Страница 8 из 81
— Эх, телёнком тебя надо было назвать, а не Пантелеем, — сказал он во время той домашней беседы. — Кем будем быть, сынок? — с каламбуром спросил он. — Вообще-то я могу заплатить за любой вуз, в отряд космонавтов тебя устроить…
— Не надо на меня тратить такие деньги, — искренне испугался Пантелей, — я врачом хочу быть.
— Точно?
— Сашка сказал…
После этих слов отец взорвался так, что Пантелей потерял дар речи до полуночи, но впоследствии поступил он именно в медакадемию. Был первым в списке на бюджетное обучение. Как и в школе, он без труда впитывал потоки информации, не имел врагов, но не имел и друзей, кроме Сашки, который после недолгого пребывания на воле снова сел в тюрьму. На этот раз за мошенничество. Пантелей был единственным, кому Сажень писал письма, на которые Пантелей отвечал обстоятельно и подробно, не забывая отправлять другу посылки: немного одежды, сигареты, чай, кофе, консервы и обязательно чеснок. Наверное, поэтому за спиной у него шептались: «Этот тихоня — друг Саженя, крутой, а прикидывается». Но тихоня между тем без особого труда овладел латынью, а затем осилил и «высшую математику» медицины — анатомию. Физика и биохимия вообще были не в счёт. Правда, на экзаменах Пантелей не мог спокойно готовить свой ответ, если видел, что кто-то «парится» — то бишь не знает билета или вообще не готов. Он с радостью приходил на помощь, для этого достаточно было просящего взгляда. Благодаря ему в группе не было отчисленных за неуспеваемость. Друзей, правда, не появилось, но уважением за свою несовместимую с веком сим покладистость он пользовался повсеместно. Более того, обидеть Пантелея, оскорбить или, хуже того, унизить считалось дурным тоном, всё равно как издеваться над больным.
В академии Пантелей ещё раз «встретился» со своим небесным покровителем. Погруженный в учёбу с головой, он даже не знал, что в главном корпусе есть часовня, посвящённая святому целителю. Оказался там случайно, когда рядом с обозначенной крестом дверью одна из сокурсниц назначила ему свиданье. Не свиданье, конечно, в полном смысле, просто за свою улыбку и совместный поход на концерт рок-группы она ожидала от Пантелея написания центровой главы в своей практической работе. Причём в этот раз была именно её очередь обращаться за помощью к гению, ибо очередь жёстко регламентировалась жеребьёвкой, дабы не перегружать Пантелея, безотказность которого на курсе всё же оценили по достоинству. Ожидая её, Пантелей и заглянул в часовню, где замер, столкнувшись глаза в глаза с образом Пантелеимона. Он не смог бы никому и никогда объяснить, что с ним в этот момент происходило, но Пантелей впервые в жизни почувствовал, что он не один в этом странном, летящем по собственной воле в пропасть, мире. В этот момент время остановилось. У многих людей периодически возникает чувство метафизической связи с горним миром, и для этого вовсе не обязательно часами медитировать, важно просто не пройти мимо. Потеряв счёт минутам, Пантелей забыл об однокурснице Вале, и когда он вышел обратно в холл, она уже нервно нарезала по коридору круги, так и не догадавшись заглянуть в часовню. Зато с обидой заглянула ему в глаза, но тут же осеклась и вместо задуманного, заранее заготовленного, сказала совсем другое:
— Пантелейчик… у тебя такие глаза… Мне тебя поцеловать хочется.
— Из жалости? — вернулся в обыденность Пантелей.
— Не знаю, — честно призналась Валя, — но поцеловать хочется. Ты такой красивый оттуда вышел. Такой… ну не знаю, как сказать. У тебя есть девушка?
— Нет.
— Хочешь — я буду? — и смутилась. — Что? Некрасивая?
— Почему, очень красивая… Просто как-то неожиданно… Сначала же дружат.
— Тогда давай дружить. Сначала… — и теперь уже улыбнулась.
