бы таким способом. Расположение Лиды я уже получил. И даже больше, чем расположение.

Вчера вечером она рассказала мне все про своего мужа.

И я взял над ней верх. Ведь я знал ее тайны, а когда ты знаешь сущность другого человека, он весь – твой. И Лида была моя, так что я мог теперь сделать все, что угодно. Как и с Диего, вдруг понял я. Если, конечно, я захочу звать его Диего. Что неудивительно, если учесть, что он вовсе никакой не Диего, подумал я.

Все смотрели на меня молча.

Когда я только начинал писать, главной трудностью были имена, сказал я.

Все слушали молча и внимательно. Таков был негласный уговор. Каждый мог раскрыть душу, – даже если шла о самых мелких комнатках и незначительных тупиках, – и остальные слушали. Вопрос только, вспомнил я рассказ Лиды, что обмен был далеко не равноценный. Потом я понял, как себя чувствую. Как обманутая школьница, которой рассказывали о любви, трахнули, а потом бросили. Я глубоко вдохнул, но они восприняли это за волнение, связанное с моей историей. Лида поощрительно похлопала меня по руке.

Смелее, милый, сказала Алиса, и, клянусь, в этот момент они с Диего переглянулись.

Да ничего особенного, сказал я.

Новичку всегда странно называть героев существующими именами, сказал я, именами людей из реальной жизни, именами соседей и жен, близких и знакомых. Ему кажется это… странным. Он смотрит на них, как подросший ребенок – на свое отражение в зеркале, сказал я. Он осознает себя писателем и это удивительно, сказал я. Но это реальность и она настигает, впервые, и она шокирует.

Сейчас мы плавно выедем на оправдание пьянства, сказала Алиса.

Нет, не сегодня, сказал я, смеясь со всеми. Я просто хочу сказать, что главная особенность книг начинающих авторов, – книг, которые никто не читает, потому что это, как правило, неудачные опыты, – странные, чудные имена.

Ну, вроде как мое, сказал Диего ровным тоном, которому, без сомнения, поучился у Алисы.

Так точно, господин старший лейтенант, сказал я, поддразнивая военное звание Диего, которое он получил, как дипломатический сотрудник какого-то там ранга, что в милитаризированных латиноамериканских странах считалось такой же нормой, как в России Петра Первого. Кажется, в табели о рангах наш Диего занимал бы предпоследнюю с конца строчку.

Вроде как твое, сказал я.

Значит, я герой неудачного романа, сказал Диего.

Си, синьор, сказал я с гаденьким акцентом, чем ужасно развеселил девушек. Диего, вскочив, схватил полотенце и принялся изображать из себя рыцаря Круглого стола. Ухр, уфр, пыхтел он, вращая полотенцем, словно мечом. Я сделал вид, что он поразил меня в самое сердце и встал на колено. Диего торжественно положил мне полотенце на плечо и сказал.

Я посвящаю вас, сеньор, в великие писатели и неудачники, сказал он.

А разве великие писатели другими бывают, сказал я смиренно.

Он скромничает, а на самом деле большой молодец, сказала Лида, украшая мою голову импровизированным венком из петрушки, укропа и какой-то кислой зелени, которую Алиса клала в суп, если на нее раз в год находило желание приготовить что-то специфически молдавское.

Он скромничает, а на самом деле большой гаденыш, сказал Алиса и поправила венок на моей голове, отчего я стал похож на бесшабашного «дембеля», который снимается для прощального альбома.

Удивительно, но я почувствовал в касании ревность. Я посмотрел ей в глаза, она не отвела взгляд. Погладила меня по щеке машинально, – жестом хозяина, приласкавшего прижавшегося к ноге пса, – и пошла в комнату. Поставить нам что-то повеселее моего распроклятого Баха, от которого у нее скисло бы молоко, будь она беременна, как любила говорить моя жена. Как правило, это были веселые поп-песенки британских исполнителей, которых Алиса обожала. Диего предпочитал ставить нам горячие латиноамериканские мелодии, такие же фальшивые, как он сам. Лида слушала то, что ей предложат. Мы, дурачась, потанцевали слегка под что-то тягостное – словно пластинка на старом проигрывателе, кажется это был «Оазис», – и вернулись на кухню, вытаскивать стол.

Какой это молдавский корабль ты там собираешься разбить бутылкой шампанского, аферист, сказал я Диего.

Он закатил глаза и прижал руки к паху, изображая молдавского министра иностранных дел, посещавшего не только свинг-вечеринки, но и торжественные мероприятия – причем с одинаково постным выражением лица, – и пробубнил.

Открытие международного порта в устье Дуная и торжественный спуск на воду первого судна, кото… сказал он.

Возьми меня с собой, капризно сказала Алиса.

Мы с Лидой переглянулись.

Мон амур, по условиям дипломатического протокола я вынужден быть там с моей прекрасной толстопятой русоволосой женой, моей конфеткой, моей м-м-м-м-м, сказал он.

Вынужден, сказала, смеясь Лида, ах ты засранец.

Разумеется, вы едете с нами, загорелся Диего.

Как вам пирог, сказал я, горделиво раскладывая ржаное тесто с тремя видами мяса и зелени по тарелкам.

Амиго, когда моя служанка сбежит от нас с цирком, я найму тебя в повара, сказал он.

Быстрее бы, сказала ничего не значащим голосом Лида, отправляя себе в рот кусочек пирога. Я отдал должное самообладанию своей любовницы. Еще вчера она, содрогаясь у меня на руках, отказывалась возвращаться домой – туда, где ее муж каждую ночь трахает свою сестру. Которую держит для всех служанкой. И трагическую историю о смерти которой – сестры, сестры, – так любит рассказывать, прослезившись.

Он вытирает об меня ноги, они вытира… говорила она, повторив это раз сто, не меньше.

А я гладил ей спину, поглядывал в окна, и все ждал, чтобы это поскорее кончилось.

Потому что я вдруг очень захотел к Алисе.

Но до того, как мне удалось успокоить Лиду, я узнал много интересного. Начиная от того, где же действительно родился Диего, и заканчивая нюансами его вечеринок. Узнав все, я подумал, что неустойчивый центр силы – центр тяжести, – нашей четверки плавно переходит ко мне. Но забыл о том, что женщина, которой нечего терять, опаснее даже китайской кошки, загнанной в угол.

А Лиде и правда уже нечего было терять.

…как вкусно, сказала Алиса, и отложила пирог, почти нетронутый.

Лида же, распробовав, принялась подчищать тарелку. В отличие от Алисы, она ела как мужчина – не стесняясь, и много. Еще положить, спросил я. Угм, кивнула она. Алиса глянула презрительно и отщипнула еще кусочек с ноготь. Ешь, дорогая, сказал я. Она улыбнулась мне, и через силу что-то пожевала. Я налил всем еще виски. Если ты не хочешь, я съем твою порцию, сказала раскрасневшаяся Лида. Я вдруг понял, что она пытается успокоиться, жуя.

И, наверняка, располнеет.

Алиса улыбнулась покровительственно, и с облегчением опустошила свою тарелку в Лидину. Хрю-хрю, хрюкнул Диего. На себя посмотри, свин, сказала Лида, тарелку чуть не вылизываешь.