Страница 12 из 12
Но проспать удалось всего два часа – самолет снова вошел в облака, и Байдуков, разбудив Белякова, пошел менять Чкалова.
Казалось, самая трудная, арктическая часть пути пройдена, до Петропавловска осталось почти столько же, да не отпускает погода – опять облачный мрак, болтанка, обледенение.
С борта и на борт идут лаконичные радиограммы. Беляков на трудности пути штабу перелета не жалуется, сохраняет ровный тон. Москва, в свою очередь, вопросами и советами не донимает.
И вдруг в телефонах – правительственная: «Вся страна следит за вашим полетом. Ваша победа будет победой Советской страны. Желаем успеха, крепко жмем ваши руки. Сталин, Молотов, Орджоникидзе».
Вот это – да! Даже вроде лететь стало легче. Ну, теперь экипажу – держись! Завершить полет надо красиво – не только дойти до Хабаровска, но обязательно, как и запланировали, до Читы! Это будет небывалый успех, триумф – мировой рекорд дальности полета по ломаной линии!
Все вместе смастерили ответное послание, клятвенно пообещав довести дело до конца и заявив о своей готовности к новым свершениям!
Теперь о полете чкаловской тройки узнала вся страна и услышал весь мир. Журналистское племя сбивалось с ног в поисках хоть каких-то материалов о свалившейся на них сенсации. Только те, кому удалось попасть на аэродром в день проводов экипажа, к следующему утру сумели овладеть пространством всех газетных полос. На первых страницах крупным планом – очертания границ Советского Союза и плотным пунктиром – маршрут полета аж до Читы.
Какой рекордище ожидал нашу страну!
Между тем график смены членов экипажа разрушился окончательно. Погодка «на ощупь» оказалась гораздо серьезнее предполагаемой, и Байдукову не то что отдохнуть – подменить Белякова не удавалось к сроку. На отдельных участках межфронтальных разрывов за штурвал садился Чкалов, но разрывы были короткими, и к рулям снова спешил Байдуков.
Вышли в район Петропавловска-Камчатского. Город тоже заплыл облаками, но не сплошными и временами, как сквозь щели, был виден.
Сбросили вымпел – там сидел спортивный комиссар, фиксировал точку прохода самолета для регистрации рекорда – и взяли курс на Хабаровск. Но уже подлетая к северной части Сахалина, стало ясно: дальше – на шаг не пробиться. Мощно-кучевые и грозовые облака – тучи! – от запредельных высот и до самых волн Охотского моря были неприступны – сверкали грозовыми сполохами и забавлялись самолетом как игрушкой.
Начинало смеркаться – дело шло к ночи. Уже закрытым оказался и Петропавловск-Камчатский – туда не вернуться. В радиусе свободного полета до наступления темноты не было ни одного аэродрома, к которому можно было бы пройти, а внизу – только волны.
Состояние безвыходности, почти отчаяния. Машина обледенела и все еще обрастает льдом. Байдуков повел ее вниз, под нижнюю кромку облаков и передал управление Чкалову. Бреющие полеты, тем более над морем, – это чкаловское «амплуа» еще с его летной юности. Тут виртуознее его вряд ли другой найдется. Но как выйти к берегу? Его обрамляют высокие скалы, а нижняя кромка облаков, а то и туманы лежат у их подножия.
В одном из заходов беда все же чуть не случилась: утес перед носом машины вырос мгновенно, и Чкалов успел крутым разворотом уйти от него в морское марево.
Что делать? В воздухе уже 55 часов, и никаких шансов на посадку. Байдуков не удержался – отстучал на землю: «Туман до земли. Беда. Дайте широковещательную Хабаровска. Обледеневаем в тумане. Байдуков».
Москва не замешкалась: «Приказываю прекратить полет. Сесть при первой возможности. Орджоникидзе».
Спасибо за полезные указания. Экипаж и сам ломает голову – где бы сесть. А как Орджоникидзе еще мог ответить?
Но вот Беляков нашел на карте группу крохотных островов в затерянном заливе Счастья – авось подойдут? – и вывел на них Чкалова. Валерий Павлович пронесся над тремя и облюбовал вроде бы подходящий: на том, единственном из всех гористых, застроенных и корявых, была маленькая прибрежная галечная коса – жалкий лоскуток относительно ровной земли, ничтожный и последний шанс на спасение, который пока еще зависел от пилота, а может быть, и нет.
