Святая (ЛП)

- Молока? - спрашивает она, затем идет к холодильнику и наливает мне стакан.

И в этот момент я набираюсь храбрости и спрашиваю: - Мам, меня накажут?

- За что? - она тянется за печеньем. - Ты сделала сегодня что-то, о чем мне стоит знать?

Я качаю головой. - Нет. Я про предназначение. Меня накажут за то, что я, ну, знаешь, не выполнила его? Я отправлюсь в ад?

Печенье застревает у нее в горле, и она делает глоток моего молока.

- Это работает не совсем так, - говорит она.

- Тогда как? Я получу второй шанс? Или будет еще что-то, что я должна буду сделать?

Минуту она молчит. Я практически вижу, как мысли крутятся в ее голове, пока она решает, как много можно мне рассказать. Конечно, это усиливает чувство страха, но я ничего не могу поделать. Поэтому жду.

- Каждый полу-ангел имеет свое предназначение, - наконец говорит она. Кажется, прошла целая вечность. - Для некоторых, их предназначение заключается в единственном событии, где ты должен быть в определенное время в определенном месте, чтобы сделать что-то определенное. Для других… - она смотрит на свои руки, аккуратно подбирая слова. - В их предназначение входит больше.

- Больше? - спрашиваю я.

- Больше, чем одно-единственное событие.

Я пристально смотрю на нее. Наверное, это самый странный разговор матери и дочери за молоком и печеньем. - Насколько больше?

Она пожимает плечами. - Не знаю. Мы все разные. Наши цели тоже разные.

- А какая была у тебя?

- У меня… - она изысканно прочищает горло. - Это было больше, чем одно событие, - признается она.

Этого мне не достаточно.

- Мам, ну перестань, - требую я. – Не оставляй меня в неведении.

Неожиданно она слегка улыбается, словно находит меня забавной. - Все будет хорошо, Клара, - говорит она. - Ты все узнаешь, когда придет время. Я знаю, что тебя это огорчает. Поверь, знаю.

Я подавляю гнев, который уже поднимается у меня в животе. - Откуда? Откуда ты знаешь?

Она вздыхает. - Потому что мое предназначение длится больше ста лет. - Мой рот непроизвольно открывается.

Сто лет.

- Так… так ты говоришь, что для меня еще не все кончено?

- Я говорю, что твое предназначение более сложное, чем простое выполнение задания. - Я подскакиваю на ноги. После такого я просто не могу больше сидеть. - Ты не могла сказать мне всего этого, ну, не знаю, до пожара?

- Клара, я не могу дать тебе ответы, даже если и знаю их, - говорит она. - Если бы я сделала это, то результат бы изменился. Ты просто должна доверять мне, когда я говорю, что ты получишь ответы, когда они тебе потребуются.

И снова этот взгляд: грусть. Как будто прямо сейчас я ее разочаровала. Но в ее светящихся голубых глазах я вижу что-то еще: веру. Она все еще верит. Для наших жизней существует какой-то план, какое-то назначение или направление стоит за всем этим. Я вздыхаю. У меня никогда не было такой веры, как у нее, и боюсь, никогда не будет. Но я понимаю, что, хотя между нами все еще осталось некоторое недопонимание, я доверяю ей. Свою жизнь. Не только потому, что она моя мать, а потому, что она спасла меня, когда я в этом нуждалась.

- Ладно, - говорю я. - Хорошо. Но это не значит, что мне это нравится.

Она кивает, снова улыбается, но грусть не покидает ее лица. - Я не жду, что тебе это будет нравиться. Если бы это было так, ты не была бы моей дочерью.

Я думаю о том, чтобы рассказать ей про сон. Узнать, считает ли она, что это важно, просто ли это сон или видение. О возможном продолжении моего предназначения.

Но как раз в этот момент Джеффри заходит в дверь, и, конечно, кричит: - Что на обед? - для него еда важнее всего. Мама кричит ему в ответ, начинает суетиться, готовя для нас еду, а я восхищаюсь ее способность так легко переключаться с одного на другое, вселять в нас чувство, что мы - это какие-то другие дети, пришедшие домой после первого дня в школе, что для нас нет никакого небесного задания, нет падших ангелов, охотящихся на нас, нет плохих снов, а наша мама такая же, как и все остальные мамы.

После обеда я лечу на ранчо «Ленивая собака», чтобы увидеться с Такером.

Он удивляется, когда я стучу к нему в окно.

- Привет, красавчик, - говорю я ему. - Можно войти?

