Алиби для медведицы

Толик рассматривал следы молча. Не знаю, что он прочитал на земле, для меня уже было достижением то, что я сумел отличить медвежью лапу от сапога сорок четвертого размера.

– А ведь его, вероятно, можно было спасти, пока он еще несильно нахлебался? Сделать искусственное дыхание? – заметил я.

– Ой! Кто будет делать искусственное дыхание? Савроська, что ли? Он слов таких не знает, – скептически проговорил Толик.

– А ему теперь не впаяют оставление человека в беспомощном состоянии? – постарался я сформулировать как мог свои опасения.

– Вряд ли. Его же рядом не было. Он не сразу Щербакова нашел.

Я решил сфотографировать следы, обрыв, речку и окружающую обстановку, чтобы показать потом Валерику и Александру Михайловичу, и достал цифровик.

Возвращаясь к «уазику», я сожалел о том, что следопыт вряд ли из меня когда-нибудь получится. Хотя, если постараться, можно отличить следы Щербакова – все те же сапоги – от следов Савроськи, они поменьше. Кажется, это кроссовки. Так, глядя под ноги, я дошел до двух окурков. Один был от дорогих сигарет с фильтром, другой – что-то типа «Примы». Следы кроссовок и сапог здесь сходились. Посмотрев направо в лес, я увидел нечто примечательное и пошел туда.

– Что там? – спросил Толик.

– Корзина, – ответил я. – Грибы уже испортились. – Здесь, очевидно, Савроська услышал медвежье рычание и крик Спонсора. До этого они стояли, курили, там, на дороге, и разошлись. Савроська – сюда, он увидел грибы, а Спонсор побрел вперед, пока не перешел Варваж по мосту к тому злополучному месту.

Толик помолчал немного, потом предложил:

– Ну что, поедем обратно?

Я решил, что пришло время поближе познакомиться с горе-героем дня, хотя бы заочно:

– А Савроська, он кто вообще?

– Придурок, – ответил Толик.

Я подумал, что это неудивительно, если у них директор завода – Флора-дурочка.

– Чем он прославился, я имею в виду? Не считая последнего случая.

– Да ничем. Друган покойного Славика-Чумы. Он да Никотиныч – вот троица была. Ни одна драка без них не обходилась… – Толик аккуратно объехал бревно на дороге.

Имя Чумы гремело, когда только состоялось наше знакомство с деревней. Однако Славик часто зарывался и плохо кончил – пырнул ножом Мусора и, не дождавшись суда, наложил на себя руки.

– А как Мусор себя чувствует после гибели Чумы? – спросил я.

– А что Мусор? Это же Славка за нож схватился, а не он.

– И посадил бы? Вот так запросто, знакомого, из своей деревни?

– Должность такая. Он от людей отделен погонами. Сам ее выбрал. – Толик, очевидно, не собирался сочувствовать Мите и не любил его.

Вернувшись домой, я запер в шкаф ружье, прихватил деньжат и отправился за харчами. Шел-то я по одному делу, а в голове крутилось другое. Мысленно возвращался в лес, на Варваж, туда, где мы с Толиком осматривали кусок берега, огороженный красной лентой. И, признаться, чем больше я вспоминал отпечатки на песке, тем сильнее ощущал какое-то смутное противоречие в увиденном, которого и сам себе не мог объяснить. Решил отложить разбирательство на потом, поскольку подошел к магазину. Едва я потянул на себя тяжелую дверь, как не просто увидел глазами – почувствовал всем своим существом ее, Ромину племянницу! Возле прилавка, в окружении краснокувшинских бабулек, она выглядела точно высокая американка во вьетнамской деревне из голливудского фильма.

– Здравствуйте! – громко сказал я, важно растянув приветствие.

За прилавком стояла жена Хустова Стася, уличенная накануне в рукоприкладстве, худая, жилистая, похожая на Женьку-Джо, что было неудивительно, поскольку она приходилась ему родной сестрой.

– Здравствуйте! Приехали? – сразу узнала меня Стася.

– Здравствуй, Анастасия. Приехал я пока один, товарищ догоняет. Как там Витя поживает?

– Поживает! – с чувством ответила Стася, вкладывая в это слово двойной смысл.

– Надо будет дойти до Вити. У меня к нему дело по его части. По электрике.

Последнее пояснение я сделал на всякий случай, чтобы Стася не думала, что городской ухарь хочет ее мужа, существо вне всякого сомнения невинное, втянуть в какую-нибудь грязную авантюру с девками, пьянкой, а возможно, и с мордобоем! Я уважаю эксклюзивное право супруги лично охаживать своего благоверного.

