Каменные клены

terre terre eaux ciel j'ai de mal du pays? — это сандрар, верлен или я просто пьян?

ворота каменных кленов были заперты и вокруг не было ни камней, ни кленов — только обожженные ежевичные плети на стене, сложенной из неровных кусков песчаника, римская кладка, я провел рукой по мокрому камню: такому дому никакой пожар не страшен, крепко, как ворота дамаска

постоялый двор сонли, было выбито на медной табличке, под ней висела еще одна — побольше, из белой жести: осторожно, во дворе злые собаки

на нижней табличке кто-то мелко приписал красным фломастером: … и злокозненные змеи

я обрадовался выходке неведомого варвара, дерзкая надпись красным по белому напомнила мне другую — на фреске, изображающей географическую карту, я видел ее в палаццо питти, когда еще позволял себе ездить во Флоренцию

qui ci sono del monstri, здесь обитают монстры, художник написал это в том углу карты, о котором просто не знал, что сказать — художники часто так делают

где же злые собаки? молча сидят на волшебной цепи глейпнир? [42] за стеной было совсем тихо, я слышал, как капли дождя гулко били по чему-то стеклянному и, чуть потише, по чему-то брезентовому, понятно, оранжерея, подумал я, там юная ведьма, вероятно, выращивает свою белладонну, хотя — почему юная? я ведь даже. не спросил у суконщика, сколько лет здешней хозяйке, как бишь ее зовут?

ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР СОНЛИ? сонли, ох нет, господи

только не сонли

на мгновение мне захотелось, чтобы кто-нибудь огромный пришел сюда, сложил каменную стену с медной табличкой и унес ее, будто крикетные воротца со школьного поля

меж тем дождь усилился, капли превратились в струи, и я в одночасье вымок с ног до головы, белая кнопка нажалась с хриплым стуком., будто последняя клавиша у рояля, но звонок не зазвенел, я постучал костяшками пальцев по косяку — но кто это услышит в такой дождь? потоптался у ворот, позвонил еще раз, постучал каблуком в нижнюю доску ворот, и, наконец, взял горсть гравия с дорожки и перекинул ее через стену — что-то стеклянное зазвенело, посыпалось, хлопнула дверь — или окно? — и послышались быстрые разъезжающиеся шаги по мокрому гравию

ну, будь что будет

я твердо решил переночевать в погорелых кленах — пансион это или не пансион? — мне нужны были кровать и завтрак, и я готов был расстаться с пятьюдесятью фунтами, хотя это чертовски большие деньги, четыре спокойных вечера, если пересчитать на гавана клаб аньехо

Лицевой травник

Есть трава измодник, ростет при пальниках или старых межах, А на ту траву сама мать выходит. Да та ж трава угодна, которого человека окормят, дай пить с медом теплым, ино вынесет верхом и низом.

— Пчелиные матки — убежденные королевы, они не становятся рабочими пчелками, даже если их голодом морить, — заявила Младшая в начале июня, — потому что они крупнее и красивее.

Вот и мама твоя не стала тут долго задерживаться, подумала Саша, теперь она сидит на белом песке с алым гранатом в руке или гуляет в шелковом сари по лавкам и покупает благовония.

Саша не сказала сестре о письме из Индии, это было ни к чему.

В тот день, явившись к аптекарю Эрсли за почтой, она положила тонкий голубой конверт в карман, отделив его от счетов, и потом — купив себе пару брикетов ванильного пломбира — устроилась на скамейке за «Медным Якорем», прочитала письмо и медленно порвала его на кусочки, оставив их в урне вместе с липкими обертками от мороженого.

— На моей кухне эта женщина не будет жечь моих ос, — подумала Саша в декабре, когда пришли заказанные мачехой гостиничные карточки, и вот, не прошло и полгода, как все вышло так, как она хотела.

Мистер Аппас хотел стать хозяином «Кленов», но ему досталась лишь Хедда с индийским мальчиком в животе.

Мачеха Хедда хотела стать хозяйкой «Кленов», но ей досталось лишь сари, раскаленный песок и индийский мальчик в животе.

Учитель Дэффидд хотел стать хозяином «Кленов»… Нет, Дэффидд хотел стать хозяином Саши, но ему досталось чаячье золотое кольцо, отосланное Сашей не так давно заказным письмом, на обороте конверта она написала; нашедшего просим вернуть в Монмут-Хаус, заранее благодарим.

