Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 22



По берегам рек во множестве встречаются селения бобров. Птиц такое удивительное количество, что весной ребятишки собирают целые лодки яиц диких уток, гусей, журавлей и лебедей, а позднее наполняют ими курятники ради их перьев, которые прикрепляют к стрелам. Собак кормят мясом диких зверей и рыбой, потому что реки переполнены неимоверным количеством осетров и другими большими рыбами. Поэтому много рек называют «золотыми», особенно те, которые в начале марта наполняются таким количеством рыбы, что кинутое в воду копье стоит отвесно, как вбитое в землю, – так густо сбивается там рыба. Трава в степи такая густая, что ехать по ней на возу невозможно, потому что она заплетает и останавливает колеса.

Днепр – самая большая и богатая река этой удивительной страны. По ней отправляют в Киев безмерное количество рыбы, мяса, меда, соли, мехов. Эту реку называют текущую медом и молоком, потому что она в своих верховьях течет между лесов со множеством пчел, а ниже сквозь степи с выпасами, что приносит множество меда и молока для всего населения.

Славноизвестный Киев, старинные стены которого окружают его на восемь миль, переполнен чужеземным товаром, потому что нет дороги более известной, чем старинный и хорошо известный путь, который ведет от черноморского порта Кафы на Днепр, а по нему до Киева. По этому пути из Азии, Персии, Индии, Арабии и Сирии везут на север в Московию, Швецию и Данию драгоценные камни, шелк, дорогие материи, ладан, душистые масла, шафран, перец и другие пряности целыми караванами. В Киеве такое большое количество дорогих шелковых одежд, что шелк здесь стоит дешевле, чем в Вильно лен.

В этой стране много городов и сел, в которых живет множество народу. Жители отличаются храбростью и умениями, поэтому здесь много хороших воинов. Эта страна очень хорошая, плодородная и очень заселенная, и была бы еще больше заселена, если бы не набеги татар».

Намного хуже набегов крымских татар для Украины стало нашествие магнатов и шляхтичей Речи Посполитой, случившееся после Люблинской и Брестской уний 1596 годов. На украинские земли, называвшиеся южными и восточными крессами-районами Польской Короны, быстро переносились невменяемые польские порядки, щедро сдобренные наглой колонизацией и неудержимым католицизмом, сходу вступившим в непримиримый конфликт с православием. Крестьян силой принуждали менять веру, лишали прав, называли скотом – «быдлом». Начиная с конца XVI века зарвавшаяся до предела польская шляхта успешно приближала заслуженные ею три раздела Речи Посполитой, из-за своего сословия неграмотных садистов, потерявшая право на национальную государственность. Выдающийся общественный деятель из Общества Иисуса Петр Скарга почти безнадежно кричал в своих выступлениях и проповедях: «Польское право предоставляет шляхте безусловное и произвольное право казнить крестьян смертью, никому не давая отчета. Шляхтич не только отнимает у бедного хлопа все, что у него есть, но и самого убьет, когда захочет и как захочет и ни от кого за это не потерпит укоризны. Украинский хлоп чужд польскому пану и по языку и по вере».

Умные и образованные поляки, по обыкновению находившиеся в шляхетном меньшинстве, понимали, что алчное панство стало несмываемым позором Польской Короны и пытались словами правды унять неунимаемое, понимая, впрочем, что не в коня корм:

«В Турции ни один паша не может того сделать последнему мужику, иначе поплатится жизнью. Даже у московитян первейший боярин, а у татар мурза, не смеют так оскорблять простого хлопа, хотя бы и иновера. Только у нас в Польше вольно все делать в местечках и селениях. Азиатские деспоты во всю жизнь не замучат столько людей, сколько их закатуют в свободной Речи Посполитой».

