Правила игры

– Как-то даже не верится, что все это правда, – заметил Обхад, когда Ха-Кынг закончил свой рассказ. – Просто невероятно!

– Гораздо более невероятно то, что ты выжил, – хмыкнул ятру. – Предпочитаешь, чтобы тебя отдали твоим соплеменникам, или будешь долечиваться у нас?

– Уж отдайте, пожалуйста, – слабо улыбнулся тысячник. – Небось волноваться будут.

– Хорошо. Я пошлю людей, они предупредят Пресветлого, – пообещал горец.

– Погоди, – остановил его Обхад. Он наконец-таки решился. – Скажи, это ты тот самый Ха-Кынг, который лет этак двадцать пять назад смеялся над одним солдатиком из гарнизона? Он пришел сюда в полнолуние и… ну…

– Боюсь, что нет. – пожал плечами ятру. – Извини. Я родился и долгое время жил на южной стороне, за Анг-Силибом. И сюда перебрался около десяти лет назад. А что?

– Да нет, ничего. – Тысячник улыбнулся. – Так, вспомнилось.

/смещение – блеск росы на замшелых камнях башенной стены: хрустально-алые капли/

До рассвета Талигхилл дремал, сидя у захваченной катапульты и укрывшись плащом. Рядом бдел неусыпный Храррип.

Солнце наконец подползло к небу и выдвинулось из-за горизонта алым краешком. Сквозь дрему Пресветлый услышал, как кто-то подошел к ним. Насторожился, а потом успокоился телохранитель.

– Вставайте, пора, – сказали сверху. Он неохотно разлепил веки и с недоверием уставился на знакомую фигуру.

– Пожалуй, я покину вас, правитель, – сообщил Ув-Дайгрэйс. – В ближайшее время храму придется подыскивать себе нового верховного жреца.

Талигхилл непонимающе кивнул.

– Не знаю, скажут ли вам это, – продолжал Бог Войны, – но сегодня ночью вы вели себя очень смело. Хотя лично я, будь у меня на то желание, как следует надрал бы вам уши.

Пресветлый поперхнулся и удивленно посмотрел на Ув-Дайгрэйса.

– Нет, вам не послышалось, – подтвердил тот. – Надрал бы уши. Вы вели себя великолепно – как воин, но совершенно бездумно как правитель. Да, разумеется, если бы вы не спустились вниз, показывая тем самым пример для подражания, битва могла бы пойти по-другому. Вы переломили ход сражения. Однако же при этом рисковали своей жизнью, а она уже давно не принадлежит вам, Пресветлый. Она принадлежит Ашэдгуну, и на будущее уж озаботьтесь тем, чтобы не обворовывать собственный народ.

– Спасибо, – невпопад сказал Талигхилл.

– Не за что, – покачав головой, ответил Ув-Дайгрэйс. – Я же все-таки Бог, защищать своих верующих – моя прямая обязанность.

– Ну, я – то не верующий, – с горечью произнес правитель. – Скажите, Тиелиг… то есть…

– Можете звать меня этим именем, если вам так проще, – пожалплечами Бог Войны. – В конце концов, какая разница? Если вам угодно бежать от действительности – на здоровье. Что же касается всего остального… Да, вы не верующий. И по-видимому, никогда им не станете. Мы, Боги, не подходим вам, правитель, мы недостаточно человечны по вашим меркам. – Он развел руками: – Увы, что поделать? Но я защищал Ашэдгун, а не лично вас, так что не переживайте – все в порядке. Вы почти ничего не должны мне. Разве что… Уничтожьте махтас.

– Но почему?

Губы Бога Войны скривила ироническая усмешка.

– Там, где верующий говорит «да», атеист восклицает «почему»! Рафаал-Мон не просто нанес серьезный ущерб вашей казне, что в преддверии войны могло роковым образом отразиться на ходе всей кампании, Игрок еще и подсунул вам игру Богов. Вы ведь не хотите стать Богом, Талигхилл? Вижу, вы удивлены…. Разумеется, я говорю не в прямом смысле. Махтас предназначен для Божественного мышления. Того самого мышления, которое заставляет пренебречь малым ради большого, даже в случае, когда речь идет о человеческих жизнях. А вам ведь не нравится такой расклад, верно? Вам вообще претит сама вероятность такого выбора. Махтас приучает к единственно возможному – с его позиций – варианту. Вам такое не подходит, правитель.

