Святая (ЛП)

- Что насчет меня? – спрашивает Джеффри.

Я совсем забыла, что он тоже здесь, стоит в углу, скрестив руки на груди.

Мамины глаза цвета ночи светятся печалью. – Тебе тоже придется побыть дома. Мне жаль.

- Чудесно, - ворчит он. – Еще одно небесное предписание, как раз то, что нужно. Надолго?

- Пока я жива, - говорит мама.

Он поворачивается и смотрит на меня, как будто это моя вина, его желваки движутся, словно он сжал зубы, затем он уходит в свою комнату, чтобы подумать об этом. Мы слышим, как хлопает дверь.

- А что до тебя, - говорит Билли, - больше никаких ночных путешествий к «Ленивой Собаке». Я буду тем человеком, кто забьет твое окно гвоздями, клянусь. У тебя нет времени, чтобы шататься повидать своего бойфренда.

Такер. Я все еще вижу его лицо, когда Семъйза хотел ранить его.

То, что я чувствовала в тот момент, не в состоянии остановить его.

Но ты могла остановить его, говорит мне внутренний голос.

Да, но что потом? Что насчет Венди, ее сломанной руки, небольшого сотрясения, ее смущенного лица в больнице, когда она очнулась и ей объяснили, что произошло. Лось? Повторяла она. Я не помню.

Это все моя вина. Им бы никогда не грозила опасность, если бы ни я.

- Как Такер? – спрашивает мама. – Он в порядке?

Он потрясен. Но все нормально. С Венди тоже все должно быть в порядке, - не хочу больше думать о том, что могло случиться. Я слишком устала. – Думаю, мне пора спать. Доброй ночи. Или лучше сказать, доброго утра?

Мама кивает. – Доброй ночи. – Затем, когда я поднимаюсь по лестнице, она говорит: - Сегодня ты действительно заставила меня собой гордиться. Я люблю тебя, не забывай об этом.

Я знаю, что она любит меня. Но она продолжает что-то скрывать. До сих пор.

Секреты никогда не кончатся.

Солнце встает к тому времени, когда я выхожу из душа. Я надеваю чистую майку и пижамные штаны, затем подбираю свое потрепанное бальное платье с того места, где я его бросила, а именно, у двери в ванную, и кладу в угол, где оно лежит, как сдувшийся шарик.

У меня больше не будет танцев. Не будет официальной одежды. Не будет глупых мальчишек, делающих глупости, вроде драки, чтобы решить, кто будет со мной танцевать или кому я принадлежу.

Машины больше нет.

Но Такер жив.

За окном я замечаю движение, и отскакиваю назад, сердце колотится, хоть я и понимаю, что Семъйяза не может пробраться сюда. В окне появляется Кристиан, выглядящий так, словно имеет полное право здесь находиться. Я ожидаю услышать его голос в моей голове или почувствовать вспышку эмоций, но ничего не происходит. В голове тихо, разум плотно закрыт.

Кристиан хмурится. Затем протягивает руку и осторожно стучит в окно.

Я ужасно устала. Ощущение, будто все мышцы одновременно запечатлели то, что я пережила ночью. Мне хочется проигнорировать его, рухнуть на кровать и спрятаться под одеялом.

Вместо этого я подхожу к окну и открываю его.

- Сейчас не лучшее время, - говорю я.

- Ты в порядке? Я приходил раньше, чтобы извиниться за то, что вел себя, как последний придурок, а твоя мама сказала, что ты попала в аварию.

У меня нет сил, чтобы рассказывать ему, что случилось. Поэтому я тянусь к нему, кладу руку ему на плечо и открываю разум, позволяя увидеть все пережитые мной ужасы. Когда я заканчиваю, то замечаю, что он бледен. Его бьет дрожь. Он откашливается.

- Ты в порядке? – спрашиваю я.

Он опирается об оконную раму. – Никогда не делал такого прежде, - говорит он. – Похоже на… на то, что ко мне в голову вывалили кучу всего. Это слишком.

- Попытайся жить с этим.

- И твоя мама уверена, что ты здесь в безопасности? Она не думает, что будет лучше…

- Сбежать? С криками бежать в горы? Воспользоваться программой защиты свидетелей? Нет. Мама говорит, никому из нас это не пойдет на пользу. К тому же, дом стоит на освященной земле.– Он кивает, словно эта информация его не удивляет. Конечно, мой дом на освященной земле. Как и все праведные дома, это же нормально?

