Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 32 из 34

— Шантажировать тебя? — Боль и отчаяние, разрывавшие ее сердце, сменились яростью, отчего ее зеленые глаза сверкнули. — Шантажировать тебя?

— Да, именно так, шантажировать меня, — твердо сказал он. — А как еще изволишь это называть? Если ты так держишься за обручальное кольцо…

— Хватит. — Она скорее зарычала, чем сказала, и, надо отдать должное Алексу, он понял, что переступил границу, и замолчал.. — Ты не понимаешь, ты действительно не понимаешь? — продолжала Грейс, призвав все свои силы, чтобы сдержаться и не вцепиться ему в физиономию, не расцарапать его красивое лицо. — Алекс, я бы не вышла за тебя, даже если бы ты был последний оставшийся на земле мужчина. Боюсь, я всегда буду любить тебя, но я не позволю уничтожить меня, а жизнь с тобой была бы сушим кошмаром, — говорила она с болью. — Что-то в тебе надломилось и искривилось, ты замкнут в себе, но ты не из тех, кто может выйти на свет божий, как любой из нас, смертных. Я не пытаюсь шантажировать тебя. Я хочу сказать тебе «прощай». — Она пошла к двери и, уже стоя в дверном проеме, повернулась, чтобы в последний раз взглянуть на него. — Бедный Алекс! Конечно, твое детство ужасно, и эта страшная история с Лили и Элен, но это же было так давно. Прошло столько лет. Ты кончишь одиноким, несчастным, забытым всеми стариком, если не переменишься. — В голосе ее не было злости, одна боль.

Она ожидала от него резкой реплики, жесткого замечания или даже грубости, но он не проронил ни единого слова и молча стоял, только в потемневших глазах сверкали мрачные искры.

Она так и не попрощалась, в этом не было нужды. Все было давно сказано еще в то утро в его доме. Она повернулась и вышла в приемную, закрыв за собой дверь, а из приемной быстрыми шагами направилась в коридор к лифту.

Оказавшись на шумной улице, она еще надеялась, что он догонит ее. Не могло же это вот так бездарно закончиться, говорила она себе. Она любит его. Как теперь жить без него? А он возненавидел ее. Ненавистью дышали его золотистые глаза и твердо сжатые побелевшие губы, вся его крупная фигура.

Но это не могло кончиться иначе. Мысль эта была ей невыносима, но она понимала, что это был единственный выход. Он воспринял ее действия как вызов его представлению о себе как о вожаке стаи, который привык все подминать под себя и всех подчинять своей воле.

Она брела, ничего перед собой не видя, и пару раз наткнулась на прохожих. Тогда она остановилась у входа в какую-то лавку, чтобы отдышаться и восстановить равновесие. Понемногу дыхание пришло в норму и сознание прояснилось.

Она поедет в домик тетушки Крибл. Может, это и не восстановит ее полностью, но, по крайней мере, даст возможность пережить очередную напасть: свадьбу Энди и Санди. А уж потом… Потом надо будет начинать жить заново. Но пока еще она не представляла себе, как это будет.

10

Грейс уехала в домик тетушки Крибл, сделав лишь несколько телефонных звонков, потому что в коттедже телефона не было. Для нее телефон олицетворял все самое худшее, что было в двадцатом веке, так что, живя в деревне, Грейс, кроме походов в маленький сельский магазинчик, не выходила на люди и ни с кем не общалась. Но это было как раз то, что ей требовалось, и три недели пролетели незаметно.

Большую часть дня она проводила на свежем воздухе, бродя по лесным тропинкам и полям. Она отдыхала душой на берегу речки, пробегающей среди меловых скал, внимая усердному постукиванию дятлов и их безумным крикам.

Она часами валялась на травяном ковре лужаек, наслаждаясь пением жаворонка, порхающего в голубой выси. Чтобы не возвращаться домой, она съедала прихваченные с собой яблоко и шоколадку и снова гуляла по красивой местности.

А когда глубокие тени от живых изгородей падали на тропинки, она шла в коттедж тетушки Крибл и ужинала домашней ветчиной и салатом или цыпленком с молодой картошкой и овощами, сидя в замечательном тетушкином садике с деревьями и жимолостью и наслаждалась пением птиц — черных дроздов, малиновок, воробьев, зябликов и неутомимых маленьких крапивников, которые стрекотали громче всех.

