Гавани Луны

Закрыв глаза, я подумал, что сейчас расскажу все Рине.

Но, видишь ли, дело в том, что я тебя не люблю, – сказала она.

И знаешь, почему? – сказала она.

Ты полон дерьма, милый, – сказала она.

У тебя была чудесная возможность стать мужчиной моей жизни, – сказала она.

А ты бездарно протрахал ее, – сказала она.

Я возблагодарил свои вялость и трусость, не позволившие мне пойти на признание минутой раньше. Рина продолжала танец на моих костях.

Так что извини, я не готова сейчас поплакать с тобой, обнявшись, как члены клуба анонимных алкоголиков, и продолжить жрать дерьмо, которым ты меня кормишь, – сказала она.

Слишком много унижений, слишком много обид, – сказала она.

Я уже по горло сыта тобой, и не намерена продолжать все это, – сказала она.

Но, конечно, это вовсе не значит развода, – сказала она.

Если будет развод, я заберу у тебя все, – сказала она.

Бери, конечно, – сказал я.

Она улыбнулась:

Тогда я заберу Юлю.

Что ты имеешь в виду? – сказал я.

Мы любим друг друга, – сказала она, – у нас, если ты еще не понял, роман.

Я рассмеялся. Рассмеялась и она. Мы оба выглядели ужасно самодовольными.

Рина, я встречаюсь с Юлей тайком от тебя вот уже почти год, – сказал я.

У нас роман, и мы решили жить вместе, – сказал я.

Когда ты видел ее последний раз? – сказала она.

Полторы недели назад, – сказал я, вспомнив точно.

Чудесно, – вновь улыбнулась она, – а мы с ней виделись неделю назад.

Тогда-то мы и решили пожить вместе, – сказала она.

Экстравагантное решение, – сказал я, чувствуя как рот заполняется чем-то вязким.

Она пожала плечами, и я понял, что Рина говорит правду. Не Юля ли сейчас в бочке, с паникой подумал я. Как плохо, что мне не хватило хладнокровия вымыть лицо девушки, когда я нашел тело. Сейчас, после нескольких дней, что тело проболталось в вине, лицо ее почернело, как трофейная голова туземцев. Разобрать, кто это, сможет лишь зубной врач из полиции. А это последний, к чьей помощи я бы хотел прибегнуть.

Почему же… – сказал я.

Она говорит, ты славный, но на самом деле любит меня, – сказала Рина.

И, знаешь, я, пожалуй, изменю себе, – сказала она.

Попробую с женщиной, – сказала она.

Надо найти Юлю, подумал я. Не может быть, подумал я. Все так и есть, понял я. Признаки такой знакомой паники, нахлынувшей на меня, ни оставляли ни малейшего сомнения: меня вновь бросили, и это вновь стало для меня сюрпризом.

Подумываешь написать об этом еще один роман? – сказала она, издеваясь.

Ну что же… – сказал я.

Как же… как это по… – сказал я.

Бедненький, – сказала, глянув на меня мельком Рина.

Где она? – сказал я.

Ты и правда ни черта не понимаешь в женщинах, – сказала она.

Где Юля? – сказал я.

Я собираюсь ей позвонить, – сказал я.

Мне так жаль тебя, – сказала она.

Она вряд ли захочет бередить твои раны сейчас, – сказала она.

Ты все врешь, сука, – сказал я, зная что она не врет.

Пожалуй, я сделаю тебе царский подарок, – сказала она.

Она без ума от меня! – сказал я.

Я тебя отпускаю, милый, – сказала она.

И, кстати, – сказала она.

Я правда провела эти дни в городке, – сказала она.

Приходилось прятаться, – сказала она.

Ну, ты хоть насосалась? – сказал я с ненавистью.

М-м-м, – сказала она.

Звучит чудесно, – сказал я.

Если бы ты еще умела это Делать, – сказал я.

А не лишь болтать о том, как у тебя получается, – сказал я.

Она посмотрела на меня с ненавистью. Ванная была ареной, нам оставалось лишь выяснить, кто станет быком, а кто сыграет за команду тореро. Впрочем, особой разницы это не имело. Шансы погибнуть были у каждого.

Подай мне полотенце! – сказала она.

Я видал тебя голой, – сказал я.

Больше я никогда тебе не дам! – сказала она.

Сделай одолжение! – сказал я.

Прекрати кусать губы! – визгливо сказала она.

