Лесная невеста

Неподалеку от холма, на котором располагался частокол города, широко раскинулось так называемое Княжье поле: по преданию, там был погребен князь Тверд. Княжеский курган и сейчас оставался самым длинным, ведь после каждого очередного погребения он еще вытягивался. Небольшие родовые насыпи простых смолян были разбросаны поодаль. С годами жальник все рос, и в поминальные дни здесь было оживленно: везде дымили костры, «греющие души» дедов и бабок, на высоких курганах знати приносились жертвы и пелись поминальные песни, повсюду слышался говор – живые рассказывали мертвым про оставленную ими жизнь.

Все дни, пока готовилось погребение, старухи со всего города, распустив седые космы и посыпав головы золой, причитали по умершему князю.

Вечером последнего дня перед погребением дружина собралась на кургане Твердичей. В густеющей прохладной тьме весеннего вечера еще издалека было видно дрожащее пламя. Цепочка огней колебалась примерно на высоте человеческого роста и ограждала довольно большое пространство. При взгляде на эти факелы Зимобора пробирала дрожь. Ребенком, пятнадцать лет назад, он уже видел эту цепочку из огней, горящих как бы в воздухе, как бы сами по себе. Стена из факелов на высоких подставках окружала временную могилу, куда тело помещали перед погребением. Когда-то он видел внутри такой временной могилы своего деда, князя Годомысла. Зимобор и сейчас помнил это зрелище: выдолбленный дубовый ствол, в нем, как птенец в яйце, лежит тяжелое неподвижное тело со страшным, опухшим мертвым лицом под варяжским шлемом, с седыми усами, такими знакомыми и совсем чужими… Зрелище было жуткое и неприятное. Невозможно было поверить, что там, за этими огнями, теперь точно так же лежит отец. Вернее, то, что от него осталось. Сброшенная одежда души, которая давно ушла по радужному мосту в белой рубахе, сотканной из нити дней и дел его…

Пронзительный голос вопленицы взлетел последний раз и умолк: ночью не причитали. Во тьме мертвец был опасен: ведь неизвестно, какое порождение мертвого мира пожелает воспользоваться освободившимся телом. Для безопасности зажигалась цепочка освященных огней, позади нее ставили второй заслон, из воткнутых в землю копий, остриями вверх. Места плакальщиц занимали волхвы, с железными ножами и секирами, с трещотками и билами, которыми они гремели всю ночь, отгоняя Марену и все ее черные порождения.

Красноватое поле вечерней зари на закате все больше одевалось темнотой, багряные отблески таяли – солнце умирало на ночь, отдавая землю во власть тьмы. Священные огни сиротливо трепыхались на ночном ветерке и казались такими жалкими под черными крыльями Марены. Стало холодно, и Зимобор почувствовал себя бесприютным, словно изгой[12], а не наследник славнейшего из кривичских князей.

Хорошо, что Судимер позаботился о бочонке березовой браги: она и согревала, и, как и песни, которые тут сегодня пелись, прогоняла излишнюю мрачность. Воевода Беривой сам, играя на гуслях, густым голосом пел старинные песни о подвигах князя Тверда и его битвах:

Уже совсем стемнело, на вершине кургана горел костер, и на верхушке каждого из старых курганов тоже был виден огонек. Казалось, сами могильные насыпи проснулись и теперь переглядываются между собой, правят своим собственным ночным вечем. Зимобору были хорошо видны все эти огоньки в темноте, и казалось, что это светятся души умерших. Он знал каждого из них: князя Тверда, которого сейчас восхваляет песней Беривой, и следующих смолянских князей: Гремислава, его младшего брата Вышегора, его сына Молислава и его жену Святогневу, мудрейшую ведунью. Одним из самых любимых в Смолянске было сказание о том, как княгиня Святогнева сама ездила за море сватать своему сыну невесту, хитростью и мудростью отбилась от посягательств на нее саму заморского правителя и привезла Велебору невесту, прекрасную, как ясная звезда, от которой родился его сын Радогость. О княгине Летомере и ее сыне Зареблаге была другая песня: о том, как взрослеющий княжич, входя в силу, вызывал на кулачный бой целые роды и всех побивал, приходя в такое исступление, что только одной его матери и было под силу его унять, о чем ее слезно просили отцы и матери:

Все это было живо, ярко – прошлое никуда не делось, оно существовало здесь и сейчас, наравне с настоящим и будущим, и только легкая невидимая грань скрывала его от невнимательных глаз, но для Зимобора этой грани сейчас не было. Река времен едина, и чуткая душа может жить в любой ее струе. Тверд, Гремислав, Молислав, прапрадед Велебор, Радогость, Годомысл, иначе дед Годоня, которого Зимобор застал в живых, – все они были здесь, стояли цепью, как воины в строю, вдоль длинной насыпи Твердова кургана, и Зимобор вдруг осознал, что на темном, пока пустом краю есть место и для него. А за ним потянутся сыновья, внуки, обретая свое место в строю поколений… Сердце сильно билось, дух захватывало.

А с неба смотрели на него звездные глаза той, которая обещала ему победу всегда и во всем. Она сказала: «Ты будешь смолянским князем», и Зимобор уже чувствовал себя им. Предки смотрели на него десятками огненных глаз и ждали, что он не опозорит свою кровь, текущую от самого Перуна.

Поднявшись на ноги, Зимобор побрел вниз с кургана в ночную тьму. Ему хотелось побыть одному, послушать землю, вдруг заговорившую с ним в полный голос, и он взмахом руки остановил кметей, по привычке потянувшихся за ним. Коньша и Жилята послушно сели: от браги у них ослабели ноги, и в мыслях тоже наступила блаженная расслабленность.

У Зимобора слегка кружилась голова. На самого себя он смотрел как бы издалека, в общем течении реки веков, и судьбу свою видел как уже свершившуюся. О нем тоже сложат песни, в которых будет все, что нужно князю: его рождение, его взросление, приобретение оружия, борьба за далекую прекрасную невесту…

А может быть… Зимобор стоял у подножия еще одного старого, темного кургана, заросшего травами, и вспоминал старинное сказание, которое часто пели на свадьбах. Это уже случилось однажды в его роду: молодой князь Смелобран, внук самого Крива, охотился в лесу, отбился от дружины и увидел в густой чаще круглое озеро, а в нем купались девять прекраснейших девушек. Лебединое оперение лежало на берегу, и князь тайком утащил пару крыльев. Восемь девушек обернулись лебедями и улетели, а одна осталась… От жены-вилы у князя Смелобрана был сын, вот только сама Белая Лебедь покинула его через три года, вернулась в небо, к своей заоблачной родине… Конечно, это сказание – почти сказка, но… Но ведь одна из трех вещих вил сама пришла к нему и обещала что-то такое… Сердце тревожно сжималось, по коже пробегала дрожь наслаждения, Зимобор сам боялся своих мыслей и упивался ими.

12

Изгой – изгнанный из рода, что в ранние эпохи означало как минимум гражданскую смерть, а затем и физическую, поскольку выжить в одиночку было практически невозможно.

13

Велеты – одно из западнославянских племен, живших примерно в районе современной границы между Польшей и Германией. Они же вильцы или лютичи. Слово «велет» также употреблялось в значении «великан».