– Но почему вы сами не уничтожили игру?

– Мне было интересно, как вы поведете себя в этой войне. Помните? – я же Бог. Ну и… вы помешали тогда, в Желтой комнате, а после не было случая. Не хотел выдавать себя.

– Я сделаю это, – пообещал Талигхилл.

– Вот и хорошо, – подытожил Ув-Дайгрэйс. – Богам – Богово, а людям – людское. Что же, мне остается только проститься с вами.

– Навсегда? – охрипшим голосом спросил Пресветлый.

– Там поглядим, – туманно ответил Бог Войны. – Там видно будет. Живите с… – Видимо, он хотел сказать «с Богом», но только улыбнулся: – … с миром.

И ушел, осторожно обходя мертвых и спящих.

Талигхилл огляделся.

Вчера, в пылу сражения, он оказался далеко и от башен, и от своих военачальников. В темноте отыскать кого-либо представлялось маловероятным, к тому же Пресветлый ужасно вымотался в ходе сражения. Поэтому он и остался у захваченной катапульты до утра. То, что особу правителя охранял один лишь Храррип, ничуть не помешало Талигхиллу продремать до рассвета. Теперь же он был намерен отыскать штаб Армахога, расположенный, скорее всего, у северного выхода из ущелья. Можно было, конечно, возвратиться в Северо-Западную, но правитель твердо решил, что покинет Крина не через подземный коридор.

Вокруг вперемешку лежали живые и убитые. Рассветные лучи солнца будили тех, кто был способен проснуться, и люди поднимались, щурясь и моргая от яркого света. Уже звучали команды десятников и полусотенных, сзывавших своих солдат. По веревочным лестницам с башен спускались те из бойцов, кого победа застала наверху. По приказу офицеров они принимались стаскивать в отдельные кучи трупы врагов и своих мертвых товарищей.

Талигхилл подозвал пробегавшего мимо солдата.

– Пригляди за катапультой, – велел он ему. – Чтобы не разобрали на дрова. Отвечаешь лично передо мной.

– А кто ты такой? – пренебрежительно-добродушно поинтересовался солдат. – Пресветлый, что ль? Правитель устало отмахнулся:

– Может, и Пресветлый. Короче, следи, чтобы эту машину не угробили, понятно?

– Ладно, – хмыкнул солдат, – Боги с тобой – пригляжу. А то ведь еще окажешься какой-нибудь крупной шишкой, извиняйся потом.

– Что, я настолько не похож на самого себя? – спросил Талигхилл у телохранителя, когда они шагали к северному выходу из Крина.

– Настолько, Пресветлый.

Талигхилл провел ладонью по лицу – она оказалась выпачкана в грязи и спекшейся крови. Странно, что он до сих пор не заметил этого.

Неудивительно, что к штабу их подпустили не сразу. Сперва стражники долго выясняли, за каким, собственно, демоном эти двое явились и требуют провести их к старэгху. Потом из шатра выглянул сам Армахог, чье внимание привлекли громкие голоса; он сказал стражникам, что все в порядке и эти люди на самом деле те, за кого себя выдают.

После объяснений, рассказав о вчерашних событиях и сегодняшнем состоянии войск, назначении времени первого совещания и отправки за нужными гонцов, – после всего этого, отхлебывая из кружки обжигающий чай, Талигхилл спросил:

– Как вам удалось? Ведь это же было невозможно.

– В мире не так уж много абсолютно невозможных вещей, Пресветлый, – пожал плечами старэгх. – Я сделал то, что должен был сделать. К тому же треть пришедших со мной – ополчение.

– Но откуда взялись деньги, чтобы заплатить им? Ведь…

– Ну, если честно, я им не платил. Так… получилось.

И Армахог вспомнил госпожу Димиццу из «Благословения Ув-Дайгрэйса», которая произносила речь перед горожанами на главной площади столицы. Свои собственные слова, звучавшие потом, он помнил плохо. Однако же добровольцев в результате набралось достаточно.

– А почему вы без телохранителей? Талигхилл вздохнул:

– Мертвы. Я, пожалуй, несколько поторопился тогда, ночью, и оказался в самом центре сражения. Они защищали меня, как могли, но в живых остался лишь Храррип.

– Придется заняться этим, – заметил старэгх. – А на время я прикреплю к вам своих людей.

Вошел стражник, сообщил, что явилась госпожа Вольный Клинок.

Армахог велел немедленно впустить.