Это решило все дело. Эти ее замечания насчет моих чашек, оставленных там где не надо, привычки кусать губы, или еще чего… они выводили меня из равновесия, словно мелкие пробные толчки борцов вольного стиля. Этот, – незначительный, казалось бы, – толчок, стал решающим.

Я понял, что ненавижу ее больше всех на свете, но никогда не смогу от нее уйти. И эта противоестественная связь будет длиться вечно. Вернее, почти вечно. Выход мне подсказали при бракосочетании.

Пока смерть не разлучит вас.

Я прорвался и извергся Ассуанской плотиной.

Стремительным броском нападающего в регби – были времена, я играл за команду мужчин, – я сшиб ее с ног и не удержался сам. Упал сверху, и, сжав рукой ее лицо, невидное мне в ванной, полной пены пены, сказал все.

36

Рина, проклятая ты, ненавижу тебя, – сказал я.

Рина, стерва ты такая, сладкая, мерзкая, тошнотворная слизь между твоих ног привлекла меня, словно росянка – несчастное насекомое, и я попал в объятия своей гибели, – сказал я.

Знать бы мне, чем все кончится… Впрочем, разве не знают они, чем кончится все для них – эти несчастные мошки, комары, осы, бабочки? Инстинкт сильнее. Ты, Рина, безотказное оружие. Рак, чума, оспа, все болезни мира склоняют перед тобой свои головы с носатыми масками средневековых докторов. Гребанная ты стерва, Рина, мор и глад, смерть и болезнь – все они поклоняются тебе и нет в мире такого паскудства, которое бы не признало в тебе свою королеву.

Ты, Рина, повелительница гноя и воплощенного зла, – сказал я ей.

Ты удавила меня своими толстыми, сочными ляжками, как индус из секты душителей – паломника, по неосторожности заночевавшего на дороге, а не в корчме. Глядя на мои скребущие песок руки, ты шептала молитвы, знать бы, только кому, Рина? Может быть, ты молилась себе? Ты ведь редкостная сука, проклятая тварь, ты и есть воплощение богини Кали на Земле. Тебе бы польстило такое сравнение. Ты всегда придавала себе много значения. Ты была влюблена в себя, как драная кошка в кота, которому нет дела до своей тайной поклонницы. Это отличало тебя от него, потому что ты всегда отвечаешь взаимностью. Ты обожаешь себя, и хотелось бы мне знать, где те весы, на которых можно было бы познать меру и вес твоей гигантской, всепоглощающей, сентиментальной – словно Гиммлер какой, – привязанности к себе. И как и все, кто обожает себя, ты вечно считала, что тебе недодали. Что тебя обделили. Не доложили. Не оценили по заслугам. Не воздали. Не.. не… не…

Не, не, не, ненасытная ты проститутка, Рина, – говорю я.

Ты всегда считала себя созданной для лучшей жизни.

Реинкарнацией ведьмы. Воплощением древнего божества. Думаю, Кали бы тебе отлично подошла, да ты и сама бы загорелась этой идеей. Рина, Рина. Что общего у миниатюрной истерички-минетчицы с поджарой губительницей, закалившей себя сменой индусских жары и ливня? Что общего у яростного вихря мусонов, Кали, и пухлого подобия тошнотворного пудинга из морковки, изюма, и что еще там подают к столу на какой-нибудь идиотский праздник? Кали ужасна в своей черноте, ты же была черна лишь в жесткой волосне между ног, от одного прикосновения к которой меня тошнило. Кожа твоя была прозрачна, и синие вены пухли под ней, словно замысел преступления, которым ты была одержима с самого своего рождения. Само твое зачатие было порочным и преступным, ты просто исчадие ада, проклятая сука. Могу сказать тебе еще, что в твоей сраной богине нет ничего возвышенного и романтического. Пафос гибели богов несвойственен этой старинной индийской проститутке, которая провоняла небеса запахом не подмытой мохнатки, и трясет своими тощими сиськами индийской нищенки с голубых небес надо мной.

Только у такой твари как ты, могла оказаться такая покровительница, Рина, – говорю я.

Ты показала мне нутро своей дыры, сладкое, дурманящее, и дала проникнуть внутрь, после чего с торжествующей ухмылкой захлопнула надо мной створки. И глядя, как подрагивают эти мясистые волосатые моллюски, – твои срамные губы, – я стал медленно погибать в ядовитых соках твоего нутра. Иона, поглощенный китом, только кит мой послан был не богом, и даже не дьяволом, а оказался выгребной ямой, в которую я свалился по случайности.