Черемша

Оживившись в предвкушении рыбалки, Матюхин стал было укладывать снасти в берестяной пестерь (не забыть лопушника на околице нарезать — под рыбу). Но провиант положить не успел: ворвалась в это время в окно песня" Удалая, звонкая, залихватская и многоголосая: "По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд!" Любимая песня Матюхина, от которой он, даже ночью услыхав, вскакивал, как боевой конь. Кто поёт, по какому случаю?

По деревенской улице шёл молодёжный отряд — человек, пожалуй, за сорок! С флагами шли, с красными плакатами и с баяном тульским впереди — медные пуговки-лады ярились на солнце. Над головой баяниста размашистый призыв: "Даёшь ворошиловского стрелка!"

Хорошо поют пареньки, дружно, задористо! Интересно, куда это они направляются?

— В заречье, на стрельбище! — объяснил Матюхину босоногий мальчишка из сопровождавшего отряд непременного эскорта. — Всем дадут стрельнуть из малопульки, по пять патронов — бесплатно. Айда с нами!

Матюхин проводил отряд критическим взглядом: строя-то никакого нет, молотят парни вразнобой, кто во что гаразд, И отмашки совсем не видно, А поют — ничего, петь, можно сказать, умеют.

А ведь рыбалку придётся отложить, усмехнулся Матюхин, ясно почувствовав в груди горячие толчки. Взыграло ретивое! Да разве он мог упустить стрелковые состязания, пройти мимо гулкой трескотни стрельбища с его пороховой гарью, изрешечёнными мишенями, запахом оружия, его боевой, бодрой атмосферой, выстрелами, командами, клацаньем затворов — всем тем, что так живо, до боли остро, сразу воскрешает в памяти недавнее и давнее, забытое и незабытое. Он, имевший когда-то с десяток призов за стрельбу (бельгийский "вальтер" тоже за это), умевший в своё время стрелять с коня на скаку, в падении, вслепую на слух, с левой и с правой руки?

Стыдно, товарищ Матюхин, стыдно! — вслух укорил себя следователь. Уж не собираешься ли ты состязаться с деревенской ребятнёй, завоевать все здешние призы? Эка слаб человек, тщеславен и честолюбив! Потом пойдёт молва: приехал следователь из города, стрельбой выхвалялся, местным героем заделался. Нельзя себя афишировать, Афанасий Петрович. Неприлично.

А собственно, почему обязательно нужно стрелять, участвовать в соревновании? Просто пройтись и посмотреть, Побывать, как члену райкома, на оборонно-массовом мероприятии. Подсказать, дать практические рекомендации насчёт порядка на огневом рубеже и прочее. Ведь в такой праздничной ватаге (разве это строй? ватага!) недалеко и до легкомыслия, благодушия. А обращение со стрелковым оружием требует дисциплины, серьёзности, полной собранности.

Кроме того, соревнования — как раз тот самый случай, когда особенно наглядно проявляется общественное настроение, когда и отдельные люди показывают себя рельефно, откровенно, на пределе своих способностей. Каждый — каков есть.

Через полчаса, наскоро позавтракав, Матюхин направился в Заречье. Шёл не спеша, прихрамывая, внешне вроде бы спокойный и безразличный, однако чувствуя у горла сдавленный комок радостного волнения. Шутил про себя: понесла Ермилу до овса кобыла.

Нет, у них тут всё было организовано довольно неплохо. На огневом рубеже только очередные (пять — на пять мишеней). И команды уставные: "раздать патроны, по-одному — заряжай", "огонь!" Всё как положено. Командовал чубатый крепыш в старой красноармейской форме — Матюхину показалось, что он где-то уже встречался с ним. Ну, конечно, это пожалуй, был сам председатель местного сельсовета. Его фамилия, дай бог памяти, кажется… Вахрушев?

— Вахрамеев! — представился командир и довольно сухо осведомился: кто таков и по какому случаю пожаловал?

— Да вот как все, — улыбаясь, схитрил Матюхин. — Интересуюсь стрельбой. Будучи сознательным гражданином, решил попробовать осилить нормы "ворошиловского стрелка".

Руководитель оглядел его сурово, вздёрнув правую бровь — этаким проницательным командирским оком.

— Шуткуете, гражданин?

— Нет, я серьёзно.

