Другой путь

— Ну что ж, Сережа, — по окончании моей исповеди сказал Михалыч. — Случай твой не единственный. Такое описано в литературе. И даже лечится. Прогноз благоприятный. Правда я не большой специалист по таким вещам и сам с подобным никогда не…

— Папа, — влез в его монолог Захар, — неужели ты не понял, что это на самом деле происходит? Чем тебе доказать, что Серый не болен, а на самом деле видит будущее? Серый, ну ты ему скажи!

— Вы, отрок Захарий, не волнуйтесь, — убедительно попросил Майцев-старший. — Что значит «на самом деле видит будущее»?

Еще минут двадцать у нас с Захаром ушло на то, чтобы убедить сочувственно улыбающегося Сергея Михайловича поставить любой эксперимент по выяснению моих способностей.

Но сначала были тесты. Вернее, как я понял гораздо позже, Майцев-старший начал тестировать нас сразу после слова «здрасьте», но и официальные тесты пришлось выполнить для его спокойствия.

Потом уже я проводил свои собственные тесты для доказательства своей правоты. Я с гневом отверг проскользнувшие предположения о телепатии, пирокинетике и прочей околонаучной фантастике, придумал сразу еще несколько экспериментов — в том числе со звонком из областного здравоохранения, и кажется, мне все же удалось убедить доктора Майцева в своей правоте.

— Ну, молодой человек, если верить моей науке, а оснований ей не верить у меня нет, то вырисовывается несколько аспектов, которые вызывают у меня определенное любопытство, — распустив галстук, заявил Майцев-папа. — Во-первых, что вы собираетесь делать с теми невероятно печальными картинами, что вы тут передо мной расписали? Собираетесь как-то влиять и каким образом?

Мы с Захаром переглянулись и синхронно кивнули.

— Глупо обладать таким знанием и ничего не попытаться сделать, — сказал мой друг.

— Конечно, конечно. Ладно, коль вы уже взрослые люди, я буду разговаривать с вами как со взрослыми. — Он достал из сейфа бутылку коньяка КВ, поставил ее на стол и выглянул за дверь.

— Машенька, сделайте три кофе покрепче, — донеслось из приемной. — Только не из цикория, а того, что Ираклий Шалвович присылал, хорошо?

— Хорошо, Сергей Михайлович. Пять минут подождете?

— Конечно, Машенька. И вот еще что: на пару часов меня ни для кого нет. Я на обходе, на субботнике, в облисполкоме или даже уехал на поимку сбежавшего пациента. Придумывайте, проявите фантазию. Но — в рамках. На Луну меня посылать не нужно. Хорошо, Мария Семеновна?

— Я поняла, Сергей Михайлович.

— Ну вот и славно, Машенька, я на вас надеюсь. А кофе я жду. Мы ждем.

Майцев-старший прикрыл дверь, сел за стол и пока Мария Семеновна не принесла запрошенное, стучал шариковой ручкой по столу с периодичностью метронома. При этом он смотрел то на меня, то на своего сына и изредка — на часы над шкафом.

В свой кофе он добавил коньяк. Потом подумал немного и плеснул и нам с Захаром — «в терапевтических целях и в гомеопатических дозах».

— Допустим на миг, что все, что вы мне тут сейчас рассказали, — это правда. Вот что, ребятки, мне по этому поводу мнится, — начал серьезный разговор доктор Майцев. — Наша страна больна. Любому мало-мальски соображающему человеку это понятно. Это я вам говорю как врач, как кандидат наук, как патриот. И для ее выздоровления требуется лечение. Будет ли это какая-то умная терапия или кровопускание — мы не в силах ни повлиять, ни изменить. Слишком мало времени. Насколько я понял, у нас осталось спокойной жизни год-два? Просто не успеть. И стране, по моему глубокому убеждению, нужно пройти через очистительный огонь, чтобы не повторять раз за разом те ошибки, что кандалами висят на ногах. Чтобы избавиться от иллюзий, чтобы обойтись в будущем без надоевших нам всем экспериментов. Но если вы полезете на баррикады сейчас, вы быстро свернете себе свои цыплячьи шеи и ничего не добьетесь. Вас просто объявят шизофрениками и ученики Снежневского из Института Сербского, а может статься и сам Андрей Владимирович, с радостью примутся за изучение ваших мозгов. Надеюсь, это понятно?

