Прощение

Единственная семья, которая не принадлежала к мормонам, но жила среди нас, была семья Сассинелли.

Они переехали сюда, привлеченные живописным пейзажем, особенно осенью, и мягким, даже зимой, климатом. Отсюда был» довольно легко добраться до Большого Каньона: всего несколько часов езды – и вы могли покататься на лыжах или отправиться в поход. Сассинелли очень любили лазить по скалам – у них было все необходимое для этого: шлемы, наколенники и разное снаряжение. Они не жили здесь постоянно, хотя мы считали их дом настоящим особняком. Летом они перебирались в Кейп-Код. Мистер Сассинелли был доктором, анестезиологом. Я где-то читала, что эти врачи зарабатывают больше других врачей, но среди них и больше всего самоубийств. Я точно не хотела стать анестезиологом. У мистера Сассинелли был водитель, который отвозил его на работу в Сейнт-Джордж, чтобы по дороге тот мог поспать на заднем сиденье или просмотреть файлы. Миссис Сассинелли была бухгалтером. Она имела клиентов по всей стране, общаясь с ними через Интернет. У них были дети – дочь и сын, такой красивый... как Джонни Депп. Серена тоже была очень симпатичной, к тому же совсем не заносчивой, какой могла бы быть обитательница трехэтажного дома с бассейном. Серена очень много гуляла. Ну, может, по меркам нашей Церкви. В доме у Сассинелли как раз и произошел случай с алкогольными напитками. Мы плавали в бассейне. Родителей дома не было, но за нами присматривал Мико, брат Серены. Его полное имя – Микеланджело (он убил бы Серену, если бы узнал, что она сообщила нам об этом). Мы плавали, а Серена спустилась вниз с напитками, как будто это был обычный лимонад. Мы так и подумали, пока не попробовали. После первого же глотка все чуть в обморок не попадали. Мико приказал нам оставаться на месте и не вздумать нырять, пока он не вернется. Моув и Маура решили кому-то что-то доказать и допили джин-тоник. Я сидела рядом и наблюдала за происходящим. Как я уже сказала, это произошло только один раз, и они признались во всем родителям. У мормонов принято делиться всем с родителями, даже если речь шла о неблаговидных поступках. Мы с Клэр однажды украли чай у миссис Сассинелли, но позже сознались во всем. Надо сказать, что нам это сошло с рук. Папа тогда заметил: «Всем хочется немного приоткрыть запертую дверь». Нам пришлось извиниться перед миссис Сассинелли и написать реферат о пристрастии к кофеину. Когда я работала над этим рефератом, то выяснила, что в кока-коле и в шоколадных батончиках тоже есть кофеин, поэтому немедленно отправилась к папе и потребовала ответить: почему мне разрешено пить кока-колу и есть шоколадные батончики, но нельзя пить кофе? Он рассмеялся в ответ и сказал, что во времена Джозефа Смита шоколадных батончиков просто не было. Я выяснила, что у миссис Эмори был годовой запас диетической колы, как и всего остального, от консервированного тунца до арахисового масла (нам приходилось запасаться на непредвиденный случай), – очевидно, у нее была зависимость от запасов.

Так или иначе, но мы были счастливы.

В общине было шесть или семь девочек моего возраста. В баскетбольной команде тоже было с кем общаться, хотя девочки там и не являлись мормонами. Иногда я оставалась у них на выходные. Несмотря на мой возраст, мне разрешали такие вольности. Я не флиртовала с мальчиками, в то время как другие девочки позволяли себе целоваться с ними. Мне нравилось все, и больше всего – заниматься баскетболом. В двенадцать лет я играла за старшую школу – команда называлась «Леди Драконы». В местной газете обо мне напечатали одиннадцать статей, и мама вырезала их и сложила в семейный альбом. Она называла меня «крошка-динамо». Тренер сказал мне, что к четырнадцати годам я могу рассчитывать войти в университетскую команду, потому что у меня необыкновенная скорость. Да, я не могла попасть в корзину сто раз из ста, хотя у себя во дворе, без публики, была просто Майклом Джорданом. Я отлично работала на передаче, даже лучше, чем девочки из университетской команды. Я не хвастаюсь. Это правда. Я могла бить по мячу с такой скоростью, что Рути просто падала сначала от напряжения, поскольку не могла перехватить мяч, а потом уже от смеха. Мои родители приходили на каждую игру. Я думала, что получу спортивную стипендию, но на пяти футах с небольшим мой рост остановился.