— Ну, ежели серьёзно, так вертайтесь назад от огневого рубежа. Тут вам не базар. Стреляют только те, кто сдал зачёты по материальной части оружия. А матчасть у нас изучают в кружке Осоавиахима. Вот туда и записывайтесь.

Деловой! — отметил Матюхин. И, кажется, не очень-то вежливый — для народного избранника, депутата качество отрицательное.

Впрочем, тут ведь стрельбище, и ему сейчас не до деликатности. Интересно, кем он служил в армии? По хватке — младшим командиром, может быть, помкомвзвода. И очевидно, бывший кавалерист — нагайка за голенищем.

— Вы извините, товарищ Вахрамеев, но я приезжий. Точнее — командировочный. Следователь по особо важным делам Матюхин. Прибыл вчера поздно вечером.

Вахрамеев прищурился, молча протянул руку ладонью вверх: дескать, пожалуйте — выкладывайте удостоверение личности. Перелистал его, даже на Матюхина глянул — похож ли на фотокарточке? И только потом, возвращая, официально стукнул каблуками:

— Председатель Черемшанского сельсовета Вахрамеев Николай Фомич. Вы, стало быть, меня разыскивали?

— Да нет, — сказал Матюхин, чувствуя неловкость: получился ведь в некотором роде розыгрыш. — Я в самом деле пришёл на стрельбище. Ну, не пострелять, так посмотреть: как вы тут молодёжь готовите?

— Можно и пострелять, — предложил Вахрамеев. — Я сам, грешным делом, увлекаюсь этим. По нашим меркам, какой мужик, ежели стрелять не умеет? Поставить вас на огневой рубеж?

— Нет, я пока посмотрю.

Припекало солнце. На поляне царила строгость и праздничность, два контрастных ярких цвета воплощали здесь мир: сочно-зелёный — тайги и травостоя, красный, кумачевый — принесённый людьми: плакаты, флажки, скатерть на судейском столе и розовые азартные лица парней.

А молодцы, оперативно работают, без бюрократии. Как на американском конвейере: отстрелялся, выполнил норму, шагай к судейскому столу, тут тебе сразу и билет вручается и значок. С белой мишенью и золотом по ободу — будто орден горит на пиджаке.

— А почему девчат не видно? — спросил Матюхин.

— У них сдача норм в следующее воскресенье. По плану, — объяснил Вахрамеев. — Вы не подумайте, что они хуже стреляют — у нас все таёжники пулять приучены с детства. Только парней и девок вместе сюда приводить нельзя — получается нездоровый сабантуй. Есть такое слово. Понимаете?

— Понимаю, — усмехнулся Матюхин. — Несовместимость, значит. Вредное взаимовлияние.

— Вроде этого.

Уже перед концом стрельб Матюхин всё-таки не вытерпел: попросился на огневой рубеж. Ему повесили новую мишень, и он сперва вхолостую проверил спуск курка, подогнал у тозовки ремень под свой локоть, потом сделал три пристрелочных: винтовка била почти точно, правда, чуть косило влево. Следовало контрольные выстрелы делать с небольшим упреждением.

Вахрамеев на поляне уже строил отстрелявшихся, так что болельщиков, к сожалению, у Матюхина не было, он оказался в одиночестве на огневом рубеже.

Досылая патрон, Матюхин услыхал сзади конский топот и оглянулся: у кустов спрыгнул с лошади какой-то парень живописного, даже залихватского вида. Широкие плисовые штаны, сапоги — гармошкой, сатиновая косоворотка и тюбетейка-аракчин, прихлопнутая на макушке. Белобрысый, вертлявый, остроглазый — ни дать ни взять шпана с городского базара.

Парнишка подбежал к вахрамеевскому помощнику, поторговался о чём-то, скаля зубы и пританцовывая, а через минуту плюхнулся с винтовкой — рядом с Матюхиным, справа от него.

Едва лёг, длинно, через зубы, сплюнул (в сторону Матюхина, подлец!), клацнул затвором и — бах-бах-бах! — влепил три пули в Матюхинскую мишень, единственную, других уже не было.

— Эй, парень! — рассердился Матюхин. — Ты куда палишь? Мишень мне испортил. Соображаешь?

— Не бойся, дядя! — осклабился парень. — Стреляй себе на здоровье, ежели попадёшь. Я мишени не порчу, я их таврую: треугольник выбиваю. У меня такое личное клеймо. Понял?