Страница 2 из 15
На письме не стояло ни даты, ни имени, ни адреса.
«Сегодня вечером, без четверти восемь, – говорилось в нем, – вас навестит джентльмен, который хотел бы услышать ваш совет по одному чрезвычайно важному делу. Услуги, которые вы недавно оказали одной из королевских фамилий Европы, показали, что вам можно доверять дела исключительной важности. Такой отзыв о вас все источники нам дают. Ждите в своей квартире в обозначенное время и не удивляйтесь, если ваш посетитель будет в маске».
– Действительно, загадка какая-то, – заметил я, прочитав письмо. – Что, по-вашему, это значит?
– У меня пока нет данных. Делать выводы, не имея данных, – грубая и частая ошибка. Так постепенно человек приходит к тому, что начинает подгонять факты под уже существующие выводы, вместо того чтобы делать выводы из фактов. Но давайте посмотрим на само письмо. Какие выводы вы можете сделать, прочитав его?
Я внимательно всмотрелся в почерк, оценил бумагу.
– Тот, кто его написал, – сказал я, пытаясь мыслить по-холмсовски, – человек скорее всего не бедный. Пачка такой бумаги стоит не меньше полкроны. Она необычно прочная и плотная.
– Слово «необычная» больше всего подходит для этого случая, – сказал мой друг. – Эта бумага изготовлена не в Англии. Посмотрите через нее на свет.
Я сделал то, что он просил, и увидел водяные знаки в виде букв. Сначала большая «E», рядом с ней маленькая «g», далее «P» и за ней большая «G» и маленькая «t».
– Что это, по-вашему? – спросил Холмс.
– Имя изготовителя, несомненно. Вернее, его монограмма.
– Ошибаетесь. Прописная «G» со строчной «t» означают слово «Gesellschaft», «компания» по-немецки. Это стандартное сокращение наподобие нашего «K°». Далее. «P», разумеется, от слова «Papier». Теперь «Eg». Заглянем в географический справочник. – Он снял с полки увесистый том в коричневой обложке. – Так. Посмотрим, что у нас есть. Eglow[1], Eglonitz… Нашел! Egria. Это небольшая германоязычная местность в… Богемии{4}, недалеко от Карлсбада{5}. Почитаем: «Известна многочисленными расположенными на ее территории стекольными заводами, бумажными фабриками и тем, что именно здесь погиб Валленштейн»{6}. Ха-ха, замечательно. Что вы на это скажете? – Глаза Холмса вспыхнули, с торжествующим видом он выпустил из сигареты огромное сизое облако дыма.
– Бумага изготовлена в Богемии, – сказал я.
– Совершенно верно. А человек, написавший это письмо, – немец. Вы обратили внимание на необычное построение предложения «Такой отзыв о вас все источники нам дают»? Француз или русский так бы не написал. Только немцы могут так непочтительно относиться к глаголам. Нам остается лишь выяснить, чего хочет этот немец, который пишет на бумаге, изготовленной в Богемии, и предпочитает скрывать лицо под маской. А вот, если не ошибаюсь, и он, сейчас все наши сомнения развеются.
В этот миг с улицы донесся стук копыт и грохот колес на булыжной мостовой, после чего требовательно затрезвонил звонок на входной двери. Холмс присвистнул.
– Судя по звуку, пара, – сказал он. – Так и есть, – добавил он, выглянув в окно. – Отличный брум и пара отличных лошадей по полторы сотни гиней. Это дело пахнет деньгами, Ватсон.
– Наверное, мне лучше уйти, Холмс?
– Вовсе нет, доктор. Оставайтесь. Мне как-то не по себе без своего Босуэлла{7}. Дело обещает быть интересным. Жаль будет его пропустить.
– Но ваш клиент…
– О нем не переживайте. Мне может понадобиться ваша помощь, и ему, следовательно, тоже. Но я слышу, он уже поднимается. Садитесь в кресло, доктор, и внимательно слушайте.
Приближающиеся по лестнице медленные тяжелые шаги неожиданно оборвались прямо за дверью, после чего к нам громко и властно постучали.
– Входите! – крикнул Холмс.