К сожалению, от Татьяны меня отделяли несколько бабушек, и влезть без очереди не представлялось никакой возможности. Я мялся и так и эдак, прикидывая, как бы от разговора со Стасей перейти к беседе с ней, но ничего не придумал. Оказалось, не все еще пропало! Выйдя из магазина, я с радостью обнаружил, что моя девица-краса здесь, никуда не ушла. Стоит и разговаривает с Марией Васильевной, матерью Гоши, человеком, не лишенным чувства юмора.

– О! Привет! – увидела меня Гошина мама. – А где друг? Где шоколадка?

– Здравствуйте, Мария Васильевна! – Я подошел к ним и, извлекая из пакета плитку шоколада, протянул ей.

Она засмеялась, принимая угощение, и продемонстрировала его Татьяне:

– Вот! Приходи, Таня, чаевничать!

– Гоша проснулся?

– Толька его растолкал… Ну что, ездили, видели, где у нас звери на людей нападают? Так что осторожно, без ружья не ходите… Ну, идите, что я вас задерживаю? Я в магазин. – Она двинулась к лавке, а мы с Татьяной посмотрели друг на друга.

– Не тяжелый? – спросил я, кивнув на ее пакет.

– Нет! – засмеялась она.

Тем не менее я забрал у нее пакет, и мы пошли вместе по дороге, как вчера.

В этот раз мне не пришлось подыскивать тему для разговора, Татьяна заговорила сама:

– А вы что, в лес ездили, на то место? И… как там?

– Да никак. Лес как лес. Речка как речка!

– А… зачем вы ездили?

– Я – за дичью. Вообще-то это Толик предложил, просто из любопытства. Не знаю, что он там хотел увидеть?

Мы замолчали и так, молча, дошли до ее дома.

Я отдал ей пакет и сказал на прощание:

– Пойду тоже готовить еду. А то вечером меня ждут утки на Шуде.

После встречи с Татьяной я долго еще ни о чем другом думать не мог. И набрал дедушку Алекса только после шестнадцати ноль-ноль, когда, закинув за плечи ружье, раскатав болотники, пересек ручей Жилку и топал через сырую луговину к реке. Раньше не звонил, поскольку знал, что Александр Михайлович имеет обыкновение устраивать сиесту, как он называет свой послеобеденный сон.

– Здравствуйте, Александр Михайлович! Не разбудил вас? – Начало беседы у нас всегда бывает церемонным.

– Что вы, что вы! Возвращаюсь из леса, отягощенный двумя корзинами грибов.

– Классно! Я вчера прибыл, один.

– Знаю. Валерий Витальевич мне звонил. Собирается завтра ехать.

– Ага. Ну, он будет после обеда, не раньше… Александр Михайлович, у нас тут такие новости…

– Это ты про медведя? Я в курсе.

– Был сегодня на месте, сфотографировал кое-что. Хотел вам показать. Вы позволите вас завтра навестить?

– Любопытно взглянуть. Я же вам с Валерием Витальевичем всегда говорю: в любое время! Только позвоните за час, чтобы я приготовился.

– Спасибо, Александр Михайлович. Тогда до встречи.

– До увиду! – сказал дедушка Алекс одно из своих любимых выражений.

Дойдя до извилистой Шуды, я профукал пару утей. Моя «лапша» улетела, на прощанье похлопав крыльями в ответ на мое хлопанье ушами. Не стоило и ружье запоздало вскидывать. Поднявшись с воды, они сразу скрылись за деревьями. Больше случая не представилось, сколько я ни подкрадывался к воде.

На обратном пути я увидел, как с тропы скользнуло в траву черное тело змеи. Во мне сразу проснулся несостоявшийся серпентолог, и я пресек гадине путь к отступлению. Варнавинские гадюки в отличие от классических, серых с полосой, совсем черные. Однако тут я вовремя заметил оранжевый венец. Это был уж. Он разбудил во мне шкодливое настроение. Я подумал, надо все-таки сделать подарок Валерику, и поймал красавца. Змееныш продемонстрировал мне по полной программе свою пантомиму. Сначала он шипел и раздувал шею, почти как кобра, делал в мою сторону угрожающие выпады. Но я слишком хорошо знал эти повадки, чтобы испугаться. Оказавшись в моих руках, уж притворился дохлым. Разинул пасть, высунул «жало» – свой раздвоенный язык – и безжизненно провис, точно веревочка. Однако в полиэтиленовом пакете быстро ожил.