Мы опять кивнули, соглашаясь с ним, — сами примерно о том самом и думали.

— С другой стороны, оставаться в стороне и наблюдать, как убивают твою страну, тоже не поступок гражданина. — Хлебнув подостывший кофе, Сергей Михайлович закурил сигарету — болгарскую БТ. — И, стало быть, все равно придется лезть в самую гущу событий. Дилемма.

— Вот поэтому мы к тебе и пришли… — сообщил очевидное Захар.

— Это ясно, как божий день. Только застали вы меня немножко врасплох. Я не представляю, что делать, но точно знаю, чего делать не нужно.

Мы с Захаром переглянулись.

— Да, молодежь, придумали вы мне геморрой под скорую пенсию. Итак, вот что. Знаете, что самое важное в работе хирурга? Не провести безумно сложную операцию. Вовсе нет. Таких мастеров хватает, но больные у них мрут. Самое сложное — выходить больного после этой сложной операции. Потому что когда пациент слаб и каждую минуту норовит скользнуть… туда, — Майцев-старший поднял глаза к потолку, — требуется всё внимание, все знания, весь талант врача, чтобы удержать его здесь. И вот в этом месте я вижу достойное приложение ваших сил.

Захар посмотрел на меня, а я пожал плечами, потому что не понял ничего.

— Непонятно? — глубоко затянулся дымом Сергей Михайлович. — Что, по твоему мнению, тезка, мешало нашей стране развиваться после того, как… как все случилось?

Я задумался, перебирая варианты ответа:

— Поголовное воровство, бесконтрольность трат, слабость власти, отсутствие вектора развития, затоваренность рынков, на которых не нужна продукция России, за исключением сырья. Неконкурентное, часто безнадежно устаревшее, производство, коррупция, терроризм, бюрократия, по сравнению с которой нынешняя — просто младенцы. Неправильная парадигма производства — массовость в ущерб качеству и… удобству использования. Нет национальной идеи, нет объединяющего фактора, нет перспектив и уверенности, постоянный отток любого мало-мальски значимого капитала… Долги перед Западом и зависимость от цен на нефть и газ. Да много всего!

— Ну я в этих вещах не особенно силен, — почесав пятерней подбородок, сказал Сергей Михайлович. — Скажу тебе как врач. Вот казалось бы: у нас столько всяких чудесных пилюль, что любую болезнь можно просто завалить их количеством? Но нет! Мы назначаем для лечения болезни, как правило, одно лекарство, а все остальное — поддерживающая терапия. Иногда купирующая побочное действие основного, чаще просто общеукрепляющая — витаминчики всякие, антигистаминные препараты. Вот что я тебе посоветую, Сережа: нужно вычленить главную причину болезни и лечить именно ее. А все остальное — по отклонениям. Потому что когда лекарств будет несколько — ты нипочем, Сережа, не сможешь контролировать их действие.

Захар вертел головой, порываясь что-то сказать, но почему-то после последних слов отца сник. А я спросил:

— А с армией как быть?

С армией все было хорошо — Майцев-старший сказал, что если так нужно, то он сделает как надо. Будут нам белые билеты по категории «Д». На вопрос — что за диагнозы он нам придумает? — Михалыч только загадочно улыбался и посоветовал не лезть в области, не предназначенные для столь незамутненных разумов, как наши.

Потом он встал за своим столом и сказал:

— Приятно было поговорить с вами, молодые люди. Думайте, думайте и еще раз думайте. И только после того — делайте. Не раньше. А буде понадобится какая-либо помощь — обращайтесь, всегда рад. А сейчас извините, у меня задачи попроще, чем ваши, но пациенты тоже нуждаются в моем участии. Всего хорошего. Если чего надумаете, Захар, приводи Сережу к нам домой.

Нам тоже пришлось встать и попрощаться.

— И что будем делать? — спросил Захар, когда мы вышли за ворота и оказались на пыльной улице.

— Как говорит дядя Миша — «знал бы прикуп, жил бы в Сочах». — Я сплюнул в ворох собранной дворником листвы. — Понятно, что нужно выделить что-то главное, но что?

— Ты там десяток причин перечислил, неужели нет чего-то главного, чего-то, что связало бы все?