Каждое утро радовало солнцем и теплом. Грейс вставала с восходом солнца, с благодарностью взирала на голубое небо с легкими белыми облачками, неизменно поминая добрым словом тетушку Крибл, благодаря которой ей выпало счастье пожить в таком раю и зализать свои раны.

Поначалу она проводила тяжелые ночи, мучимая воспоминаниями, но потом идиллическая природа и покой возымели действие и раны начали заживать. Она научилась жить по принципу «день да ночь, сутки прочь» и не загадывать о будущем.

Конечно, она понимала, что такая идиллическая жизнь не может длиться долго, но эта маленькая передышка на лоне природы позволила ей на время выйти из обычного круга забот и мирской суеты. Она загорела, кожа ее приобрела цвет густого меда, медь в волосах усилилась, а сердечные терзания отступили.

Она думала об Алексе почти непрестанно, прошла все круги бесконечного самокопания, свойственного женщинам, и пришла к выводу, что поступила правильно, потому что другого способа сохранить душевное здоровье у нее не было. А когда она поняла это, на ее душу снизошел мир. Боль не прошла, но она почувствовала в себе силы преодолеть отчаяние и могла от души наслаждаться целительной красотой природы и уединенностью, так что, когда подошло время уезжать, чтобы вернуться в реальный мир, она была во всеоружии.

И вот этот миг настал.

Грейс встала с садовой скамеечки, окруженной карабкающимися вверх по шпалерам розами и кошачьей мятой, над которыми усердно жужжали пчелы (здесь она каждый день завтракала по утрам), и оглянулась на маленький уютный домик, залитый сентябрьским солнцем. Завтра свадьба Энди и Санди. Больше откладывать отъезд нельзя. Отпуск окончен.

— Ты прекрасно выглядишь, Санди. Просто замечательно.

Грейс критически осмотрела прическу Санди и вуаль, проверила, хорошо ли закреплена лента на белокурых волосах невесты, и еще раз осмотрела заколки, держащие фату.

— Спасибо. — Девушка уже была сама не своя от предсвадебной суеты. Санди и Грейс сидели в комнате Грейс (родители Грейс предложили, чтобы выход невесты состоялся из их дома, поскольку у Санди не было жилья и она жила в пансионате). Санди взяла Грейс за руку и смущенно сказала: — И спасибо тебе, что ты не отобрала у меня Энди. Я знаю, тебе это ничего не стоило, но, когда он понял, что ты ни в какую, дела у нас заметно улучшились. Мы будем счастливы. Я знаю.

— О, Санди. — Грейс и подумать не могла, что невеста Энди знает о его предсвадебных заскоках, и ответила твердым голосом: — Мне кажется, ему страшно повезло с тобой. Я правда так думаю. — И она не кривила душой. Санди любит Энди и не стыдится этого. Им теперь вместе строить жизнь.

Пора было подниматься. Две другие подружки невесты — десятилетняя кузина Энди и ее старшая сестра — суетливо носились в своих газовых шлейфах, похожие на розовые бутоны. Надо было ехать в церковь в первой из двух машин свадебного кортежа.

Они все утро крутились как белки в колесе, дел была куча, то и дело возникал очередной переполох. Обстановку не улучшило и то, что солнечное утро сменил мелкий дождик, но сейчас опять светило сентябрьское солнце и воздух был теплый и дышал ароматом осенних цветов.

Грейс бегло оглядела себя: аляповатое платье в форме колокола с бездной кружев, розеток и лент не шло ей, и она это знала, но сейчас было не до этого: свадебный поезд подъезжал к дверям церкви. Она заставила себя широко улыбнуться поджидающему с камерой наготове фотографу.

Какое имеет значение, даже если она выглядит смехотворно, убеждала себя Грейс, когда машина остановилась и дверца открылась. Это не ее день, — это день ее подруги Санди, а та невеста хоть куда — от пальчика ноги до макушки. И вообще, что это все по сравнению с тем, что ей больше не суждено увидеть Алекса. Подумаешь, ну выглядит она как кремовый торт. Да она готова всю жизнь выглядеть как десять тортов вместе взятых, лишь бы Алекс любил ее, думала Грейс, опуская ногу на дорожку и с трудом удерживая в руке большой шар из роз, который по настоянию Санди сделали для подружек невесты вместо обычных аккуратных букетов.