Шляхетная саранча черной тучей налетела на украинские черноземы и с ходу насилиями закрепостила посполитых. Шановное панство стало выбивать из своих новых поместий такие деньги, что даже не могло их полностью растратить и разбрасывало золото, как солому в конюшне. Многие шляхтичи всю свою жизнь проводили в пирах и гомерических попойках, и в раззолоченных залах панских замков почти еженощно гремела музыка и бочками лилось дорогущее венгерское вино. Вся Европа читала сочинения немногих польских просветителей о жестоких сумасбродствах шляхты, пытавшихся спасти уже на века неспасаемую часть своей страны, которая заслуженно с размаху летела вверх тормашками на задворки мировой истории:

«От сенатора до ремесленника, все пропивают свое состояние, а потом входят в неоплатные долги. Никто не хочет жить своим трудом, всяк норовит ухватить чужое. Легко достается оно, легко и спускается. Всяк только о том и думает, чтобы поразмашистее покутить. Хороший тон в доме, когда лакеи вытирают грязные тарелки рукавами господских кунтушей и жупанов, вышитых золотом по драгоценному бархату. Все паны хотят промотать заработки бедных крестьян и сдирают их со шкурой и слезами, как гарпии и саранча и не мучаются от стыда. Крестьяне Речи Посполитой страдают как в чистилище, а их господа блаженствуют как в раю. Крестьянин с ног до головы обложен поборами – панщиной, бесплатной дворовой работой детей, осыпом из зерна, кур, гусей, быков, лошадей, коров, свиней, овец, меда, огорода, сада, пасеки, поборами за право ловить рыбу, пасти скот, собирать желуди, охотиться, молоть муку, поборами на панские праздники, богомолье, вино, пиво и горилку, на рождение, свадьбы, похороны. Если крестьянин не может заплатить за крещение, то дите остается некрещеным и несколько лет и часто так и умирает, а молодых не венчают годами. Вся Европа смеется над поляками, что у них, наверно пух в перинах и подушках имеет такое свойство, что они на нем могут спать спокойно, не мучаясь совестью.



Даже если пана обвинят, он будет всегда прав. Все канцелярии, судьи, асессоры, войты, бурмистры Речи Посполитой на подкупе. Даже богатого запугают, засадят в тюрьму и тянут над ним следствие и сосут с него подарки и взятки. Собиратели налогов в городах и поместьях – просто грабители.

Паны и их арендаторы запрещают хлопам брать где-то кроме них горилку и пиво, а задорого заставляют брать только панскую, которую и скот пить не станет. Арендаторы получают землю и поместья в аренду и тут же измышляют новые поборы, которые только могут придти в голову корыстолюбивой расчетливости и требуют с хлопа еще больше того, что было ему назначено.

У нас в Речи Посполитой такая свобода, что любому пану можно делать все, что захочется. Беднейший и слабейший делается невольником богатого и сильного, который безнаказанно наносит слабому всякие несправедливости. Только у нас в Речи Посполитой вольно все делать».

Казак-шляхтич Богдан Хмельницкий в своем чигиринском Субботове был одной из немногих белых ворон среди почти черной шляхты. Вся Польская Корона обсуждала бесконечные преступления коронного стражника Станислава Лаща, который совсем не боялся беззубого закона и уж тем более не стыдился людей, которых легко грабил, насиловал и убивал. За несколько своих кровавых лет Лащ получил двести тридцать судебных обвинительных приговоров, сделал из них бумажный жупан и устраивал в нем попойки, надсмехаясь над польским правосудием. Шляхтичи пытались предлагать Богдану Хмельницкому грязные имущественные дела со лжесвидетельствами, приговаривая при этом: «но цу ж, панове, ведь рука руку моет». Весь Чигирин знал ответ своего полкового писаря: «И моет – и пачкает».

Вся Речь Посполитая жила своеволием, которое на Украине приняло колоссальные размеры. Шляхтичи попытались для собственных безмерных нужд кроваво стереть целый народ и, скорее всего, у них бы все получилось.

Если бы на украинской земле не было казаков.

Из гордого и смелого народа сделать скотов нельзя. Первые казаки появились в Среднем Поднепровье уже в конце XV века, как протест против захвата Украины Польшей и Литвой. Степь манила отважных людей прелестью вольной жизни, и казаковать в Дикое Поле выходили и крестьяне, и мещане, и дворяне. Для своей защиты от Крыма и панов хлопцы объединялись в военные братства с выборным атаманом, общей казной и складом оружия, которым владели отменно, выучившись великолепному казацкому сабельному бою и стрельбе. Они запахивали дикую степь, где не было невменяемых панов, с оружием в руках, опасаясь татарских набегов.