- Естественно, - говорит он и целует меня, затем перекатывается через кровать, чтобы закрыть дверь. Я влезаю в окно и останавливаюсь, осматриваясь вокруг. Люблю его комнату. Она теплая, удобная и чистая, но не стерильная, плед небрежно наброшен поверх простыни, стопки учебников, комиксов и журналов про родео разбросаны по его столу, пара спортивных носок и скомканная майка валяются в углу на слегка запыленном дубовом полу, его коллекция ковбойских шляп лежит в ряд на шкафу в компании с несколькими старыми зелеными солдатиками и парочкой рыбных блесен. К двери гардероба прибита подкова. Это так по-мальчишески.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, почесывая шею.

- Это ведь не превратится в одну из тех жутких ситуаций, когда ты появляешься глубокой ночью, чтобы посмотреть, как я сплю, да? - спрашивает он игриво.

- Каждый раз, когда я вдали от тебя, часть меня умирает, - говорю я в ответ.

- Тогда это значит, да.

Он улыбается. - Нет. Я определенно не жалуюсь. Я просто хотел узнать, стоит ли мне надевать в постель еще что-либо, помимо боксеров.

Это заставляет меня залиться краской. - Ну, не надо…эээ, ничего менять из-за меня, - произношу я, запинаясь, он смеется и пересекает комнату, чтобы вновь меня поцеловать.

Мы отлично проводим несколько минут на его кровати. Ничего такого, Такер по-прежнему уверен, что должен хранить мою честь хотя бы потому, что в моих жилах течет ангельская кровь. Довольно долго мы просто лежим вместе, затаив дыхание. Я кладу голову ему на грудь, чувствуя, как под моим ухом колотится его сердце, и в тысячный раз думаю, что он без сомнения самый лучший парень на этой планете.

Такер берет мою руку и то переплетает, то разнимает наши пальцы. Мне нравятся его руки, мозоли на ладонях доказывают, что ему в жизни приходилось заниматься нелегким трудом, показывают, что он за человек. Такие грубые руки, которые могут быть такими нежными.

- Итак, - внезапно говорит он, - ты собираешься мне когда-нибудь рассказать, что случилось в день пожара?

Момент нарушен.

Думаю, я знала, что он задаст этот вопрос. Возможно, я просто надеялась, что он не спросит. Я оказываюсь в ужасном положении, поскольку знаю чужие секреты, тем более, что все эти секреты так или иначе связаны со мной.

- Я… - я сажусь и отстраняюсь от него. Я, правда, не знаю, что сказать. Слова застревают у меня в горле. Должно быть, мама чувствовала себя так же, имея секреты от людей, которых она любит.

- Эй, все нормально, - говорит он, садясь рядом. - Я все понимаю. Это сверхсекретная ангельская информация. Ты не можешь рассказать.

Я качаю головой. Я решаю, что я – не моя мать.

- Анжела создала клуб. Для потомков ангелов, - я начинаю с этого, хотя это и не то, о чем он спрашивал.

Такер не ожидал, что я скажу что-то подобное. - Анжела Зербино - полу-ангел?

- Да.

Он фыркает. – Ну, кажется, в этом есть смысл. Она всегда была немного двинутой.

- Эй, во мне тоже течет ангельская кровь. Ты хочешь сказать, я тоже двинутая?

- Да, - отвечает он. – Но мне это нравится.

- Ну, тогда ладно, - я тянусь, чтобы поцеловать его. Затем отстраняюсь.

- В Кристиане тоже ангельская кровь, - говорю я, стараясь быть смелой и смотреть ему в лицо, когда произношу это. - Я не знала этого до дня пожара, но это так. Он - Квортариус. Как и я. - Глаза Такера расширяются.

- Ох, - говорит он ничего не выражающим голосом и отводит взгляд. - Как и ты.

Довольно долго мы оба молчим. Затем он говорит: - Какое совпадение, хм, что все ангелы собрались в Джексоне.

- Было довольно неожиданно, это точно, - соглашаюсь я. - Не знаю, совпадение ли это.

Он сглатывает, и я слышу небольшой щелчок у него в горле. Я вижу, как сильно он старается оставаться спокойным, делать вид, что вся эта ангельская история не пугает его, не заставляет чувствовать себя так, словно он стоит на пути чего-то более важного, чем он сам. Он все еще готов отойти в сторону, понимаю я, если решит, что отвлекает меня от моего предназначения. У него на лице уже такое же выражение, как в день нашего разрыва.