Страница 35 из 61
Вскоре в Петергоф прибыли полки новой императрицы, а отряд гусар под командованием брата фаворита Екатерины А. Г. Орлова блокировал Ораниенбаум. Петр III подписал отречение от престола. Свергнутого самодержца отвезли в Ропшу, где, по версии большинства историков, он был убит своими тюремщиками. Фридрих II так прокомментировал это событие: «Он позволил себя свергнуть, как ребенок, которого отсылают спать».
Петр III не был ничтожеством, но его нельзя назвать и талантливым государственным деятелем. Его способности были заурядными, хотя сам он считал иначе, а раболепие окружающих усиливало это пагубное самообольщение. В конечном счете самодержавие оказалось слишком тяжелым испытанием для него. В последний месяц правления несчастного императора стала складываться новая структура высшей власти, которая со временем, возможно, упрочила бы существующий режим. Но этого времени уже не оставалось. Наличие мощной оппозиции и продуманного заговора во главе с талантливой претенденткой на престол оказалось решающим фактором, определившим трагическую участь Петра III.
Вопрос о престолонаследии решался недолго: вскоре трон Российской империи надолго заняла Екатерина II. Ее правление называют «золотым веком» империи. Екатерина считала себя «философом на троне» и благосклонно относилась к европейскому Просвещению, состояла в переписке с Вольтером, Дидро, д’Аламбером. Она покровительствовала различным областям искусства – архитектуре, музыке, живописи. Сенат назвал ее Екатериной Великой и Матерью Отечества. О ее царствовании написаны тома, хотя, безусловно, не все, что произошло за 34 года ее царствования, еще объяснено историками: ее политика, ее интриги, ее фавориты, ее отношения (вернее, отсутствие оных) с сыном Павлом Петровичем (будущим Павлом I)…
Но все это уже не относится к загадкам эпохи дворцовых переворотов, потому что восхождение на трон Екатерины II опускает занавес над этим периодом российской истории.
О роли гвардии в истории. Независимая политическая сила
В истории России XVIII века есть явление, не имеющее аналогов в жизни европейских стран того же периода. Явление это – особая политическая роль русской гвардии. Невозможно достаточно полно понять период российской истории от Петра I до Павла I, и даже до Николая II, не исследовав политической истории гвардии. Работа эта между тем еще не проделана. Не изучен с достаточной точностью социальный состав гвардии, характер и динамика его изменения. И эта неизученность рождает исторические мифы.
Речь идет именно о политической истории, ибо после Полтавской победы и Прутского поражения на протяжении многих десятилетий XVIII века гвардия не принимала сколько-нибудь активного участия в военных действиях. Сферой деятельности гвардейских полков была политика.
Решающей силой дворцовых переворотов оказалась гвардия, привилегированная часть созданной Петром регулярной армии (это знаменитые Семеновский и Преображенский полки, в 1730-е годы к ним прибавились два новых, Измайловский и Конногвардейский). Ее участие решало исход дела: на чьей стороне была гвардия, та группировка одерживала победу. Гвардия была не только привилегированной частью русского войска, она являлась представительницей целого сословия (дворянского), из среды которого почти исключительно формировалась и интересы которого представляла.
Создавая в 1692 году гвардию, Петр хотел противопоставить ее стрельцам – привилегированным пехотным полкам московских царей, которые к концу XVII века стали вмешиваться в политику. «Янычары!» – так презрительно называл их Петр. У него были причины для ненависти – навсегда он, десятилетний мальчик, запомнил жуткий Стрелецкий бунт 1682 года, когда на копьях стрельцов погибли его ближайшие родственники. Гвардия – первое и, может быть, наиболее совершенное создание Петра. Эти два полка – шесть тысяч штыков – по боевой выучке и воинскому духу могли потягаться с лучшими полками Европы. Гвардия для Петра была опорой в борьбе за власть и в удержании власти. По свидетельству современников, Петр часто говорил, что между гвардейцами нет ни одного, которому бы он смело не решился поручить свою жизнь. Гвардия для Петра была «кузницей кадров». Гвардейские офицеры и сержанты выполняли любые поручения царя – от организации горной промышленности до контроля за действиями высшего Генералитета. Гвардия всегда знала свой долг – была так воспитана. Она казалась Петру той идеальной моделью, ориентируясь на которую он мечтал создать свое «регулярное» государство – четкое, послушное, сильное в военном отношении, слаженно и добросовестно работающее. А гвардия боготворила своего создателя. И недаром. Дело было не только в почестях и привилегиях. Петр сумел внушить семеновцам и преображенцам ощущение участия в строительстве нового государства. Гвардеец не только был, но и осознавал себя государственным человеком. И это совершенно новое для рядового русского человека самоощущение давало петровскому гвардейцу необыкновенные силы.