Однако я все равно не бросила бы спорт. Мне до сих пор нравится играть самой и наблюдать чужую игру. Дважды в месяц папа привозил меня в Седар-Сити в больницу, где мне разрешали подержать младенцев. Мне доверяли деток, которых отдали на усыновление, или тех, чьи мамы после родов были еще слишком слабы. Вообще-то это разрешалось только с пятнадцати лет, но папа заверил персонал, что я очень опытная сиделка.

У нас не было телевизора.

Девочки из баскетбольной команды удивлялись: «Как ты живешь?» Но я привыкла.

У нас был телевизор, когда я была маленькой, и мне запомнились какие-то нудные новостные или аналитические программы, посвященные внешней политике, и более интересные – о животных. Потом подросли Рути и Беки, начали ссориться из-за телевизора, поэтому он исчез из нашего дома. Зато у нас было около сорока миллионов компакт-дисков. Не только классика и религиозная музыка, но и рок, и кантри, а папа установил мощные динамики. В десять лет я уже умела шить себе одежду. К двенадцати годам я прилично рисовала и кроила – у меня действительно это получалось. У нас был стационарный компьютер и ноутбук: папа считал, что энциклопедии устаревают уже к моменту их выхода, а нам нужны были материалы, чтобы делать домашние задания. У девочек были игры и программа «Строитель зоопарка», а также программа, которая учила быстро печатать. Даже Беки умела быстро набирать текст... к тому времени, как умерла. Ноутбук находился в моем распоряжении.

Каждый вечер, кроме понедельника, когда вся семья собиралась для беседы, я читала или переписывалась с друзьями. Мне нравилось отправлять им электронные сообщения, хотя их освещенные окна были видны из моей спальни, которую я делила с Беки и Рути. Мама как-то сказала, что около Северного полюса есть небольшое поселение и там у каждого имеется телефон. Так мы и жили – я и моя лучшая подруга Клэр Эмори. Мы могли бы открыть окно и крикнуть друг другу. Но так мы лишились им уединения. И у Клэр, и у меня были компьютеры, но у нашей подруги Эммы его не было. Поэтому Клэр звонила Эмме и рассказывала о том, что я написала. Мы говорили о том же, о чем говорят все в этом возрасте, – об одежде и мальчиках, о школе и мальчиках. И Клэр, и Эмма неровно дышали к Мико Сассинелли, как и я, когда повзрослела и поняла, что это такое. Клэр писала о своем желании стать певицей. Она стала ею и сейчас живет в Нью-Йорке.

Клэр не отказалась от мечты. В отличие от меня, которая бросила баскетбол. Я не хотела, чтобы меня замечали только потому, что я удачно передала мяч. Я еще держалась за игру, но потеряла к ней интерес, после того как... вынесли вердикт.

Я очень любила математику и естественные науки.

Мой отец преподавал американскую литературу в старшей школе, хотя и туда и не ходила. Он учил меня по полчаса или по часу каждый вечер. Мама занималась со мной еще два часа. Этим мое образование исчерпывалось.

– Просто удивительно, как много можно успеть за три часа без всяких глупостей, которыми перегружены дети в школе, – поделилась моя мама с миссис Бридвелл.

– А если попробовать учить восьмерых детей разного возраста? – спросила мамина собеседница.

– Я о таком даже думать не хочу, сестра Анна. Я бы тронулась умом, точно.

И она тут же посмотрела в сторону, словно что-то привлекло ее внимание. Моя мама успевала продавать туристам и дилерам сотни ваз и скульптур, которые можно было найти в художественных галереях по всему Западному побережью. Папа заметил, что даже если бы мама зарабатывала сотню долларов в год, это грандиозный успех, потому что деньги она получает за любимое дело. Но мама зарабатывала намного больше.

И ей это нравилось.

Однако сейчас она больше этого не делает.