- Мне бы хотелось быть там с тобой, - говорит он. – Помочь тебе. – Именно это он и имеет в виду. И это мило. Но я раздражаюсь. Я устала. Я не расположена к любезностям.

- Мне нужно идти, - говорит он.

- Тебе действительно пора.

- Прости за то, что случилось на танцах, - говорит он. - Я не хочу, чтобы ты думала, что я из таких парней.

Он думает, что я еще злюсь из-за этого. Словно я все еще думаю об этом.

- Из каких парней?

- Которые влюбляются в чужих девушек.

- Я и не думала. Ты не такой. Так что все в порядке, правда.

- Я хочу, чтобы мы были друзьями, Клара. Ты мне нравишься. И если бы все это не было связано с нашими обязанностями, ты бы все равно мне нравилась. Хочу, чтобы ты это знала.

Серьезно, я слишком устала, чтобы участвовать в этом разговоре. – Мы друзья. И прямо сейчас я должна сказать тебе, как твой друг, иди домой, Кристиан. Потому что мне действительно хочется, чтобы этот день наконец-то закончился.

Он вызывает крылья и улетает. Я закрываю окно. Несмотря на усталость и на то, что последнее, о чем бы мне хотелось думать – это танец и мое предназначение, и то, что он в центре того и другого, теперь, когда он ушел, мне становится одиноко. Так одиноко, как никогда еще не было.

Я ненавижу эти ступеньки в лесу. Я ненавижу то, как хорошо я их знаю, как каждый их дюйм закрепился в моей памяти, хруст, трещины в цементе, темно-зеленый мох, похожий на вельвет, пытающийся пробить себе путь на поверхность. Ненавижу шероховатость, которую он создает у меня под ногами. Ненавижу перила, за которые я цепляюсь. Если бы я могла, я принесла бы отбойный молоток к этим ступенькам , разнесла бы их на кусочки и побросала на дно озера Джексон.

Бульдозером я бы сравняла с землей все это кладбище.

Я бы сожгла это черное платье, которое на мне надето. Я бы вышвырнула в помойку мамины красивые туфли.

Но я не могу. Это сон, а во сне действует Клара из будущего, которая едва чувствует свои ноги. Она укуталась в своем оцепенении, как в плаще, прячась, сгибаясь под тяжестью, так что каждый шаг вперед дается с усилием. Ей кажется, что она сейчас расплачется. Но не может. Ей хочется избавиться от руки Кристиана, но она не делает этого. Словно мы обе парализованы, не способны в этот момент ни на что, кроме ходьбы, дурацкой монотонной ходьбы, все время вверх, к пяточку, на котором собрались люди.

К яме в земле.

К смерти. Смерти моей матери. Краем сознания я ловлю Черное крыло, его горе, выходящее за рамки его разума, открывшуюся рану в его сердце.

Мама не шутила, что вся следующая неделя будет похожа на наказание. Каждое утро Билли отвозит нас в школу. Она ведет себя, как обычно, будто ничего не случилось, но она очень внимательна.

Я предложила прогулять школу, чтобы подольше побыть с мамой, но она не желала даже слышать об этом. – Что бы сказал Стэнфорд? – шутит она.

- У тебя рак. Уверена, они бы поняли, - отвечаю я. Отличный аргумент.

Не получилось. У мамы пунктик по поводу нормальности. Вести себя, будто ничего не случилось так долго, как можешь. Это раздражает, потому что когда мы вообще были нормальными? Кажется бессмысленным претворяться, что все иначе. Но она непреклонна. Нормальные дети ходят в школу. Будем ходить и мы.

Хочу назад свою жизнь. Хочу ходить в «Подвязку» и зависать с Анжелой. Хочу ходить на ужин к Эвери субботними вечерами, целоваться с Такером на заднем крыльце. Это то, что делают нормальные люди, правда? Встречаются с друзьями? С любимыми? А еще я хочу летать. Иногда я чувствую присутствие своих крыльев, словно им хочется самостоятельно раскрыться и взмыть высоко в небо, до боли желая почувствовать несущий их ветер.

- Вот отстой, - говорит Анжела в четверг на ленче на четвертый день после аварии. Она откусывает огромный кусок от зеленого яблока и шумно его прожевывает. – Но, Клара, на тебя напал Черное Крыло. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.