Стрелец царя Алексея Михайловича тоже был патриотом. Но он стоял за традицию, за незыблемость или медленную эволюцию государственного быта, сливающегося для него с бытом домашним, его идеалом было сохранение окружающей его жизни, ее эталонных ценностей. Петровский гвардеец чувствовал себя созидателем нового и небывалого. В отличие от стрельца, он куда меньше был связан с бытом. Он был предан будущему. Он жил с ощущением постоянного порыва, движения, совершенствования. Это был человек реформы как жизненного принципа. Именно это мироощущение и самоощущение, а не бритый подбородок и европейский мундир принципиально отличали петровского гвардейца от солдата допетровского.
Но не успел основатель и первый полковник Преображенского полка закрыть глаза, как его любимцы в зеленых мундирах превратились в новых янычар.
Прекрасно снаряженные, образцово вооруженные и обученные гвардейцы всегда были гордостью и опорой русского престола. Их мужество, стойкость, самоотверженность много раз решали судьбу сражений, кампаний, целых войн в пользу русского оружия.
Но есть и иная, менее героическая страница в летописи императорской гвардии. Гвардейцы, эти красавцы, дуэлянты, волокиты, избалованные вниманием столичных и провинциальных дам, составляли особую привилегированную воинскую часть русской армии со своими традициями, обычаями, психологией. Главной обязанностью гвардии была охрана покоя и безопасности самодержца, царской семьи и двора. Стоя на часах снаружи и внутри царского дворца, они видели изнанку придворной жизни. Мимо них в царские спальни прокрадывались фавориты, они слышали сплетни и видели безобразные ссоры, без которых не мог жить двор. Гвардейцы не испытывали благоговейного трепета перед блещущими золотом и бриллиантами придворными, они скучали на пышных церемониях – для них все это было привычно, и обо всем они имели свое, часто нелицеприятное мнение.
Важно и то, что у гвардейцев было преувеличенное представление о своей роли в жизни двора, столицы, России. Петр I создал силу, на протяжении XVIII века выступающую главным вершителем судеб монархов и претендентов на престол. Гвардейские полки, дворянские по составу, являлись ближайшей опорой трона. Они представляли ту реальную вооруженную силу при дворе, которая могла содействовать и возведению на престол, и низложению царей. Поэтому правители всячески старались заручиться поддержкой гвардии, осыпали ее знаками внимания и милостями. Между гвардией и монархом устанавливались особые отношения: гвардейская казарма и царский дворец оказывались тесно связанными друг с другом. Служба в гвардии не была доходна – она требовала больших средств, но зато открывала хорошие карьерные виды, дорогу политическому честолюбию и авантюризму, столь типичному для XVIII века с его головокружительными взлетами и падениями «случайных» людей.
И тем не менее часто оказывалось, что «свирепыми русскими янычарами» можно успешно управлять. Лестью, посулами, деньгами ловкие придворные дельцы умели направить раскаленный гвардейский поток в нужное русло, так что усатые красавцы даже не подозревали о своей жалкой роли марионеток в руках интриганов и авантюристов. Впрочем, как обоюдоострый меч, гвардия была опасна и для тех, кто пользовался ее услугами. Императоры и первейшие вельможи нередко становились заложниками необузданной и капризной вооруженной толпы гвардейцев. И вот эту зловещую в русской истории роль гвардии проницательно понял французский посланник в Петербурге Жан Кампредон, написавший своему повелителю Людовику XV сразу же после вступления на престол Екатерины I: «Решение гвардии здесь закон». И это было правдой, XVIII век вошел в русскую историю как «век дворцовых переворотов». И все эти перевороты делались руками гвардейцев.