Уже изрядно стемнело, когда Валерий Павлович пошел на посадку. Он осторожно подвел машину к земле, плавно опустил ее на грунт, и она, с грохотом выбивая камни из-под колес, врезаясь в гальку, на резком торможении чуть пробежала и остановилась.
Все. Полет закончен. Тишина. Беляков выстукивал доклад – «Всем, всем…».
Появились люди – тут жили рыбаки. Они и приютили экипаж.
А утром, после долгого и крепкого сна, возвращаясь к перипетиям перелета, Чкалов и Байдуков не на шутку сокрушались невезениями вчерашнего дня – что вот, мол, сели-то удачно, ничего не скажешь, но… не там, где должны были сесть, и не там, где хотелось.
Какой там рекорд – даже до Хабаровска не дотянули, а собирались – до Читы! Так как считать – задание выполнили или нет?
– Трепачи мы, трепачи, – горестно подытожил ситуацию Байдуков.
И вдруг – гонец. На крохотном гидропланчике летчик из пограничных войск привез правительственную телеграмму: Сталин и его соратники поздравляли экипаж с успешным завершением полета и сообщали о решении правительства присвоить всем троим звание Героя Советского Союза.
Нетрудно представить себе, в какое радостное волнение впали друзья – все сомнения разом куда-то схлынули. Пришлось сочинять подобающий ответ.
А когда доставили им свежие газеты – все были просто поражены той массой поздравлений и статей, что лавиной хлынули на газетные страницы со всех концов страны и света.
Но самая неожиданная и драгоценная – как награда – статья принадлежала Михаилу Михайловичу Громову. В «Правде», назвав ее «Этому перелету нет равного в мире», он в каждом абзаце впечатывал твердые оценки и крепкую мысль: «По сравнению со всеми прочими полетами на дальность этот полет значительно более сложен, чем любой другой… Я полагаю, что полет через Северный полюс не более сложная вещь, чем полет Чкалова… Этот полет подтверждает, что перелет через Северный полюс вполне возможен и именно на этом самолете».
Слышать такое от Громова – это дорогого стоит.
– Да он просто подталкивает нас к перелету в Америку! – взволнованно восклицал Валерий Павлович, вчитываясь в строки своего учителя и инструктора по школе высшего пилотажа. Хотя не трудно было понять – Громов не столько «подталкивал» Чкалова, сколько сам делал заявку на свой собственный рекордный полет через полюс.
На острове (то был о. Удд, вскоре ставший о. Чкалов) экипаж отсиживался недолго. Приплывшие на кораблике с баржей окружные военные строители – с материалами, инструментом – бойко выложили небольшой дощатый настил, и Чкалов, лихо сняв с него облегченную машину, увел ее в Хабаровск.
И тут началось: митинги, знамена, цветы, оркестры… Чита, Красноярск, Омск – аж до самой Москвы.
В Омске, на родине Байдукова, своего Героя встречала вся родня, и среди самых близких был пожилой человек, которого Байдуков не сразу узнал. То был его отец – Филипп Капитонович, препровожденный для встречи с сыном из мест заключения. Туда он должен был и вернуться, но вмешался Чкалов. Кого уж там он уговаривал – сказать трудно, но старика отпустили, и Георгий Филиппович был благодарен другу вечно и бесконечно.
Что ж говорить о Москве: сам Сталин вместе со своим Политбюро вышел навстречу экипажу прямо на аэродром.
Теперь стало ясно – первым претендентом на перелет в Америку вышел Чкалов! Дали бы ему вместо Петропавловска, как он и просил, Сан-Франциско – он туда в эти дни и пробился бы. Но Сталин не стал рисковать. Зато теперь все убедились в надежном запасе прочности и самолета, и экипажа. Уж на что досталось мотору – все выдержал, нигде не подвел.
Калифорнийские каникулы
Однако Леваневский свое лидерство уступать не собирался. Он почти полгода провел в Калифорнии, главным образом в Сан-Диего, на самолетостроительной фирме Жерара Валти, но навещал и заводы Сикорского – выбирал, прицениваясь, самолеты, участвовал в их доработке и оснащении оборудованием для работы в условиях Русского севера и Арктики.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте