Страница 56 из 83
Миссис Дебни хороша собой, волосы у нее похожи на волокна рафии — из такой здесь плетут циновки — целая копна волос и очки в роговой оправе, очень серьезная дама. Мы говорили минут сорок всего, но мне показалось, что она все про меня поняла. Она торопилась в кино — с мужем-индийцем! в кино! — и обещала прийти, когда будет готова мебель, но пришла на следующий день.
— Хедда, — сказала она, — так жить нельзя. Я всю ночь думала о вас и о ваших детях. Я так и не смогла заснуть!
О, это настоящая английская леди, скажу я тебе, таких теперь не много.
— Хедда, — сказала она, когда я выплакалась и вытерла лицо ее платком, — нам с мужем нужна помощница по хозяйству. В нашем доме, в Маттанчерри. Нас не будет больше полугода, а керальским слугам я не доверяю. Кто-то должен отвечать за дом и хозяйство, и лучше, если этот кто-то будет белой образованной христианкой.
Насчет образования моего тебе все известно, но я промолчала — к чему лишние объяснения. Вечером я собрала свои вещи в корзину для прачечной, положила на дно подаренные Радживом браслеты, взяла дочку на руки и ушла через черный ход.
Теперь я живу в колониальном доме с резной деревянной лестницей и опахалами на стенах, здесь у Гаури есть своя комната, так что я могу читать в постели, не опасаясь ее разбудить. Делать мне практически нечего: я слежу за утренней уборкой дома и перебираю постельное белье в сундуках, миссис Дебни велела все просушить и перегладить. Хозяева вернутся в середине сентября, так что если ты быстро соберешься и приедешь ко мне в Хочин, у нас будет достаточно времени, чтобы познакомиться заново.
Перебравшись в английский дом, я стала скучать по «Кленам», я ведь думала, что все забылось, как детская считалочка, а вышло, что нет — здесь многое выглядит так же, как у нас, даже камин имеется, хотя его пока незачем топить.
И еще: скажи моей суровой падчерице, что я и по ней тоже скучаю, хотя она вряд ли этому обрадуется.
ДНЕВНИК ЛУЭЛЛИНА
если женщина сочиняет про убийства, которых она не совершала, написал мне суконщик на обороте открытки с видом на порт росслэйн, это не значит, что она не делала никаких других глупостей!
еще не забывай, что ведьма всегда виновата в смерти своей матери
этот дневник становится слишком вязким, он рождает призраков
как это у перека — долгое время я ложился спать в письменной форме? я ложусь спать с заявлением об уходе, но утром снова погружаю руки в дневник, раздвигаю его камышиную ость и осоку и ловлю себя на том, что думаю так, как пишу, а пишу так же отрывисто, как рубят соль в соляных копях — с тяжелым дыханием и бормотанием проклятий
вчера, по дороге к доктору майеру, я слушал ирландских музыкантов на углу шафтсбери-роуд, они играли ярмарку в скарборо, тот, что с флейтой, звался айван, он жмурился и бодро тряс зелеными волосами, остальные выглядели усталыми и ежились от мокрого ветра
айван продал мне диск с двумя троллями на обложке, отвернулся и заиграл темный остров, я постоял еще немного и пошел домой, диск я подарил квартирной хозяйке, все время забываю ее имя, у нее волосы небесного цвета и актерская привычка подставлять щеку для поцелуя
один древний китаец сказал: нестерпимо наблюдать за игрой в шахматы, когда запрещают подсказывать, — теперь я, кажется, понял, что он имел в виду
я перечитываю травник, и мне кажется, что я читаю свою собственную рукопись, но — куда мне до сашиной иконописной обстоятельности! я трачу половину ночи, чтобы сочинить простое письмо — длинные тексты приводят меня в смущение, не говоря уже о прописных буквах и знаках препинания, от последних у меня голова идет кругом и в горле першит
она занимает меня все больше, эта вермееровская трактирщица, живущая в мире, где сбежавшая сестра нуждается в ней, как в свежем хлебе, а неверный любовник тонет в ночной реке, хотел бы я знать, жили ли эти двое вообще на белом свете, а может, и не хотел бы — главное, что этот мир умещается в ее дневнике, и он безвреден, хотя полон угольной тлеющей ненависти
