Медовая ловушка

— Добрая закуска, — с полным ртом пробормотал Маслов. — Совсем как в Берлине.

Он очищал свою тарелку с завидной скоростью.

— Да, со снабжением у немцев неплохо, — согласился кто-то из москвичей.

— Как сейчас с едой в Москве? — сочувственно спросил кто-то из немцев.

— Отлично, все есть, временные трудности позади, — уверенно ответил Маслов и строго оглядел окружающих. — Партия заботится о народе. Товарищ Брежнев здорово двинул дело вперед. Он энергичный и знающий руководитель ленинского типа.

— Предлагаю тост за товарища Брежнева, вождя советских коммунистов и настоящего друга нашей страны! — вскочил немецкий майор.

Он лихо осушил стакан и рухнул на стул. Глаза его остекленели. Несколько мгновений он сидел, не шевелясь, потом вернулся к жизни и полез за закуской, неуверенно тыкая вилкой в тарелку с ветчиной.

Потом пили за политбюро, за КГБ СССР, за МГБ ГДР, за чекистское братство. Последние тосты смогли поддержать уже не все. Двоих молодых немцев нежно переложили в мягкие кресла, пылившиеся в углу, и они заснули.

Наравне с русскими пили Штайнбах и смуглый, чернявый капитан Хоффман. Штайнбах расспрашивал москвичей о театральных премьерах и вспоминал самодеятельный театр в лагере для военнопленных. Хоффман, поминутно вытирая пот со лба, вдруг заявил, что будет играть на гитаре. Это случалось с ним только в большом подпитии.

Маслов изъявил желание достать гитару.

— Целлер! — окликнул он лейтенанта, который кружку за кружкой глотал пиво, а водку не пил. — Ты почему опять не выпил за здоровье немецких товарищей? Ты же сам немец, должен радоваться, что своих видишь.

— Я выпил, — отозвался стриженный ежиком Целлер.

Он знал, что сейчас услышит, и его пухлое лицо заранее обиженно скривилось.

— Что ты выпил? Пиво ты сосешь, а настоящие чекисты пьют водку! — оборвал его Маслов. — Какой же ты, к черту, чекист? Переведем тебя в хозяйственное управление или вообще выгоним. На хрен мы тебя вообще сюда взяли, а?

— Оставь ты его. Не скандаль при гостях, — нехотя вступился за него Федоровский.

Набравшийся Маслов пропустил его слова мимо ушей.

— Найди мне гитару, — приказал он.

Целлер встал.

— Здесь нет гитары, товарищ подполковник.

— Не возражать! — отрезал Маслов. — Выполняй приказ. Какой же из тебя, твою мать, чекист, если ты не можешь найти даже гитару? Шпиона ты у себя в собственной заднице не найдешь.

Все радостно захохотали.

Когда растерянный Целлер вышел, подполковник Штайнбах удивленно спросил Федоровского:

— Зачем вы у себя таких охламонов держите?

— Его папа — старый барабанщик, в смысле старый член партии, — заплетающимся голосом пояснил Маслов. — После войны на Украине гонялся за бандеровцами по схронам вместе с нашим первым зампредом.

Маслов потащил ко рту стакан, но рука мелко дрожала, и половина пролилась на тарелку с жареным мясом.

— Чего вы у себя в управлении цацкаетесь с этим старьем? — разозлился пьяный Маслов. — Впрочем, у немцев ещё хуже. Куда ни придешь, сидят какие-то старперы. Они только и занимаются, что пионерам рассказывают, как в концлагерях сидели. А ещё надо проверить, почему они выжили в концлагере. Может, с гестапо сотрудничали?

Маслов цепкой рукой ухватил Штайнбаха за рукав белой рубашки:

— Вам надо от этого старья избавляться. А то у вас кого ни возьми — или в лагере сидел, или еврей. Это никуда не годится, вот что я вам скажу.

Внезапно встрепенулся Федоровский, который сунул в рот сигарету не той стороной и тщетно пытался её прикурить, держа спичку у фильтра.

— А я слышал, что ваш начальник разведки Маркус Вольф — полуеврей. Правда, что ли?

Подполковник Штайнбах отцепил руку Маслова от своей рубашки и повернулся к Игорю Федоровскому:

— Лично меня нацисты навсегда отучили задавать вопрос: кто еврей, а кто полуеврей.