Вернувшись домой, Пантелей в интернете нашёл всё, что касалось святого целителя, и внимательно прочитал. Потом взял из родительской библиотеки ни разу не открытую Библию. Анатомия и лечебное дело отступили на второй план. Вместе с тем, Пантелей осознал, что в людей заложен совсем иной смысл, чем тот, который они определяют себе сами. Определяют, исходя из данной им свыше свободы. Свободы, которой ни у кого больше во вселенной нет. О своих «открытиях» он написал в тюрьму Саше, рассказал Вале и поговорил с отцом. Сашка ответил длинным, безграмотным, но честным письмом, о том, что на зоне его «окучивает» приезжающий батюшка, наставляя на путь истинный. И хотя говорит он всё правильно, Сашке «западло бить в церкви поклоны», но его очень удивило, что первым в рай за Христом должен был пойти разбойник. Потому Сашка надеялся, что его душа не совсем пропащая. «Не стрелял несчастных по темницам», защищал он себя есенинской строфой. Валя же насторожилась и спросила:
— Ты в монастырь у меня не уйдёшь?
— Я уже выбрал — я буду лечить людей. А хотелось бы исцелять.
— Есть разница?
— Лечить — это устранять последствия, а исцелять — это устранять причины, — пояснил Пантелей, и Валя посмотрела на него не просто с уважением, а так, словно перед ней открывался совсем иной человек.
Отец против нового познания сына ничего не имел. Мол, стояла на этом Россия тысячу лет, значит, в этом что-то было.
— Пап, Христос действительно воскрес, этому есть не только евангельские, но и исторические свидетельства. Даже Марфекант, который дал Иуде тридцать сребреников, об этом писал в «Палестинских древностях». И коллега мой — врач Пилата сириец Эйшу. Его, между прочим, не меньше Гиппократа почитали. А потом почему-то забыли…
Ключевой для отца стала последняя фраза. Он внимательно посмотрел на сына и сказал:
— Всех нас забудут…
— Пап, в том-то и дело, что Воскресение Христово — это путь в вечность, где никто никого не забудет!
— Может быть, кто его знает, — уклончиво ответил отец, — ты только на этом деле с катушек не сорвись. Лоб не расшиби. Нынешний мир жесток к тем, кто смотрит на него как на муляж. Вот у нас ведут речь об объединении всей банковской системы. Будет единая сеть…
— Один из признаков Апокалипсиса, — заметил Пантелей.
— Вслух не трещи! — оборвал отец. — Особенно в нашем доме, — и ушёл в другую комнату, и Пантелей снова переживал, что вдруг заставил отца нервничать.
В своём выпуске Пантелей был единственным, кого научный совет вуза сразу рекомендовал в клиническую ординатуру.
И в это утро Пантелей торопился именно в клинику.
Глава вторая
1
— Куда ты идёшь?
— Туда, куда ты меня определила.
— Куда?
— В милицию.
— Ты что, Олег Никонов, думаешь, они наведут порядок?
— Нет, Анна Бессонова, я думаю, у них там оружие, которое может попасть в любые руки, если там никого нет.
— Оружие? Зачем оно? — Анна остановилась, ей почему-то было всё труднее понимать железную логику этого не в меру спокойного человека.
— Обычно оружие для того, чтобы убивать. А в такой ситуации, — Олег тоже остановился, чтобы театрально развести в стороны руки, — оно просто так и просится в руки.
— И в твои тоже?
— Я уже настрелялся. — Олег двинулся дальше. Отвечал, не оглядываясь: — Но мне не хочется, чтобы какой-нибудь псих начал стрелять в тебя или в меня.
— Ты считаешь, сейчас самое главное — оружие? — Аня семенила, не успевая за его широким шагом.
— Просто я делаю то, что я умею делать. Вот ты, что ты умеешь делать?
— Я? — Аня снова остановилась, точно вопрос её застал врасплох на экзамене. — Я? Готовить умею…
— О! Значит, уже с голоду не помрём, — искренне обрадовался Олег, — будешь зампотыл.
— Кто?
— Человек, который отвечает за обеспечение армии.
— Армия, значит, будешь ты… — иронично отозвалась Аня.
— Да, непобедимая.
— Ты думаешь, в городе ещё кто-то есть?
— А ты думаешь — мы Адам и Ева?
— А ты думаешь о жене?
— И о дочери, — Олег остановился и посмотрел на Анну с вызовом.