В комнату шагнул богатырского телосложения мужчина, не меньше шести футов и шести дюймов ростом. Одет он был богато, но столь роскошный наряд у нас в Англии сочли бы дурновкусием. Рукава и воротник его двубортного плаща были оторочены каракулем, а темно-синяя накидка на плечах, подбитая ярко-красным шелком, скреплялась у шеи брошью из крупного огненного берилла. Высокие до середины икры сапоги, отделанные сверху коричневым мехом, дополняли картину варварской пышности, которую создавал весь его вид. В руке он держал широкополую шляпу, верхнюю половину лица его закрывала полумаска, которую он явно натянул только что, потому что, входя, все еще поправлял ее. Судя по нижней части лица, это был человек сильного характера: толстая выпяченная нижняя губа и длинный острый подбородок наводили на мысль о решительности, граничащей с упрямством.
– Вы получили мою записку? – спросил он низким, грубым голосом с сильным немецким акцентом. – Я заранее поставил вас в известность о своем визите. – Он переводил взгляд с меня на Холмса, очевидно не понимая, к кому обращаться.
– Прошу вас, присаживайтесь, – пригласил Холмс. – Это мой друг и коллега доктор Ватсон. Он иногда помогает мне в работе. С кем имею честь разговаривать?
– Можете называть меня графом фон Крамм, богемским дворянином. Этот джентльмен, ваш друг, думаю, человек честный и благоразумный, и я могу доверить ему тайну чрезвычайной важности. Если это не так, я бы очень хотел говорить с вами наедине.
Я поднялся, чтобы уйти, но Холмс взял меня за руку и рывком усадил обратно.
– Либо вы будете разговаривать с нами обоими, либо ни с кем, – сказал он. – При этом джентльмене вы можете говорить совершенно откровенно.
Граф пожал широкими плечами.
– Тогда я начну с того, – сказал он, – что возьму с вас слово ближайшие два года хранить в строжайшей тайне все то, что вы сейчас услышите. По истечении этого срока это уже не будет иметь значения. Но сейчас не будет преувеличением сказать, что на карту поставлено будущее всей Европы.
– Даю слово, – сказал Холмс.
– Я тоже.
– Прошу меня простить за то, что я скрываю свое лицо, – продолжил наш странный посетитель. – Августейшая особа, на которую я работаю, изъявила желание, чтобы вам не было известно, кто представляет его интересы. Могу признаться, что титул, который я назвал, на самом деле мне не принадлежит.
– Я догадался, – сухо обронил Холмс.
– Обстоятельства дела очень деликатные, необходимо сделать все возможное, чтобы не дать вспыхнуть грандиозному скандалу, который может серьезно скомпрометировать одну из царствующих фамилий Европы. Не стану скрывать, речь идет о доме Ормштейнов, наследных королей Богемии.
– Об этом я тоже догадался, – побормотал Холмс, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.
Посетитель наш изумленно воззрился на человека, с безразличным видом откинувшегося в кресле в расслабленной позе, которого ему, несомненно, рекомендовали как самого проницательного и энергичного частного сыщика во всей Европе. Холмс медленно раскрыл глаза и выжидающе посмотрел на своего могучего клиента.
– Если Ваше Величество сосредоточится на деле, – проговорил он, – мне будет значительно проще вам помочь.
Мужчина вскочил и, охваченный сильнейшим волнением, стал ходить по комнате. Потом с жестом отчаяния сорвал с лица маску и швырнул ее на пол.
– Вы правы, – воскликнул он. – Да, я – король. Зачем это скрывать?
– Действительно, зачем? – хмыкнул Холмс. – Еще до того, как Ваше Величество произнесли первые слова, я уже знал, что имею честь принимать у себя Вильгельма Готтсрайха Сигизмунда фон Ормштайна, великого герцога Кассель-Фельштайнского, наследного короля Богемии.
– Но вы должны понимать, – сказал наш необычный посетитель, снова усаживаясь в кресло и проводя рукой по высокому бледному лбу, – должны понимать, что я не привык лично заниматься подобными делами. Однако вопрос настолько серьезен, что я не мог доверить его решение никому другому, не поставив себя под удар. Я прибыл инкогнито из Праги специально, чтобы получить вашу консультацию по этому делу.