Слова Штайнбаха повисли в воздухе.

Мгновенно протрезвевший Маслов первым нарушил неловкое молчание:

— Может, нам, ребята, на воздух выйти? Погуляем? Завтра опять засядем оборудование монтировать, так ничего и не увидите. А во вторник вам уже назад в Берлин.

Тюрьма, где держали осужденных членов террористической организации «Революционные ячейки», казалась со стороны бетонным чудовищем, начиненным собственной сетью телекамер, и, по словам начальника тюрьмы, гарантировала полную изоляцию заключенных.

На самом деле адвокаты свободно приносили своим осужденным клиентам все, что те просили, — от дорогих фотоаппаратов до самодельных электроплиток для приготовления еды.

Заключенным, у которых уже был фотоаппарат, регулярно посылали пленку, потом забирали у них отснятые ролики. Заключенные сами себя фотографировали миниатюрной камерой «минокс», а тюремщики никак не могли понять, откуда в газетах все эти свежие снимки.

На воротах тюрьмы висел плакат, отпечатанный по заказу Федерального ведомства уголовной полиции: «Чужих здесь не знают. Не каждый приходит сюда с честными намерениями. Поэтому особое недоверие не является невежливостью».

Несмотря на строгий тон плаката, в те буколические времена немолодые тюремные надзиратели были поразительно наивны. Они хранили врожденное почтение к адвокатскому сословию и не подозревали, что молодые адвокаты плевали на традиции и юридические нормы.

У сидевших в тюрьме террористов было множество поклонников. В стопке бумаг они вырезали отверстие, в углубление клали передачу, заклеивали и отдавали папку адвокату, которому предстояло понервничать минут десять, пока его впускали в тюрьму.

Тюремное здание построили больше ста лет назад. В нем содержалось почти полторы тысячи заключенных. Шестьсот человек ежедневно приходили и уходили из тюрьмы, в основном это был обслуживающий персонал; кроме того, тюрьму регулярно посещали ремонтники, электрики, врачи, адвокаты и ортопеды.

В обеденный перерыв две молодые женщины предъявили на входе удостоверения адвокатов и потребовали провести их в комнату свиданий.

Удостоверения были поддельными, но пожилой равнодушный надзиратель этого не заметил. Детекторов металла в тюрьмах ещё не было, и женщины преспокойно вошли в тюрьму с двумя пистолетами и автоматом в большой сумке, где сверху для вида лежали новенькие папки для бумаг и свежие газеты.

Дитер Рольник принадлежал ко второму поколению бойцов «Революционных ячеек». Ему было двадцать три года, когда он подложил взрывное устройство под двухэтажное здание клуба на американской военной базе в Германии. Один американский солдат погиб, трое были ранены. Через три месяца Дитера Рольника случайно арестовали во Франции. Вместе с ним задержали несколько его друзей.

Когда французские полицейские стали фотографировать арестованных, они отворачивались от камеры, закрывали глаза и корчили рожи. Темпераментная подружка Дитера ещё и укусила двух полицейских, которые пытались её обыскать.

Серьезный приговор грозил одному Рольнику — нашлись свидетели, которые видели, как он закладывал взрывное устройство под здание американского клуба. Поэтому «Революционные ячейки» приняли решение освободить Дитера ещё до суда.

Две женщины с поддельными удостоверениями беспрепятственно добрались до комнаты, где Дитер Рольник беседовал со своим адвокатом. Надзиратель попытался вежливо остановить их:

— Вам, наверное, не сюда. Эта комната занята.

Одна из женщин ударила его по лицу, другая ворвалась в комнату с криком:

— Давай, Дитер, выходи!

Она сунула ему в руки пистолет. Прикрикнула на адвоката:

— Лезь под стол!

Перепуганный пузатый адвокат безропотно полез под стол и сел на корточки, сложив руки на голове. Он даже не смог определить, кто ворвался в комнату и загнал его под стол — женщина или мужчина. Когда его потом допрашивали в полиции, он честно признался:

— Единственное, что я видел, это был черный автомат, свисавший на ремне.

Дитер Рольник выскочил с пистолетом в коридор.

Стоявший в коридоре надзиратель уже пришел в себя, он успел включить сигнал тревоги и обезоружить одну из нападавших. Но Рольник схватил другого надзирателя и под дулом пистолета потащил его к воротам. Женщины бросились за ним.