украденная тетрадь живет в моей постели и на столе, удивление оседает во мне золой, похмельем и табачными крошками, я должен положить украденное на место, но это еще не все — я должен поговорить с ней, поговорить! даже если для этого нужно приготовить ужин в яичной скорлупе
о дикая, одинокая и совершенно чокнутая саша сонли, знаешь ли ты, что у древних славян был особый способ избавляться от подменышей — подброшенному ведьмой молчаливому ребенку готовили ужин в яичной скорлупе, и он так этому удивлялся, что забывал про свою немоту, громко произносил: я стар, как древний лес, а не видал еще такого! и пропадал с глаз долой
такова сила удивления
завтра я снова поеду в вишгард — чему же тут удивляться
женщины — особое племя, все они живут в выдуманном мире, просто одни не знают этого, а другие хорошо притворяются, сказал суконщик, явившись в хобарт-пэншн без предупреждения, раньше он себе такого не позволял, говорю же: что-то меняется
пора тебе завести приходящую девушку для уборки или жениться, на худой конец, луэллин стоунбери! он огляделся в прихожей, просунул голову в кухню, поморщился и, не снимая облепленных грязью ботинок, прошел в комнаты
я молча принес тряпку и вытер пол, на ковре тоже остались пятна, но их придется отмывать с порошком, вот не думал, что суконщик способен оставлять следы, в небесном саду такой заплеванный пол, что на нем и драконовой крови не различишь
мы получили твое письмецо, добавил он после долгой паузы, усевшись за стол, и мы оба удивлены, в нем нет ничего очевидного, ничего предметного, одни безобидные рассуждения — нам скучно, луэллин!
выпьешь красного? я поставил перед ним чистый стакан и налил вина, у меня кончился ром, и я нашел неведомо кем купленное бордо на кухонной полке
кислятина, небось, он покосился на этикетку, но вернемся к делу убила она или нет? каков исход пари? даром, что ли, ты обыскивал ведьмино логово?
не знаю, сказал я мрачно и налил себе вина в кофейную чашку, стакан у меня один, сколько раз пробовал покупать второй, непременно куда-то пропадает
да брось, ты же прочел ее дневник, луэллин, все эти маковый бутон, войлочный испод, спинка в комариных укусах, сам знаешь, такими густыми чернилами пишут только о любви, а любовь причиняет зло
саша сонли все время врет, сказал я, с трудом разлепив губы, может, и про маковый бутон соврала
всякий адепт исступленно защищает своего бога, когда есть основания в нем усомниться, нараспев произнес суконщик, отставляя стакан, это не я придумал, но, согласись, сказано неплохо
эта женщина не способна причинить зло, она просто сочиняет истории, устало сказал я, в присутствии суконщика я всегда быстро устаю, будто перед самой грозой в жару — в глазах песок и в ушах звенит
ясное дело, электричество мисс сонли ударило в тебя, будто молния в церковный шпиль! усмехнулся суконщик, это худшее, что могло с тобой случиться… что ж, так тебе и надо
может, выпьешь еще? спросил я, стараясь глядеть мимо него, не могу смотреть в глаза человеку, когда я перед ним виноват — прямо как тот китайский сановник, что умел поворачивать обратную сторону глаз к неприятным ему посетителям
…наше пари было ошибкой, и я намерен признать свое поражение, невесть откуда взявшийся плотник сел на свободный стул и прочел строку из моего письма, листок он вытащил из кармана халата, на котором сегодня не было пуговиц — вероятно, он надевал его через голову, как сарматский катафракт
я сожалею, что подверг такой опасности отношения с александрой и поспешу признаться ей во всем и вернуть ее записи, как только представится возможность, он скомкал листок в кулаке и швырнул под стол, я поднял его и положил в карман, не люблю нарочитого беспорядка