Младшая хотела стать хозяйкой «Кленов»… нет, Младшая хотела, чтобы ее оставили в покое. Еще она хотела получить паспорт и уехать на озеро Вембанад.

— Мама не пишет, — говорила Младшая поучительно, — потому что пока ничего хорошего там не происходит. А вовсе не потому, что она меня забыла. Она должна хорошенько устроиться, чтобы вызвать меня к себе, я нарисую красную точку на лбу и сяду в самолет, а ты останешься здесь одна со своими пыльными тряпками — и все ирландские коммивояжеры будут твои!

Через полгода от Хедды пришло второе письмо, Саша не стала его рвать, просто положила в папин ящик с напильниками и засыпала опилками.

Есть трава земленица. Добра та трава очи парить, у кого преют, а парить с листом смородинным, а корень, у кого зубы болят, и клади на зуб, и от того уйметса.

Когда маме исполнилось тридцать пять лет, Саша нашла в лесу редкий серебристый папоротник и подарила ей — в аккуратно склеенном саманном горшке из сада. Через неделю она нашла свой подарок у самых ворот пансиона, в терновой гуще, а потом он и вовсе исчез из виду, будто под землю ушел.

— Вещи не должны быть починенными, — объяснила мама разобиженной Саше, — разбитые или сломанные, они приближают нас к распаду, они живут на самой границе хаоса, даже если прикидываются целыми.

Иногда мамины объяснения проходили мимо Саши — не потому, что она была невнимательна, а потому что в какой-то момент ей как будто закладывало уши. Так бывает, когда выключаешь фары в ночном лесу: голос спутника становится бесплотным и густая лиственная тишина обрушивается на тебя, не давая себя осознать, но заставляя напряженно вглядываться во тьму.

Однажды осенью, году в восемьдесят третьем, Саша ехала с отцом через Вествуд поздно ночью, и машина встала посреди леса, что-то случилось с электричеством. Отец вышел, поднял капот и стал разглядывать проволочки, подсвечивая себе ручным фонарем, а Саша свернулась на заднем сиденье, обеими руками вцепившись в спинку водительского кресла — ни с того ни с сего ей стало не по себе.

Сначала она слышала упругое молчание леса, пробивающееся сквозь заклеенное скотчем заднее стекло, потом — когда закапал дождь — ей показалось, что редкие черные стволы вязов принялись осторожно сдвигаться у нее за спиной. Они сходились тихо и неумолимо, будто хитроумные шотландцы в бирнамском лесу, превращая широкую изъезженную просеку в тоннель обвалившейся шахты, с поблескивающими там и тут сколами серебристой руды.

Саша понимала, что от темноты ее отделяют лишь склоненное лицо отца с прилипшими ко лбу влажными волосами, его ловкие пальцы и слабый синеватый свет фонарика, но этого было достаточно, чтобы дрожь унялась. Вот так же ловко и бесстрастно отцовские руки отделяли ее от мамы в те дни, когда мама расстраивалась, не могла говорить, и в ней наставала вязкая опасная тишина, которая, казалось, вот-вот выплеснется через расширенные, сильно потемневшие глаза — такой оттенок в коробке с красками назывался кобальтовая синь.

Люди становятся лучше, когда немного поизносятся, вроде как ружья или седла, говорила Дейдра, но Саша не верила — мама изнашивалась так быстро и неумолимо, что у всех в доме дух перехватывало.

С тех пор, как Фергюсон прописал ей розовые таблетки, у мамы стали появляться новые странности, вернее сказать — несуразности, точь-в-точь как в самих «Кленах», когда Сонли в них только обосновались. Первые полгода, а то и больше, в доме сплошь и рядом что-нибудь несуразное обнаруживалось: то антресоли, забитые толстыми плюшевыми занавесками, то чуланчик в подвале, зачем-то запертый на замок, — когда его открыли, на полу нашли только банку с засахарившимся терновым повидлом и наклейкой «1974».

42

…сидят на волшебной цепи глейпнир — цепь, которую гномы сделали из корней гор, шума кошачьих шагов, бород женщин, слюны птиц, голоса рыб и сухожилий медведей для того, чтобы сковать Фенрира.